Как выжить, столкнувшись с невероятным

рескина не сразу разглядела крепкую женщину среднего возраста, что пластом лежала на широкой кровати. Лицо бледное, светло-серые глаза испуганно светились, белокурые локоны растрепаны. Но ничего на первый взгляд сверхъестественного. Илья подошел к голове хозяйки, замысловато махнул рукой, что-то пробормотав, и началось. Женщина затряслась, её выгнуло, затем она закричала нечеловеческим, необычайно низким голосом:

— Ио! Ио! Ио! Не-ет! Не-ет! Натопи баньку! И-ы-ы-ы!

Опосля слов было уже не разобрать, и была ли это человеческая речь? Она выла, кричала и голосила. Такое впечатление, что как будто черти надрывали чрез чресла бедной женщины. Пелагея разом похолодела, если бы на ее спине росли волосы, то они стали дыбом. Только сейчас она заметила, что бедолага была крепко привязана к кровати. И в самом деле, такими выкрутасами она могла сделать себе больно.

— Что столбом стоишь? – толкнул девушку Илья. – Икота это, ныне чуешь?

Сейчас отчетливо стали слышны икающие звуки. Хозяйка малость успокоилась, но глаза лихорадочно горели, на лбу выступил пот.

— Что делать?

— Снимать штаны и бегать! – зло процедил архивариус. – Недавно икотку посадили. В жизнь бы не поверил сам, если б не увидел. Хотя ведь кино про них нам Марфа показывала. Еще годов семидесятых, когда последняя эпидемия пронеслась. Сотрудники мединститута по нашей просьбе сняли. Эй, хозяин?

Семенов стремительно вышел в большую комнату. Мужик стоял спокойно, ожидая участи. Эта странная болезнь передавалась испокон веков лишь женщинам. И избавиться от нее было крайне непросто. Он уже принял свою судьбу, как и бесчисленные поколения предков до него.

— Авакумов, как тебя зовут?

— Петр я.

— Петя, — Илья перешел на панибратское отношение, хотя был лет на десять моложе. – А скажи мне на милость, приезжал к вам недавно в деревню кто новенький?

— Так это… — майор тут же встрепенулся. Видимо, эта информация прошла мимо него. – Зинка-свояченица к нам переехала. Вон тот дом на опушке ей и отдали. Все равно ничей, так в него и поселили.

— Ясно! Не с Суры ли родственница твоя? – разом напрягся Иван Кузьмич.

— Не знаю, — пожал плечами мужичок.

— Вот телепень! – не выдержал майор и повернулся к Илье.

Тот уже деловито раскрывал сумку:

— Поля, килий корень заваривай и вливайте в нее хоть силой! Держите, пока все не выпьет. Рецепт помнишь?

— А? — Трескина уже пришла в себя и была как никогда серьезна. Пока Икота не зацепилась внутрях, надо было спешить.

— Выйдет, и в печь её тут же! Хозяин, огонь разводи! Кузьмич, иголку в порог воткни, да такую — покрепче, старинную. Соль приготовьте!

— А ты куда? — майор с некоторым испугом наблюдал за сборами опричника. Он ведал, что ребята там служат лихие, но их непосредственную работу видел впервые. И ему крепко было не по себе. Уж лучше матерых уголовников брать, чем с нечистой силой бодаться!

— Пока икотницу не повяжем, не выгнать болезнь.

— Справишься один?

Семенов поправил сумку-планшет на груди и достал из нее фонарик.

— Поверь, Кузьмич, толку там от тебя не будет.

Илья исчез, полицейский достал из инструментального ящика молоток, Авакумов согнал с печи детей и сноровисто готовил растопку. Кинуть внутрь несколько кусков бересты и нарубать с полена щепок – премудрость небольшая. Трескина с минуту стояла с мешочком сушеного корня папоротника в руках, а затем начала стремительно действовать. Отвар — это хорошо, но без заклинаний такое обычно не срабатывает. Откуда они в эти тяжкие минуты появились в голове? Почему сюда послали именно её? Хватит стоять – время действовать!

— Где чайник? Мне нужна чистая вода! И лучше найти большой заварочный чайник. Из него легче будет вливать. Иван Кузьмич, — она решительно повернулась к майору, — что бы ни происходило, не вмешивайтесь. Ни в коем разе! Хуже всем будет.

Полицейский побледнел, пытаясь вспомнить молитвы. Эх, говорила же бабуля – ходи в церковь, Ванятка!

Илья перехватил Икотницу возле сарая. Он неплохо запомнил уроки Варакиной. Пусть это массовое в былые годы на Пинежье явление, казалось, исчезло, но рецидивы все равно время от времени случались. Так что лишними знаниями никогда не бывают. А человек, подсадивший икоту, поначалу всегда крутится рядом. Никаких окриков: «Стоять!». Семенов просто-напросто догнал побежавшую через сугробы тетку и повалил её в снег, повторно затем окунув её лицо в снежную кашу.

— Сразу будем сознаваться или методы дознания применить?

Оробевшая поначалу Икотница неожиданно взвилась гадюкой:

— Не докажешь, начальник!

— Опа! Да ты у нас бывалая!

— Аааааа! Убериииии!

— Знаешь, откуда я? Хочешь так и сдохнуть неприкаянной?

Семенов отлично помнил, что главной ошибкой христианских священников были их негодные методы изгнания кликушества и бесов изнутри обращенных. На Пинеге попы и монахи столетиями безуспешно пытались выжить Икоту и Икотниц из таежного края. Но успешных примеров практически не случалось. Ну не действовали обычные приемы среди потомков чуди! Все дело в том, что заморскими подходами излечить совершенно невозможно. Духи местные, старинные, укоренившиеся корнями в суровой таежной земле, а Белая вера новая.

Опричник же сейчас припечатал Икотницу оберегом с символом Сварожича. Земля северная подчинялась детям Сварога, Сварожичам, а главным среди них был Симаргл, небесный кузнец и дух огня. Только его пламенем можно было выжечь невероятно архаичную заразу. И древние новгородцы, что сюда пришли, об этом знали, потому и протекли горячим потоком по землям и весям Биармии. Не страшны им были местные духи и идолы. Сварожичи оказались намного сильнее. Потому и зацепились именно здесь, в Подвинье, русские люди крепче всего, в отличие от Зырянских и Карельских земель. И каждый северянин всегда носил с собой оберег Сварожича. Потомки мудрость предков забыли и потому страдали, предав богов Рода.

— Говори! Или зажгу изнутрях!

Икотница продолжала выть, но корчась, смогла ответить:

— А чё она? У ней все есть — муж, дети. А я? А мне тошно!

— Ты жизнь свою сама по ветру пустила и на сторону нечистых ижиндов перешла! — сурово отвечал Илья. За время работы в конторе он научился главному правилу опричников – никогда не верить тем, кто по жизни встал на «темную» сторону. – Иди со мной и не дергайся. Иначе спалю! Как мои предки с вами поступали. И не думай, что закон за тебя в этот раз заступится. Мы выше его!

Тетка-Икотница больше не сопротивлялась, испуганно ковыляя впереди обратно к избе свояченицы.

— Вливай, вливай до конца все!

Иван Кузьмич не узнавал тусклую девицу, что встречал у поезда. Громогласная и властная молодая женщина с горящими глазами лично заварила килий корень, что-то при этом тихонько приговаривая, а затем без перехода начала командовать. Пока муж держал беснующуюся жёнку, майор насильно вливал ей в рот лечебный взвар.

Трескина встала перед ними, как-то вся вытянулась и, подняв лицо вверх, начала распевать, попутно раскачиваясь и махая руками:

— Лабуда-беда явилася — горе глубокое навалилося! Люди добрые, вспоможите — гортань бесячью уберите. Бешеная гортань закройся, Лабуда-беда, с глаз моих смойся! Нагерь ли няялькесь, лыхк ли пыччкар! Сон сладок, жизнь горька!

Бедолага в этот момент страшно закричала и последний раз икнула. Затем тотчас опала и осунулась, закрыв глаза.

— Глядико-ся! Чтой-то выплюнула! – завыл белугой муж, а Кузьмич тут же метнулся к кровати. Полицейский оказался очень ловок, хоть руки у него и тряслись.

Пелагея приняла от него завернутую в белое полотно икотку и тут же побежала к печке:

— Разойдись!

Пламя ярко вспыхнуло, и тут же в печке бахнуло. Так, что она чуть не подпрыгнула.

— Сделали?!

В избу ворвался Илья, встревоженно озирая комнаты. Идущую вслед за ним Икотницу чуть не вывернуло на пороге. Это она на иголку наткнулась.

— Все хорошо, Илюша, — Иван Кузьмич вытирал пот со лба, а затем с ослабевшими враз ногами упал на стул. – Выгнали икоту. Размером с таракана вышла, разрастись не успела, зараза эдакая.

— Ну и ладненько.

От Семенова не утаился взгляд, что кинул повидавший всякое полицейский в сторону его напарницы. Значит, не зря девчонку в Отдел взяли! Да и Пелагея в сей момент отнюдь не выглядела малахольной. Глазища ярким пламенем полыхают, на щеках румянец выступил. Бой-девка! К такой на кривой козе не подойди!