Старый текст Топорова про УМРИ

Обнаружил в сети старый текст критика Виктора Топорова, который ввел когда-то термин «Уральский магический реализм».  14 лет назад мне казалось это слишком притянутым. Сейчас – нет. Авторы разные, конечно. И их отличие друг от друга серьезнее, чем у латиноамериканцев или немцев. 

Мне безоговорочно из южноамериканцев нравится только Борхес.  Маркес гораздо меньше, но вот название статьи Топорова – это название одного из его романов, одна из деталей сюжета которого имеет сходство с сюжетным поворотом в «Серебре».  

А что касается УМРИ…. Точнее – «И»…. Ну, иудеев в литературном процессе всегда можно приплести, но не интересно. Инсургенты? Не все они инсургенты, как написал бы Топоров.  Импотенты? Тоже dick , как написал бы Илон Маск (скрин не прилагаю, в инете полно). Индиго, как предположил (или предложил) Топоров? Ну… тоже такое себе. Впрочем, если вспомнить полулегендарную уральскую группу «Вова Синий и братья по разуму», то подойдет.  И тут – не поспорить. 

А вот и текст статьи покойного Виктора Леонидовича. 

А фото тоже старое, я тогда еще летчиком работал. К тексту оно тоже подходит стопроцентно, как вы понимаете. 

Виктор Топоров. «Часкор», 5 апреля , 2010 год. 

Любовь во время холеры 

Различают немецкий магический реализм, латиноамериканский и балканский. Я к ним добавляю уральский. 

Местность + геополитика ― вот формула уральского магического реализма. Третий элемент (общий для всех магических реализмов) — срединность. 

Тема и название настоящей колонки и ключевое словосочетание пришли мне в голову семь месяцев назад, но я всё оттягивал и оттягивал её написание. 

В сентябрьском Коктебеле, на бывшем писательском пляже (ныне он называется «Под Зодиаком»; а «Зодиак» — самый дорогой ресторан во всём приморском посёлке, с отличной кухней и давними бандитскими традициями; однажды, в год и месяц дефолта, меня там едва не убили) дочь спросила у меня, как мне рукопись, а точнее, вёрстка так и не вышедшей книги, которую вручила нам с нею накануне одна из участниц Волошинского фестиваля. 

— Ну, если тебе нравится уральский магический реализм, — осторожно ответил я. 

— Магический — не нравится. 

— А никакого другого там, на Урале, нет! И вообще никакой литературы, кроме магического реализма, там нет! Нет — и никогда не было. 

И тут же я понял, что об этом надо написать. И весь остаток дня крутил про себя не столько план, сколько название задуманной статьи, а вернее, его аббревиатуру. 

УМР — звучит как-то недоделано; безусловно, лучше было бы УМРИ; но откуда взять «и»? 

Уральский Магический Реализм Идиотов? 

Но не все они идиоты. 

Уральский Магический Реализм Иудеев? 

Но при чём тут иудеи? 

Уральский Магический Реализм Интеллектуалов? 

Уральский Магический Реализм Истериков? 

В разговоре с автором так и не вышедшего сборника рассказов — по преимуществу об остро одарённых и одержимых манией суицида девочках — талантливой Еленой Соловьёвой я вывернулся из положения: Уральский Магический Реализм Индиго. 

Но это было, разумеется, сугубо окказиональным решением. 

Так ничего путного я и не придумал. 

Впору объявлять конкурс: кто придумает подходящее слово на букву «и»? 

Потому что уральский магический реализм — явление совершенно очевидное. 

И столь же очевидно, что его аббревиатурой должно быть УМРИ, а никакое не УМР (и уж тем паче не УМРЕ). 

Воля к смерти, воля к насильственной смерти — его неотъемлемая составляющая. 

На Урале не только кончают с собой (лучшие тамошние поэты; имена у всех на слуху), но и, что называется, осознанно ищут смерти — в пьянстве, в наркотиках, в поножовщине, в истребительных и самоистребительных любовных страстях. 

О том же и пишут. 

Я ведь сужу, разумеется, только по литературе. 

Сам я на Урале, можно сказать, не был. Лишь в далёком 1965 году провёл два часа по дороге в Новосибирск в свердловском аэропорту, в кафе, если мне не изменяет память, «Фантазия». 

С фантазией на Урале как раз всё в порядке. Она, возможно, самую малость однообразна, но зато и воистину неисчерпаема: геология, минералогия, мифология… 

Тянул я с этой колонкой не только из-за так и не придумавшейся четвёртой буквы. 

Смущало меня и то, что отдать её по написании следовало бы, конечно, в «Часкор». Где заведует отделом культуры выходец с Урала Дмитрий Бавильский. И где один из колумнистов, наряду со мной, ― заместитель главного редактора журнала «Урал» Сергей Беляков. 

Вот им, казалось бы, и карты в руки! 

Я дал подсказку: в одной колонке, а затем ещё в одной я запустил для пробы словосочетание «уральский магический реализм». 

Никакого отклика! 

Сколько ни гуглю — ветер возвращает мне лишь мои собственные слова. 

Рассуждают, правда, о магическом реализме в творчестве Алексея Иванова (ещё бы!) и ссылаются на доклад о магическом реализме, сделанный студенткой Уральского университета, — но и только-то! 

Так что придётся, выходит, всё-таки мне. 

Придётся удариться в пролегомены к предварительной постановке проблемы (что опять-таки плеоназм). 

Начать ab ovo. 

Магический реализм — явление многоликое и вместе с тем уникальное. Это единственное литературное направление, не мыслимое вне привязки к той или иной местности. 

Различаются немецкий магический реализм, латиноамериканский и балканский. Я вот к ним добавляю уральский. 

Оно, конечно, различаются, допустим, и романтизмы: английский, немецкий, французский, венгерский, польский, русский. 

Различаются, но не так. 

А ещё романтизм подразделяется на революционный и реакционный (или пассивно созерцательный), как не без основания утверждали у нас в советское время; на светский и мистический, на ранний и поздний. 

Применительно к магическому реализму все эти уточнения не работают. 

Только география. 

География плюс мифология. 

Как каждая конкретная цивилизация, по мысли Тойнби, ― ответом на вызов прежде всего географии, рельефа и климата, так и магический реализм представляет собой реплику на тёмную магию (или, если угодно, тёмную ауру) тех или иных, каждый раз сугубо реальных мест и зависит он от локального, в том числе этнического, фольклора. 

Макондо может находиться только в Южной Америке. 

«Город за рекой» — только в Германии. 

«Хазарский словарь» существует (в обеих версиях) только на Балканах. 

Всё или почти всё, что происходит в уральской прозе (и рефлектируется в уральской поэзии), может происходить только на Урале. 

Правда, исторически самый ранний из магических реализмов — немецкий (Казак, Носсак, Борхерт) — имеет не столько географическую прописку, сколько геополитическую. 

Германия в немецком магическом реализме это не столько тёмная магическая местность, сколько страна, подпавшая под тёмные чары нацизма; страна, жители которой не столько «рождены, чтоб Кафку сделать былью», сколько просто-напросто сделали его былью. 

Поэтому, кстати, немецкий магический реализм так зависит от самого Кафки. И — в фольклорной составляющей — от братьев Гримм. 

Местность + геополитика (со значительным преобладанием первой) — такова формула и уральского магического реализма. 

Третий элемент (общий для всех магических реализмов) — срединность. 

Германия расположена в центре Европы. Колумбия и Венесуэла — ровно посередине Америки. Балканы — между Западом и Востоком. 

Урал — между Азией и Европой. 

Но не только это. 

Категорию срединности следует развернуть и по вертикали — между небом (вершинами гор) и недрами. Самое настоящее Средиземье! 

В том числе и метафизическое Средиземье: между жизнью и смертью, где, как по расписанию, ходят не вагонетки (хотя и вагонетки тоже), а всё новые и новые Орфеи. 

Ходят — и оборачиваются, ходят — и оборачиваются, ходят — и всякий раз оборачиваются… 

«Тот лишь, кто минул и мглу в мертвенном мире, смутную смеет хвалу грянуть на лире» (Р.М. Рильке, из «Сонетов к Орфею»). 

Наконец, в случае с Уралом — и только с ним — в магическом реализме задействована рукотворность, иначе говоря, техногенность. 

Замешенная на геополитике техногенность. 

Спуск в Аид, постоянно расчищаемый и углубляемый отбойными молотками. 

Аварии. 

Человеческие жертвы и, если кто не забыл, жертвоприношения. 

Гекатомбы. 

Атомные учения и катастрофы. 

Да и просто «Хромая лошадь»… 

Уральский магический реализм сложился как особое направление в два последних десятилетия. 

А предтечей его (абстрагируясь от Бажова, но не забывая и о нём) был Маканин. Ранний Маканин («Голоса» и др.). 

Хотя и в перестроечной уже и, казалось бы, сугубо московской повести прямо в название выползло магическое уральское слово «Лаз». 

Сегодняшние классики уральского магического реализма — Алексей Иванов и Ольга Славникова. 

Самые лучшие или самые раскрученные писатели Урала (и певцы Урала!) — это вопрос отдельный, и ответа на него я в этой колонке давать не планирую. 

Индивидуальная творческая формула каждого уральского магического реалиста состоит из трёх компонентов: дар, PR и Урал, соотношение которых в каждом отдельном случае варьируется. 

И у Иванова, и у Славниковой они сбалансированы, скажем так. 

У остальных (кроме замолчавшей Ирины Денежкиной) — самые серьёзные проблемы с PR; кто хоть когда-нибудь всерьёз говорит, допустим, об Анне Матвеевой? 

Или об Анне Матюхиной? 

Или о Наталье Смирновой? 

Или о Диа Диникине? 

Или о той же Елене Соловьёвой? 

Или хотя бы об Александре Иванченко? 

Проблемы, конечно, у многих и с литературным даром, о чём наглядно свидетельствует журнал «Урал». 

Но если читать его из номера в номер, он раскрывается как единый гипертекст (и принадлежность этого гипертекста магическому реализму несомненна), но подразделяется он на талантливо и неталантливо написанные фрагменты. 

Причём неталантливые даже нагляднее: в таких текстах нет ничего, кроме тёмной уральской магии, кое-как замаскированной под угрюмую правду жизни. 

Под угрюмую прозу жизни. 

Порой может показаться, будто нынешняя уральская проза раз и навсегда завязла в ранних бандитских 90-х, а человеческая жизнь по-прежнему не стоит ни гроша (или стоит несколько десятков долларов). 

Но это, при всём кажущемся жизнеподобии, не реалистический, а метафизический взгляд на вещи. 

Магический взгляд на вещи. 

Да и чего она может стоить, жизнь, если прямо под ногами разверзаются бездны, тогда как невысокие (но всё равно высящиеся) горы, пожалуй, внушают тебе ещё больший ужас? 

И здешние водоёмы… Что за вода в них? А главное, какова глубина? 

И здешние зимы… 

И не в последнюю очередь здешние люди… 

Синие… 

А почему бы и не синие? 

И всегдашние метания в треугольнике Екатеринбург ― Челябинск ― Нижний Тагил с нечастыми (по меньшей мере, до пришествия Марата Гельмана) выпадениями в осадок в Перми. 

А здешние осадки? 

Здесь мог бы развиться свой собственный, уральский, экзистенциализм. 

И — методом от противного — уральский гедонизм (Алексей Иванов однажды предпринял такую попытку в романе «Блуда и МУДО»). 

Но как-то не срослось. 

А вот уральский магический реализм зародился и развивается (вернее, не столько развивается, сколько ходит по кругу: в шахту и на поверхность; и ни в коем случае нельзя оборачиваться). 

Это литературное направление. 

А значит, и явление. 

И я его заметил. 

Хорошо, чтобы его заметили вы. 

И, пожалуйста, попробуйте всё же подыскать слово на букву «и» для аббревиатуры УМРИ.