Волки

Мандос напряжённо оглядывался по сторонам. Ночь взбесилась и яростно хлестала людей своей ледяной плетью. В трёх шагах ничего не видать.

Лошади в панике рвались с привязи и уже криком кричали, срываясь на визг. Мандос изумлённо смотрел на них, не зная, что ему предпринять. Такого поведения он никогда прежде не видел, даже во время ночёвок в глухом лесу, когда вокруг лагеря нарезали круги серые.

Вдруг на периферии зрения проявилось какое-то движение. Мелькнула размытая тень и почти сразу затрещала соломенная крыша мазанки.

Мандос резко обернулся и увидел, как крыша обрушивается внутрь. В доме закричали. Что-то тяжёлое изнутри ударило в стену, едва не пробив в ней брешь. Захрустели прутья, потрескалась покрывавшая их глина.

Паннонцы и бритты орали нечто нечленораздельное. Их крики пульсировали ужасом.

Мандос рванулся к двери. На самом пороге его сбил с ног Тестим. Он кубарем выкатился наружу, зажимая живот руками. К нему подскочил Авл.

– Тестим!

Раненый выл нечеловеческим голосом, пытаясь запихнуть кишки в распоротый живот.

На пороге показался Анектомар. Он тоже орал, как и все в доме, и пятился наружу, отмахиваясь мечом от чего-то или кого-то, убивающего дозорных. Мандос вскочил на ноги, но помочь бритту не успел. Тот вдруг обмяк и по дверному косяку сполз на землю.

Вспыхнула полуразрушенная крыша. Мандос рывком отшвырнул Авла прочь от Тестима, глаза которого уже остекленели.

– Беги!

Авл кувыркнулся через голову, вскочил, оглянулся и, спотыкаясь, бросился бежать. В метель. В никуда.

На пороге возникла здоровенная тень. Пламя разгорающегося пожара высветило фигуру, отдалённо похожую на человеческую. Мандосу показалось, что его обезумевшее сердце сейчас пробьёт грудь.

– Кто ты такой, ублюдок?! – прорычал паннонец.

Тень не ответила.

Разведчик перехватил меч двумя руками.

– Ну, иди сюда, тварь!

И тень послушалась.

***

Пламя костров плясало на лесной поляне. Оно пришло в такую силу, что отсветы его без труда прорывались сквозь частокол сосен и густые заросли можжевельника. Лес изо всех сил пытался отгородиться множеством колючих рук от вторгшегося в его пределы безумия, но все его потуги были тщетны. Грохот барабанов разносился по округе на тысячи шагов, отпугивая лесных обитателей. Лишь один молодой и любопытный волк отважился приблизиться к огненной поляне и смотрел из чащи на развернувшееся там действо. Глаза его горели, как угли, отражая свет полной луны, но никто из двуногих, нарушивших ночной покой леса этого не замечал. Они были слишком поглощены своим диким иступленным танцем, в котором их обнажённые тела сливались в одно целое с мятущимися рыжими языками пламени.

Волк смотрел на хоровод огня, мелькающий за деревьями. Его пугал грохот барабанов, ему не нравился дурманящий конопляный дым, но он не уходил, заворожённый танцем, хотя и держался на почтительном расстоянии.

Ведомо ли было ему, что сегодня за ночь? Открыл ли ему это знание бог дикой жизни, рогатый Сабазий? Кто мог ответить…

Над раскидистыми кронами полувековых сосен ярко горел серебряный диск луны. Люди называли её Бендидой или Котитто, Великой матерью. Волк знал, что люди ошибаются. Иным именем он звал луну, когда зимними ночами пел ей песни. Впрочем, двуногим до этого не было дела. Они праздновали рождение сына Бендиды, вечно юного, умирающего и возрождающегося бога Нотиса. Они праздновали тайно, в глухой чаще, вдалеке от людских селений, ибо ночь Бендиды и её сына запретна.

Сто пятьдесят лет минуло с тех пор, как великий царь Буребиста заповедал своему народу отринуть почитание Нотиса, ибо это бог пьяного безумия, отнимающего доблесть гетов и даков. Залмоксис стал царским богом.

Немногие всё же осмелились ослушаться грозного Буребисту, и до конца изжить вековую веру ему не удалось. Потому до сих пор в ночь накануне весеннего равноденствия глубоко в лесу можно было увидеть пляску спутниц Нотиса, которых эллины звали бассаридами или менадами. Были здесь и мужчины. Обнажённые молодые люди, девушки и юноши кружились в диком танце, прославляя Великую мать и её сына, сливались воедино. Жадные пальцы скользили по разгорячённой коже, губы тянулись к губам.

Из переплетения рук вырвалась девушка. Вбежав во тьму, она обессиленно и тяжело дыша, опёрлась о сосну. Грудь её высоко вздымалась, кожа блестела от пота. Хоровод не заметил её отсутствия и бассарида, переведя дух, шагнула дальше в ночь. Куда она бежала, к кому? Возможно, волк и не знал этого наверняка, но догадывался. Он был не единственным зрителем пляски огня. Рядом с ним при хорошем зрении и воображении можно было различить чёрный силуэт, напоминающий коленопреклонённую человеческую фигуру. Человеческую? Пальцы, перебирающие пряди густого серого меха, ещё не вылинявшего после зимы, могли принадлежать только человеку. Или нет? Ночь темна и таит в себе много тайн…

Девушка, казалось, не замечала хлещущих колючих ветвей, не обращала внимания на ссадины и царапины, она шла, будто во сне, словно хоровод бассарид, выпустив её тело, всё ещё удерживал разум там, на огненной поляне. Но чем дальше она удалялась, тем осмысленнее становился её взгляд.

Наконец, она остановилась. Словно только сейчас придя в себя, осмотрелась. Замерла, почувствовав, что не одна здесь, по тьме. Она вглядывалась в ночь, пытаясь угадать, кто или что ждёт её там.

Волк повёл носом, переступил передними лапами, повернулся, собираясь уйти. Удерживавшая его рука расслабилась, выпуская зверя, и он бесшумно потрусил прочь.

Тень за его спиной поднялась во весь рост и шагнула к девушке, заключив её в свои объятья…

***

Пройдя ворота, «черепаха» начала перестраиваться. Задние ряды быстро перемещались на фланги, наращивая фронт.

– Анектомар! Дол имлайен, кинорсвивир! – прокричал кто-то из бриттов, оглянувшись и увидев подмогу.

Бритты тоже растекались на фланги. Деметрий толком ничего не видел, перед глазами всë плясало, сердце бешено колотилось, а рука, сжимавшая рукоять щита, уже отваливалась.

– Фабр, ты где? – снова крикнул Гней.

– За тобой!

– Не ссы там! Щас будет!

– А-а! Чалас руда! – первый из варваров с перекошенной бородатой рожей обрушил свой серп-переросток на край щита Летория и расколол его на треть. Тессерарий выбросил вперёд меч и накормил клинок печенью дака. Тот взвыл, отшатнулся, завалился на спину и потянул за собой и фалькс, и щит. Леторий не удержал скутум и раскрылся. Упал на колено. Отбил фалькс другого варвара маникой. Заскрежетала сталь по стали.

Маника – пластинчатый доспех, закрывавший правую руку. Им обеспечивались не все легионеры.

Пор тут же прикрыл тессерария своим щитом и заступил на его место.

– Фабр?!

– Здесь!

Варвары схватились с легионерами по всему фронту. Продвижение замедлилось, а вскоре римляне и вовсе остановились. Сзади напирали свои, спереди враг.

Всё мысли Деметрия занимала забота, как бы не упасть. Раньше времени.

– Залмоксис!

Даки сопротивлялись с нечеловеческой яростью, ибо враг медленно, но верно, подбирался к храмам.

– Дарса йетер, тару скалп! – орал воин в дорогом, отделанном золотом шлеме. Как видно, большой начальник.

– О, дисе Герос!

– Скалп руда!

– Залмоксис!

Легионеры в ответ затянули нечленораздельный «слоновий» рëв, баррит.

Деметрий тоже что-то орал.

Пор заступил место павшего легионера соседнего контуберния и выпустил вперёд Гнея Прастину, который теперь бился в первом ряду, как сам Марс. Леторий смог встать, остался в строю и шёл теперь за Балаболом.

Именно шёл. Деметрий, оглохший от рëва со всех сторон, совершенно ошалевший, осознавал, что строй легионеров мало-помалу продвигается вперёд.

– Фабр?!

– Здесь!

Даки пятились, а легионеры почуяли победу.

– Тебе, Марс!

– Митра!

И снова рëв.

– Леторий! Готов?! – крик центуриона.

Время?

– Фабр?! – крикнул тессерарий.

– Здесь!

– Готов!

– Леторий, давай!

– Фабр, падай!

Назика, державшийся позади, для верности ему ещё и на плечи надавил. Впрочем, у Деметрия и без того ноги подкашивались.

Он растянулся на земле, лицом к лицу с оскаленной рожей. Дак был ещë жив, он хрипел и корчился, пытаясь засунуть в распоротый живот кишки, выпущенные Балаболом. Тут всё было в крови, Деметрий в мгновение ока весь перемазался.

– Назад! – крикнул центурион и строй легионеров качнулся в другую сторону.

Леторий, пятясь, придерживал Балабола за наплечник, рискуя остаться без пальцев, если какой-нибудь ушлый варвар до него дотянется.

– Фабга де задабите! – крикнул Назика.

Как будто кто-то мог посмотреть себе под ноги. Варвары почуяли, что «красношеие» подались назад и навалились на них, будто у самих сил прибыло.

Деметрию наступили на руку, ударили ногой по голове. Это были уже свои.

Свои? Он начал путаться, кто тут свой.

***

В огненном хаосе, в вихре метели, во тьме глаза успевали выхватить лишь стремительное движение твари, которая пропадала и мгновенно возникала в другом месте.

– Щиты держи крепче! Кто с копьями – коли его! Загоняй!

Ликантроп вновь появился перед строем, разбежался и прыгнул на щиты, сбив несколько человек.

– Достал! – раздался радостный крик, потонувший в воплях раненых, хрипах умирающих.

Тиберий не устоял на ногах, покатился кубарем. Где-то рядом орал Бесс. После удара Герганы он смог очухаться и присоединился к Титу. Чтобы нарваться на ликантропа. Максим успел увидеть, как тварь схватила Сальвия за руку и швырнула, как до того Бледария.

Тиберий выронил меч и шарил по земле. Повезло, нашëл быстро, пальцы сомкнулись на рукояти. Декурион поднялся и… практически нос к носу столкнулся с ликантропом.

Тот замер, буквально вцепился горящим взором в Тиберия.

Максим не чувствовал ни рук, ни ног. Остолбенел, не в силах оторвать взгляда от сверкающих глаз твари. То был волк. Человек-волк. Оскаленная морда не несла никаких людских черт, но двигался оборотень на задних лапах и во всей его фигуре, не считая башки, людского всё же было больше.

А самое главное – взгляд. Совершенно осмысленный. Человеческий.

Ликантроп медлил, будто и его заворожил этот жалкий смертный.

– Умри, тварь! – кто-то из паннонцев прыгнул на чудовище сзади, ударил мечом. Ликантроп взвыл, рванул когтями. Тиберий совсем оглох от нового вопля, а тварь снова повернулась к нему, отшвырнув оторванную руку несчастного эксплоратора.

Тиберию на миг показалось. будто он услышал, как тварь звериной своей глоткой смогла прорычать торжествующее:

– Ты!!!

Декурион попятился.

– Нет… Нет! Не надо! Не-е-ет!