Ученые мужи в книгах

Вчера П. Пашкевич предложил интересный флешмоб: ученые в наших произведениях. Сразу скажу: я сам занимаюсь наукой, и потому никак не мог обойти в своих книгах подобную тему, о которой всегда пишу с удовольствием

"Низвержение Жар-птицы":

– У тебя на работе-то как? – спросил Перепелкин-старший отца Авери.

– Нормально: ставка на будущий год выделена полная. А с декабря, видимо, возглавлю кафедру.

– Да ты что? Ну, поздравляю!

– Пока не с чем: выборы еще не объявляли. Впрочем, нынешний заведующий предупредил, что вряд ли будет в них участвовать.

– Годы?..

– И годы, и болезнь. А уходить тоже боязно: он у нас как-никак единственный доктор. Надеются, что я скоро буду вторым, потому и прочат в начальники. Завтра вот повезу документы в… – Отец Авери назвал вуз, в котором планировал защищаться.

– А ты вроде в другой диссертационный совет хотел подавать?

– Разогнали его недавно…

– На взятке попались?

– Не думаю: во-первых, тогда бы дело не ограничилось разгоном, а во-вторых, я знаю председателя того совета: хороший мужик. Кому-то из ВАКа перешел дорогу, только и всего.

– А о чем ваша диссертация? – отважился спросить Максим, воспользовавшись паузой в разговоре.

Отец Авери встал со стула и вернулся буквально через полминуты с какой-то стопкой сколотых бумаг:

– Это ее автореферат – краткое изложение. Одолеешь?

Максим заподозрил, что над ним подтрунивают, но самолюбие не позволило отступить. Поэтому он быстро перевернул титульную страницу, где стояли какие-то непонятные слова, дважды пробежал глазами лист, с которого начиналось обоснование актуальности выбранной темы, мельком заглянул в середину и конец и затем хмуро спросил:

– Бифуркация, аттрактор… что это такое?

Максим боялся, что над ним станут смеяться, но все были серьезны; улыбнулся лишь отец Авери:

– Любопытно?

– Хватит уже, не забивай ребенку голову, – произнесла Аверина мать.

– Отчего же? – возразил ей муж. – Я ведь не собираюсь рассказывать сейчас все то, о чем говорю на лекциях: парень задал конкретный вопрос, на него и отвечу… Тем более что ничего сложного в этом нет. Тебе известно, Максим, что не все можно предугадать: скажем, подбрасывая монету, заранее не определишь, орлом она ляжет или решкой. Вот если существует подобная неопределенность, принято говорить о бифуркации, или развилке. (Не ожидав в своем мире услышать термин, употребляемый кладоискателями, Максим вздрогнул). Она рано или поздно исчезает, когда достигается или непременно будет достигнут один из возможных результатов, которые в науке называют еще аттракторами.

– А почему иногда происходит так, а другой раз иначе – хотя бы с той же монеткой? От человека тут больше зависит или… – Максиму вдруг показалось, что Аверин отец сумеет объяснить все, что угодно, и при помощи столь же простых слов.

– Бывает по-всякому… Возможно, когда-нибудь мы отыщем универсальное средство, чтобы влиять на случайные события, но пока даже далеко не все ученые верят в его существование.

– А вы-то сами – верите?

– Не исключено, что в нашем мире его и нет, однако в параллельных вселенных дело может обстоять совершенно иным образом – если, конечно, не ошибаются те, кто говорят об их наличии. Впрочем, при любом раскладе всем управлять не удастся; это, наверное, и к лучшему. Вот, допустим, – отец Авери ненадолго задумался, подбирая доходчивый и запоминающийся пример, – человек умирает, хотя мог бы спастись, поступившись тем, что ему дорого, и невеселая была бы картина, окажись его нежелание изменить себе бессильным перед какой-то технологической хренью.

"Божьи садовники":

Сидевший за столом человек был под стать обстановке – неопрятный и нечесаный; уголком глаза он заметил чернокрылых братьев и, кашлянув негромко, пристально посмотрел на них. В его взоре не читалось страха, а было лишь легкое удивление, словно в квартиру заглянули двое давних знакомых, которые не предупреждали, что именно сегодня явятся. Затем человек глухо спросил:  

– Вы пришли за мною?

– Мы пришли не за вами, а к вам, – поправил Морти и умолк: прежде ему не доводилось беседовать с пьяными, и тут же вспомнился отцовский наказ держаться от таких людей подальше. По счастью, Тодик пришел на помощь:

– Вы ведь о нас знаете!.. Откуда?..

– Меня всегда интересовала смерть, – медленно проговорил мужчина. – Еще когда мне было пять лет, я видел с друзьями, как стая бродячих собак разорвала на улице кошку. Она была беременна, и поэтому не смогла убежать. Нерожденные котята – их было пять штук –  вывалились из ее брюха прямо на асфальт… – Человек икнул; казалось, его сейчас вырвет, но он пересилил себя. – Когда после этого ночью я проснулся, то почувствовал, что простыня подо мною мокрая… А поутру как раз позвонили из другого города и сказали: моя бабушка, мать отца, умерла, и всю нашу семью ждут на отпевание и поминки. Мои родители уже знали, что я увидел накануне, и поэтому категорически не желали брать меня с собой, но дядя, брат матери, сказал: «Тогда тем более ребенку надо проститься с бабушкой: неужели вы хотите, чтобы при слове «смерть» он еще долго вспоминал лишь растерзанное животное?» Когда мы приехали, в церкви было уже много народу, священник что-то говорил, а бабушка лежала в гробу, печальная и добрая: она казалась совсем живой, будто вот-вот повернет голову, улыбнется и перекрестит меня. И мне ничуть не было страшно!.. Об этом я часто вспоминал, когда занимался танатологией… 

Морти поднял руку, как в школе, и переспросил:

– Простите, чем вы занимались?

– Танатологией… Это наука о смерти, – пояснил мужчина.

Тодик легонько подтолкнул товарища и прошептал ему на ухо:

– Слыхал, Морти? О нас с тобою, оказывается, целую науку сочинили! А я и не знал!..

Морти состроил нарочито строгую мину и погрозил пальцем:

– Тодька, не зуди! Дай человеку договорить…

– Я старался постичь великую тайну смерти, – продолжил мужчина. Он уже не смотрел на ребят, а уставил глаза куда-то в потолок: видимо, так легче вспоминалось. – И вот однажды в какой-то статье вычитал: когда умирают близкие люди – близкие во всех смыслах, – их мозговая активность делается очень похожей. Это как настроенные на одну частоту радиоприемники… Я предположил, что при таких условиях возможен обмен биоэлектрическими импульсами, и то, что видно перед смертью одному человеку, будет видно и другому. Именно такой опыт я и решил поставить, но мне требовался доброволец. Родители мои к тому времени уже умерли, однако дядя – тот самый, который когда-то дал им добрый совет – был жив, хоть и тяжело болел: врачи давали ему не более двух лет – он продержался дольше на целых полгода… Я ему рассказал о своей задумке, и он согласился помочь мне. С тех пор, хоть мы и так жили душа в душу, он делился со мною всеми своими мыслями, всеми переживаниями, чтобы мы окончательно сроднились и мой эксперимент увенчался успехом. Наконец день, которого мы так долго ждали, настал: дядя простился с женой и друзьями и затем попросил, чтобы нас оставили наедине. Я сел на стул возле его кровати; дядя посмотрел на меня в последний раз, закрыл глаза и что-то прошептал – я не смог разобрать, что именно. Через десять минут началась агония. Тогда я поставил у изголовья аппарат, который сам сконструировал. Это был опытный образец, вы можете взглянуть на него: он сейчас стоит в комнате, у зеркала… К нему я подсоединил две пары электродов: одну укрепил на дядиной голове, другую – на своей собственной. А после этого я сделал то, о чем не предупреждал дядю, иначе бы он наотрез отказался мне помогать: вколол себе такую дозу дигоксина, чтобы очутиться на грани жизни и смерти. Сперва мне почудилось, что все вокруг окрасилось в какой-то желто-зеленый цвет, а потом передо мною появились вы… Я тогда толком даже не разглядел вас – перед глазами все было словно в тумане, но слышал, как вы окликали друг друга. Прежде я много раз наблюдал умирающих людей, и в смерти некоторых из них мне упорно чудилось что-то осмысленное, словно она была живым существом. Теперь всему нашлось объяснение… Однако требовалось еще убедить в этом прочих исследователей, сделать так, чтобы и они смогли подключиться  к чужому сознанию и увидеть то же, что видел я. Для этого необходимо было усовершенствовать мой аппарат, а это стоило очень больших денег, и найти единомышленников, которые, подобно мне, готовы были бы рискнуть жизнью: ведь меня тогда едва откачали. Не перечислить, сколько порогов я обил, сколько звонков сделал... Но проку не было: некоторые считали, что я мошенник, другие – что сумасшедший, а один профессор вообще рассмеялся мне в лицо и заявил: при такой-то фантазии, молодой человек, вам следует сказки для детей сочинять, а не наукой заниматься. А я ведь и впрямь выдумывал о вас разные истории – сам для себя, только чтобы отвлечься: как вы дали одному человеку отсрочку на три дня, чтобы он успел примириться со своим давним врагом, как вы однажды поссорились, но быстро поняли, что жить не можете друг без друга… Но это было таким же пустым занятием, как и все, что я делал. Последнюю попытку я предпринял ровно месяц назад, и тогда же от меня ушла жена вместе с дочерью… – Ближе к концу своей речи мужчина уже начал заикаться, как бывает с нетрезвыми людьми, которым приходится много говорить, а едва произнеся последнее слово, отвернулся к стене, будто давая понять, что двое незваных гостей ему больше не интересны. Он еще не умолк, но теперь с его губ срывалось только глухое бормотание, в котором, пожалуй, и сам Бог не сумел бы ничего разобрать.