Как менялся персонаж? Иллюстрации - Лавр

Всегда нравились посты про то, как изменялась авторская задумка, какую эволюцию претерпел сюжет/мир произведения/персонажи. Разбирала бумаги и решила собрать в один пост, как менялся герой моего фэнтези "Каритос. Осколки забытого мира" - Лавр. 

Даже удивилась, что самые первые рисунки таки сохранились. Пожалуй, от самого этого варианта осталось только имя и способность убивать прикосновением. Задумывался персонаж для сеттинга напоминающего стимпанк, конечно никакой речи о жрецах в этом мире не шло и Лавр был достаточно фоновым персонажем. Он исполнял роль телохранителя местного правителя и трагически мечтал о лучшей жизни, больше об этом варианте я ничего не помню) История не пошла, осталась на уровне зарисовок в блокноте.

Так бы Лавр и сгинул среди бумаг, если бы не идея закинуть его подальше в прошлое. Альтернативная античность или что-то вроде того? Почему бы и нет. На этом этапе ещё не было в истории никакой башни из хрусталя, ни Памфилоса-торговца истиной. Мне хотелось сфокусироваться на противостоянии верховного жреца и низвергнутой жрицы, это должна была быть история о власти и долге, о человечности и трудных решениях, но снова чего-то не хватало.

Примеряла на него разные амплуа. Уставший от всего флегматик (этот вариант мне до сих пор импонирует)? Яростный фанатик темного бога? Картинка складываться не хотела, как будто чего-то не хватало. Персонаж изворачивался и как-будто не давал о себе писать, пока я не пойму недостающую деталь. 

Стали появляться многие другие персонажи, которые и сейчас населяют текст (на картинке ниже первый вариант Илларии), а Лавр все не поддавался. Потихоньку писала эпизоды, в которых он не фигурирует напрямую, пыталась посмотреть на своего главного персонажа глазами других героев. Кто он для Аканты, которую одновременно спас и лишил всего? Для Фроны, которого она должна ненавидеть, но уважает?

Образ вырисовывался противоречивый, поэтому на набросках того периода я не могла остановиться на одном типаже лица, везде он получался разным по характеру и настроению. Как вдруг в тексте появился Сотирис и спросил моего героя:

Тот улыбнулся чему-то своему, скрытому от Лавра и покачал головой.

-О твоей матери. Ты знаешь что-нибудь о ней?

-Я знаю то, что она мертва, как и отец.

-Старик Нереус не говорил больше ничего про неё?

-Ни имени, ни семьи, из которой она вышла, я не знаю.

-Клементина, так она назвалась. А происхождения этой женщины не знал даже её муж. Триумф Мирон – славный воин, один из пяти военачальников, что были бесконечно преданы императору, а после напали на него как воры в ночи. Что такого сделала с ним Клементина, что он укусил руку, кормящую его? Вот что волнует Ириаду Светлую и меня, как её верного слугу.

И сюжет раскрутился, и я поняла наконец, кто же мой герой (но в блоге я этого писать конечно не буду, приглашаю к прочтению )

Здесь образ уже сложился практически полностью, оставалось только определиться со стилем (как видно из предыдущих набросков, он у меня частенько скачет)

И конечно же продумать жреческие одеяния. Как видно, на набросках с одежды постепенно исчез растительный орнамент, а все потому, что в самой первой версии сеттинга сверхчеловеческие способности давало некое растение, а потом мне просто было жаль убирать этот элемент дизайна персонажей (у жриц Тотум по старой задумке были светлые листья на одежде, у жрецов темные)

Затем оставалось только придумать обложку и отрисовать её посимпатичнее. Для неё решила изобразить слегка в измененной форме видение Лавра из 5 главы и, не дающую ему покоя, башню из хрусталя

«Кто ты?» - глухо спросил Лавр. Женщина не ответила, без колебаний она возложила ему на голову тонкий царственный венец и тот впился в кожу своими зубьями. Что-то тревожное мелькнуло в светлом лице. «Я тебя не знаю, кто ты?» - снова в отчаянье спросил Лавр, но образ уже растворился в дымке. Как тяжел сделался в тот миг венец. Лавр попытался избавиться от бремени, впился в него руками, но с ужасом почувствовал, что чем сильнее он хочет снять венец, тем сильнее его зубья входят в кожу, будто холодный метал стал его частью, будто быть ему теперь с ним навечно.