Ключ. Седьмая глава

выложена полностью.

Аланджир ти Онанья Авил снял запорошенный мукой фартук и, повесив его на  гвоздь, вышел под остывающее осеннее солнце. Мельница, большой птицей  приземлившаяся на вершину холма, лениво взмахивала крыльями. Ветерок  едва шевелил опавшие листья. Серебряные паутинки ткали что-то в  хрустально-прозрачном воздухе. Это была осень тысяча двести двадцать  девятого года от Рождества Христова. Отец Джеймс помог монахам загрузить  последний мешок монастырской муки и пошел расплатиться с хозяином. Еще  издали Авил замахал руками.
— Погоди, погоди распускать кошелек, отец. Вот к сочельнику родится у меня дочь, окрестишь ее, тем и расплатишься.
Отец  Джеймс широко улыбнулся, увеличив числ морщинок у рта. Светло-серые  глаза его ласково сощурились под густыми белыми бровями. Стар уже стал  отец Джеймс.
— А не сын?
— Хватит! Сколько уж можно? Дочь! Назовем  мы ее Кристиной, и пусть голосок у нее будет, что твои рождественские  бубенчики, раз уж приспичило ей родиться в такое время! — Мельник  подошел, оперся о телегу, настроившись поболтать со старым другом.
— Слыхал  новости, Авил? — Отец Джеймс встал совсем рядом, заговорил тише, — что  говорят о доминиканцах? «Псы Господни, что идут терзать тела врагов  Его». — Джеймс, очевидно, повторял чьи-то слова.
— Доминиканская инквизиция? — Авил пятерней расчесал густую бороду. — Как же, наслышан.
— И что  ты об этом думаешь? — Джеймс крутил в пальцах соломинку, через такие,  бывало в детстве, пили собранный в берестяные баклажки березовый сок.
— А зачем  мне об этом думать? — Авил успокоился, когда понял, куда клонит монах.  Уже не первый год в окрестностях замка селились беженцы. Пришлые  говорили на чужом наречии, а в остальном всем походили на местных.  Толковали, будто бы те пришли из Кале, Руана, а иные — из самой Тулузы.  — Мы в Бога веруем, в церковь всегда ходим, да и не мой ли дед отдал  замок под монастырь, когда старый лорд помер?
— Да я-то все это знаю.  Вот только станут ли меня слушать? Кто скажет, как оно повернется  дальше? Генрих — никудышный король. Аквитания, Нормандия, Фландрия — все  наши земли за каналом его отец отдал французам, а сын теперь раздает  им высокие чины и деньги из государственной казны. Если в ближайшее  время ничего не изменится... — Джеймс замолчал, выжидая.
Авил вынул соломинку из его пальцев, надкусил кончик, пожевал.
— Я участвовал  в битве на реке Сенлак. Это было более ста лет назад, Джеймс. Я был  так же молод, как и мои сыновья сейчас. Тогда тоже были плохие времена,  Джеймс. Норманны пришли на землю саксов. Кто вспомнит теперь о тех днях?  Кто расскажет, на чьей стороне я тогда выступал? Только пара стариков  вроде меня. Не вечно же Джон сидел на престоле? Вот увидишь, бароны уже  волнуются. Великая хартия, подписанная его отцом, не соблюдается... Все  проходит, Джеймс. Перемелется — мука будет.