Мужская радость в субботнем отрывке

Наткнулась на такой пост: он, вроде бы, написан в поддержку флешмоба Марики про субботний отрывок, но его название меня сподвигло на продолжение именно этой, открытой Натали Карэнт, темы. Мужское счастье! Какое оно?

В моём отрывке оно «переливчатое», то есть «полосатое». Ну, не всё гладко в датском королевстве. То есть у моего героя (не главного, но это не суть). Хочу им поделиться, тем паче глава публикуется именно сейчас. Свеженькое, так сказать. Вот отсюда он, из "Зелёный абажур (роман в новеллах), глава последняя на данном этапе.

Но не успел Михаил нам рассказать эту историю, как в дом к нему (а мы уже вошли внутрь) вошёл крупный мужчина с очках. Тётушка тут же приосанилась, улыбочку на лицо своё напустила — эту личность мы на празднике не видели.

Познакомились. Мужчину звали Василием. И тётя Женя, дабы поддержать беседу, поинтересовалась:

— А вы давно очки носите? Красивые какие… Где заказывали?

Василий, откашлявшись, уселся в кресло.

— Да ещё в прошлом году приобрёл. Когда понял, что зрение — великое дело! Ажнель ездил в райцентр за ими. А о том, как долго я не хотел их надевать — целая история. Надеялся, что и так как-нибудь обойдётся.

Всё думал: ну, что я, как дурак последний, на почте там или в сберкассе буду очки из сумки вынимать, чтоб бумаженцию ихнюю заполнить? Срамота, прости Господи! Лучше уж молодайке какой (замужней, не подумайте худого чего!) шоколадку купить: она и все крючочки на место определит, и плохого не подумает — решит, что просто старенький мужичишка «на неё подсел, спецом привлекает», красотой её пленённый. Для тридцатилетних пигалиц мы же — мужчины в полном расцвете сил — уже питекантропами представляемся.

В общем, думал я, что пока обойдётся. Но, однакость, не обошлось… И я чуть было из-за своего упрямства не токмо чуть жены не лишился единственной, но и зрением своим рисканул офигительно, нда! А дело-то, други мои, было так.

Женщина всей моей жизни, (енто я на тот случай, что красавица моя вдруг подслушает, не приведи Господи! Продолжаю с прерванного места…) супруга драгоценная моя однова уехала проведать дорогую моёму сердцу тёщеньку. А Люське — соседке, подруге своей — меня перепоручила:

— Ты, Люсенька, без меня за Васькой-то приглядывай. Сама знаешь: его утром не разбудишь — трое суток проспит, суп в тарелку не нальёшь — с голоду перед кастрюлькой помрёт, а уж коль чаю без валенок напьётся — от ангины загнётся, — это она так у меня шутит всегда, про ангину-то. Так-то я ещо огого! Не фитоняшка, конечно, но в силе, нда. — А может, тебе даже удастся его к семейно-полезному труду привлечь, — размечталась супруга. — Да Константину Макарычу, глядишь, когда молочка плеснёшь. Так-то он котяра самостоятельный, сам найдёт, чем брюхо набить, не Васька какой-нибудь, -это опять камень в мой огород. А жена дальше продолжает. — Да следи, соседушка, чтоб ни дружков, ни выпивки, ни женщин посторонних, а то я его знаю, кобеля ненасытного!

Так закончила, наконец, наставления моя законная и уехала. Ну, а Люська и рада стараться: своего мужика до неврастении довела, тот сдуру аж в институт заочно втюхался. А тут — нате вам — новое поле деятельности! Взялась с утра шастать, да всё трендит да трендит:

— Ах, Константин Макарыч, умница вы наш полосатенький, мышку поймали! Не то, что Васьки всякие: не только мышей ловить, спину себе почесать ленятся! — про меня, значитца, что я иногда жену прошу под лопаткой почесать. Ну, не дотягиваюсь чуток, габариты не позволяют. Говорю же — здоровяк я, сам себе завидую иножды.

Короче, допекла она и меня. И я уже сам решил делом полезным заняться, на благо семьи потрудиться: поставил аппарат самогонный на газ. Нужное дело? Нужное! Полезное? Да не то слово!

Включил я, стало быть, газ под флягой, змеевик в ведро с холодной водой опустил, сижу, жду. И вот уже дух замечательный по дому пошёл, аж голова кругом — и пить не надо; и вот уж первые капельки в бутыль монетками серебряными зазвенели, брюликами по стеночкам нависли — просто поэзия! Я первачку в рюмочку налил, огурчик маринованный надкусил… А самогончик на свету горным хрусталём переливается, всеми цветами радуги играет…

Тут в дверь — бух-бух-бух — Люська! Я — рюмку под буфет. А Люська в кухню шасть, будто инквизитор, входит, лицо — как на картине, когда Иван Грозный сына убивает.

— Ну-с, дорогой Константин Макарыч! И что тут у вас происходит?

— Чаёк пьём, — я за кота отвечаю. Ну, не дура ли? Как ей кот ответит-то? Он же токмо мяучить умеет!

— И огурчиком маринованным закусываете, — язвит Люська.

И тут этот подлюка полосатый лениво так с кресла спрыгивает и к буфету вальяжно подходит.

— Мяу-ми-и, — по кошачьи говорит, а сам лапкой рюмку заныканную тихохонько выкатывает наружу.

Гром и молния! И как я мог, дурак стоеросовый, в первом классе эту ехидну австралийскую в школьной раздевалке в ухо поцеловать?! Я даже сплюнул от раскаяния за глупость свою прошлую. Глядь в окно — а там Стас идёт! Мы с ним в юности в одном технаре учились и даже в одной общаге жили.

У нас, помню, тогда прикол такой был: чуть жрачку какую раздобудешь, картошечку там жарить поставишь или сальце с чесночком порежешь, так соседи по общаге, как мухи на мёд, начинают на запах кучковаться и в дверь стучать. А тут ты дверь открываешь со словами:

— Чего припёрся? У меня в комнате женщина… голая! — и дверью перед носом — хлоп!

И халявщику не так обидно — причина-то веска, как-никак, и еда в сохранности. А сами-то об ту пору их, этих женщин-то голых, и на картинках-то не видали, не то, чтобы что. Воспитание у нас другое было, современной молодёжи нас теперь понять трудно… А вот пошутить — это мы шутили! И очень смешной ента шутка тогда казалось.

Вот я прикол-то ентот и вспомнил. Короче, дверь перед Стасом распахиваю, радостный такой от встречи с другом юности беспечной, от того, что и жены дома нет, а выпивка, наоборот, есть. И вдруг он мне:

— Ваш новый участковый Алёхин Андрей Петрович, — и корочки в нос суёт.

Надо сказать, что есть у меня один маленький недостаток: думаю я медленно. Торможу, короче. И вот, пока я сообразил, что это вовсе не Стас, а просто зрение меня подвело, с языка само собой как-то и сорвалось уже подготовленное:

— А ты чего сюды припёрся? У меня тут женщина голая в комнате! — пошутил, стало быть.

Сам глазами растерянно хлопаю и преглупейше улыбаюсь — в комнате -то Люська трендит по поводу моей трудовой деятельности, и никакой женщины в помине нет. А у мента аж фуражка вспотела, и уши в разные стороны растопырились от моего заявления. Он огорошенно шаг назад сделал да не по уставу приказал:

— Тогда скажите женщине своей, пожалуйста, пускай одевается. По-быстрому.

Тут уж я не оплошал: скоренько дверь на крючок закрыл, Люське прошептал: «Мент!». Она тоже враз сконцентрировалась. Мы с ней по-шустрому газ выключили, аппарат в шифоньер затолкали: коли мент аппарат застукает — определённо экспроприирует. Флягу-то потом с фермы стянуть не проблема, а вот со змеевиком помучаешься. Но мне из-за моей тормознутости дико повезло, успели-таки следы незаконной деятельности замести. Я снова дверь открывать пошёл, а Люська за стол уселась, вроде как мы и в правду чай пьём.

Мент вошёл и принюхиваться стал: аромат-то душистый стоймя стоит, сам в нос лезет. Мент ноздрями шевелит, а сам Люську глазами ест. Их тама, на подготовках, учат специально такому взгляду — пронизывающему, чтоб подозреваемый нервничать начал и прокололся:

— Здрасти. Участковый Алёхин, — откозырял. — С народом знакомлюсь. А вы тут чем занимаетесь? Самогончик попиваете?

А Люська-дура, про взгляд подготовленный ничего не знамши, решила, что страшно менту этому понравилась. Она такая — про себя всякие небылицы сочиняет и сама же в них верит. Растаяла, сарафанчик одёргивает, глазками стреляет и улыбается как Монна Лиза.

— Что вы, что вы, товарищ участковый! Чайком мы тут балуемся. И вы к столу подсаживайтесь, гостем будете!

Мент даже закашлялся от её закидонов.

— Некогда мне с вами чаи распивать. Вы — Василий Васильевич Драный?

— Я, — говорю, — а в чём, собственно, дело?

— А в том, что вы вчера у Дарьиных ворованную бензопилу купили. Просьба предъявить.

Вот подставили так подставили, как под дых дали! Да делать нечего. Вытягиваю из-под кровати клеёнку, на которой эта проклятущая бензопила в разобранном виде лежит. Мы её С Петром, мужем Люськиным, на паях купили. Там, правда, одна деталька неважнецкая была, заменить хотели, вот и разобрали. Мент говорит:

— Давайте, собирайте как было.

А я откуда знаю, как было? Я в этих пилах — как бабка Настя в китайской литературе!

— Это надо её мужа звать, — говорю я и в Люськину сторону киваю, — без него никак не обойтись.

— А раньше-то ничего, здорово обходились, — ёрничает участковый. — Ну да ладно, зовите уж и мужа, — и сам головой так осуждающе качает. Мол: «Ну и нравы у вас, господа!» Про голую женщину, видимо, думает и на люську спирает.

А та, идиотка, все его намёки за проявления нежных чувств принимает.

— Сейчас я его кликну, — томным голоском отвечает.

Проходит мимо Алёхина этого, бёдрами тохонькими своими вертит, ножонки костястые в колготках худых медленно так в калоши завозюканные вкладывает — ну, просто фильм эротический снимай с её участием! Совсем дура дурой, хоть и отличницей до пятого класса была! Нашла кого завлекать… И угораздило ж меня её в седьмом на «осеннем бале» на медленный танец пригласить! С ума сойти можно! Слава Богу, вовремя отвёл он от меня напасть этакую…

В общем, привела всё-таки Люська Петра, пилу мы собрали, сдали участковому. Он акт изъятия составил, а Пётр с Люськой как понятые подписались.

Ну, так вот. Енто ещё не конец, не думайте! Наутро жёнушка моя приехала. И надо же было ей на попутку к этому участковому Алёхину сесть! Он и поинтересовался у неё, кто такой Василий Драный и что это у него с утра в доме замужняя голая женщина по имени Людмила делает, да почему в его хате об ту пору дух самогонный витает.

А жена у меня, хоть женщина и добрая по натуре, но чувства юмора лишена напрочь. Да и темперамент у неё… как у лошади на ипподроме перед забегом. Короче, влетает она в дом, дверь ногой распахивает и без разговоров задевает меня палкой копчёной колбасы — подарком тёщеньки любимому зятю. Прямо в глаз угодила. Ну, тут уж и я не стерпел. И ей в ответ… сразу всё объяснять начал. Мол, Люська тут ни при чём, обязанности свои исправно выполняла, суп там, трудовые обязанности… Это я просто самогонный аппарат пытался сохранить, неудачно пошутил, стало быть… А всё потому, что мента сослепу за Стаса принял. Смешно ведь очень получилось!

— А может, ты сослепу и Люську со мной перепутал?

— Скажешь тоже, Люську… Люська тощая, как бабнастина коза, а ты у меня пухленькая, как Дульсинеюшка.

Тут жена — бац! — и второЙ раз меня колбасой задела. Дело в том, что Дульсинеей мы в прошлом году свинку называли. Хорошая была свинка, на центнер с лишком потянула. А жёнушка моя, оказывается, уже месяц как чай «Похудей» пьёт, чтоб до Люськиных мощей дойти. Вот и пойми их, баб этих…

— Да Люська мне ещё в третьем классе разонравилась, как только косы срезала.

Что сказал??? Даже сам испугался. Чувствую, что теперь уж не только колбаса в ход пойдёт… А жена вдруг на диван бухнулась и хохотать начала.

— Ха-ха-ха! Драный ты, Драный! Ты думаешь, я тебя к Люське ревную? Да Люська с тобой и разговаривает-то только потому, что я её попросила. Она же у нас не просто так абы кто, она — принцесса в калошах! Да на босу ногу… А на тебя если какая дурында зачуханная и позарится, то я ей не позавидую. Не только с руками-ногами отдам, но ещё и доплачу, как за товар бракованный. Одно слово — «Васылий по фамилии Драный», шутник бульбашской национальности. Тьфу!

Ну, слава Богу, на этот раз пронесло. Хотя, насчёт ревности и «Васылия Драного»… Драный-то я Драный, тут уж никуда не денешься, фамилиё такое, отцом даденное, а вот с Люськой она почему-то с того дня разговаривать перестала. И меня тады же за очками послала. Мало ли чего ещё может случиться сослепу-то… А очки я на всякий случай взял «хамелеоны», чтоб, значитца, если что, синяков не видно было. Больно уж жена у меня горячая… И совсем без чувства юмора. Но я её, всё одно, люблю, Дульсинею свою ненаглядную.