Разбирательство

Гадкий месяц ноябрь (книги на АТ сейчас нет)

Артемий Константинович скрестил руки на груди.

— Итак, ты меня обвиняешь в том, что я агент СБУ?

— Есть такая версия, - ответил Дмитрий.

— А почему тогда вы оба до сих пор не арестованы? И вообще, какую цель мне могла поставить СБУ? Функцию мне какую она дала?

Дмитрий не ответил.

Милован прокашлялся.

— Есть следующие факты, Артемий. Михаил Стельмах покинул Варшаву ещё 24-го, в четверг вечером. Уехал он один, у жены и дочери в Варшаве много организационной работы. Допустим, олигарха предупредило СБУ. Вообще-то украинцы всего неделю назад дали нам, не говоря этого вслух, карт-бланш на обнуление Стельмаха. Но я поверю, что СБУ резко изменило решение, или вело с нами с самого начала какую-то игру — с них станется. Однако о том, кто наш настоящий объект, СБУ знать никак не могло. Мы сами все трое узнали об этом утром 26-го. Тем не менее, уже на рассвете 27-го дочь и мать тоже сбежали из Варшавы, бросив все дела. Гипотеза: предупредили их вы.

Артемий Константинович немедленно возразил:

— О том, что я возмущен и оскорблен, я молчу. Но к гипотезе есть вопросы. Во-первых, есть ли железобетонные доказательства того, что мать и дочь уехали именно потому, что узнали о плане обнулить Раду, а не по каким-то другим причинам? Просто вслед за отцом, например? Во-вторых, как я технически мог их предупредить, причем так, чтобы они поверили? Что, у меня номера их мобильных были? И в-третьих, главное: каковы мои мотивы?

Милован потёр нос. Сказал, даже с какой-то мягкостью в голосе:

— По поводу последнего вопроса. Почему бы не предположить, что вы ...эээ... смалодушничали? Не захотели убивать молодую девушку, которая моложе вас почти на сорок лет? И решили избавить себя от этой миссии?

Артемий сцепил руки замком.

— Если уж я, якобы, оказался таким слюнтяем и гуманистом по отношению к молодой бандеровке, не легче ли мне было бы от вас просто смыться? Со мной двое с половиной суток никого из вас не было. Плюс нет ответов на мои предыдущие вопросы.

Дмитрий. между тем проверял содержимое телефонов Артемия, потом внезапно выругался:

— Да я же сам его учил стирать историю звонков и всё такое! Конечно, ничего нет.

Артемий Константинович думал, почему Дмитрий такой агрессивный. Ведь во время субботнего разговора с Милованом он переживал о задании убить того, за кого семь лет назад поручился, аж всплакнул. Но Дмитрий — нестабильная психопатическая личность, у него настроение — по синусоиде. А может просто выстрелила интуиция, может, он почуял?

Милован, не отреагировав на слова Дмитрия, продолжил:

— Ещё о мотивах. Вы, Артемий, вполне возможно, чувствовали свою вину за то, что нарушили Обещание члена Суммы. Вы разгласили тайну Суммы, и боялись наказания. Причем разгласили разведке враждебного государства...

— Но ведь...— начал было, Моравский, но Милован его прервал:

— Я не закончил. О технической стороне: вам не обязательно было искать контакты Рады Стельмах. Вы сообщили о 29-м ноября знакомому сотруднику СБУ.

По поводу того, что отъезд женщин в неизвестном направлении не случайность: они уезжали в спешке и с усиленной охраной. Мама с дочкой в Варшаве руководят неким международным координационным штабом для украинских эмигрантов: там у них много забот, поток посетителей и прочее. Члены штаба узнали, что Стельмахи уехали, только днём 27 ноября. Это всё выяснило детективное бюро.

И самое главное: вчера вечером Рада Стельмах в соцсетях написала, что их семья была вынуждена скрыться из Варшавы, потому что их жизням грозит опасность. Могу скриншот её странички в соцсети показать.

Моравский снова было раскрыл рот для возражений, но Милован прервал:

— Дайте мне закончить, прошу.

Немного помолчав, сказал:

— Но вот то, что вы не сбежали, будучи двое полных суток без всякого нашего присмотра — это, пожалуй, лично для меня аргумент. И что даже сегодня после моего сообщения о встрече вы не скрылись, встретили нас в майке и домашних штанах — тоже аргумент. Аргумент — и то, что мы с Дмитрием до сих пор на свободе.

Артемий вздохнул.

— Семь лет в Сумме. Послан на задание через страну, у которой в гэбистской дата-базе было моё фото — рискнули мной. Сидел в камере, ждал обвинения и тюремного срока. Но обвинения выдвинули свои, кому безупречно служил.

Милован приложил ладони к груди.

— Сейчас всё разрешится, Артемий. К счастью, есть способ узнать правду — гуманный и проверенный.

— Какой это?

Вмешался Дмитрий, с издёвкой спросил:

— Так-таки не догадался? Сам же его только что поминал. И помнишь, ты мне стишок читал?

— Что за выдумки? — удивился Моравский. — Никогда я тебе не читал никаких стихов.

— У памятника бандеровскому стихоплётцу. Про синюю, ха-ха.

(...)

Артемий постарался сделать такое выражение лица, какое должно быть у мудреца, опечаленного человеческим идиотизмом, но смирившегося с ним. Спросил Милована:

— Вы знаете о непоэтических последствиях допроса с "сывороткой"? Непроизвольная дефекация, мочеиспускание, рвота у пациента...

— Всё знаем, Тёма, — зловеще ответил вместо Милована поручитель. — Только ты не пациент.

Дмитрий встал из-за стола, отшвырнув за собой ногой стул, отошёл со своими химическими принадлежностями к кухонному углу.

И Артемий Константинович вдруг понял, что ему будет введён такой же состав, как тот, который ему вкололи в Амстердаме. Сыворотка правды, рассчитанная на то, что после наркотического сеанса откровенности допрашиваемый умрёт. Только вот в Амстердаме Ковач дал ему спасительные таблетки, а сейчас...