Письмо
Автор: Тамара Циталашвили20 февраля 2021 года в приложении Дневник в своем смартфоне я написала первый синопсис своего романа "Новая Жизнь" . В тот же день написала и пролог. Он, конечно, видоизменялся до того, как стал таким, какой опубликован у меня здесь.
Сначала я изучала матчасть, делала заметки, проверяла факты, и так далее (хоть тогда речь шла о, технически, фанфике с явным СЛР-уклоном, размером примерно двести тысяч слов, около тридцати а.л.).
Писать роман я начала 6 мая того же 2021 года и за три месяца написала более трехсот тысяч слов. Тогда мне стало предельно ясно, что оставаться в рамках СЛР-ФФ мой роман не хочет.
От изначального синопсиса осталась лишь завязка и кое-что еще.
Письмо моего главного героя сыну, которое жена Юры, Аня, передала аспиранту истфака МГУ, фамилия которого досталась ему от отчима, а не от родного отца. Это самое письмо я таки написала, хоть и точно знала, что в роман оно уже не войдет.
Написала потому, что душа просила. А еще, я же фанатка Толкина, и у профессора подсмотрела всякие дополнения. Это письмо решила включить в доп материалы, с которыми могло бы быть интересно ознакомиться читателю после того, как он или она дочитают роман.
Вот этим письмом и поделюсь с вами сейчас:
Письмо, которое, по первоначальной задумке написал Юра Толику по прошествии восемнадцати лет с момента его ареста (и до этого момента никакого общения между ними не было), и положившее начало возобновлению отношений отца и сына (Толик учится в аспирантуре истфака МГУ, по специализации "старославянские рукописи", и пишет кандидатскую диссертацию, первый год).
"Толя, сынок... Знаешь, наверное, по прошествии стольких лет это несколько странно, обращаться к тебе столь фамильярно... и я даже не уверен, что ты прочтешь мое письмо, не только потому, что можешь просто не пожелать это делать, читать письмо, адресованное тебе человеком, давно утратившем, и я осознаю это, моральное право называть тебя сынок; но еще потому, что я предоставил Ане, моей жене, действительно во всех смыслах лучшей моей половине, право принять решение, отдавать тебе письмо, или этого не делать, и все-таки рискну и повторю, Толя, сынок, прости меня за все плохое, что случилось с тобой тогда, когда ты еще был маленький, и, поверь мне, если сможешь, ты тогда был единственным человеком в мире, которого я безусловно любил, и люблю, никогда не переставал любить. Я не был идеальным отцом, бессмысленно с этим спорить, я был груб, туп, эгоистичен и жесток...
Я был козлом, и сейчас отдаю себе отчет в том, что никак не заслужил твое прощение за все то зло, за все психологические травмы, которые нанес тебе или по незнанию, или потому, что безумно ревновал... тебя к твоей матери.
Я не был единственным ни для кого никогда, и вот именно для тебя я хотел стать таким папкой, рядом с которым мамка не нужна. И я добивался цели самыми грязными методами из всех возможных. Толечка, сейчас моя потребность объяснить тебе все, очень велика. Я не знаю, не уверен, нужно ли это тебе, и все-таки я умоляю тебя выслушать меня, пускай один раз, пускай потом ты порвешь это письмо или сожжешь...
Я пойму тебя, можешь быть в этом уверен, но хоть раз... я молюсь о том, чтобы ты прочел эту историю, в которой каждое слово правда. Я не из злобности душевной хотел быть единственным родителем, который был бы тебе нужен, а потому... что я тебе завидовал, хоть и себе самому не был готов признаться в этом. У тебя не было ни единого повода усомниться в том, что твоя мама тебя любит, что бы там я ни говорил тебе о ней.
И, что самое главное, я сам знал, как сильно она любит тебя, и поэтому... я ее выгнал. Чтобы она соскучилась по тебе и – вернулась ко мне. Я думал тогда, что она станет более покорной и послушной тогда... ради тебя (а я смог бы лгать себе, что и ради меня тоже). Видишь ли, Толя, меня в этой жизни никто не любил... моя мама не хотела меня...
Проще говоря, она вполне от души желала мне смерти, из-за того, что ей было всего тринадцать лет, когда мой...отец взял ее силой, а потом просто вышвырнул из дома без денег и без одежды... Я не знаю, как она жила и как выжила, но родила она меня не на улице (была зима), а в роддоме. И там же сразу отказалась от меня. Потом, до того, как ее выписали, она узнала, что руководство роддома наживалось на продаже отказничков бездетным семьям, обеспеченным, и в гневе, осознав, что ей ничего не будет полагаться, она пыталась меня убить... На самом деле пыталась... И об этом, как и о том, что она не дожила до суда, мне поведал... мой отец. Он пришел за мной в детдом, когда мне исполнилось шесть лет, забрал меня, не верившего своему счастью, к себе домой... и следующие десять лет моей жизни были форменным кошмаром, настоящим адом. Сначала он, услышав мое наивное, "А мама где?", рассказал мне о том, что натворила мама, одновременно колотя меня и приказав никогда больше не вспоминать о ней, и пригрозив, что убьет меня, если я запрет нарушу. И только в шестнадцать лет я смог дать отцу отпор, достойный настолько, чтобы он раз и навсегда забыл о том, что меня можно безнаказанно бить.
А в семнадцать я сбежал, потому что терпение мое лопнуло... Отец всегда водил в дом баб... не все они были "легкого поведение", среди них были и такие, кто просто "покупался" на его мнимое доброе сердце, а он быстро развенчивал этот миф, избивая их на ровном месте так, что на них живого места потом не оставалось, и приговаривал, что кобель суку должен иметь, драть, а ни на что большее она не сгодится. Однажды он пытался заставить меня, подростка, избить и изнасиловать приведенную им в тот раз девушку. Поняв, что она – девственница, я отказался. Отец хлестал меня плетью по спине изо всех сил, я собрал всю волю в кулак, ни звука ни издал, пока он измывался... И тут к нам кто-то пришел, это оказался приятель отца. Я думал, они на пару эту девицу опробуют, но... ей в тот вечер повезло больше, чем мне.
Это стало последней каплей, последней вообще, а тот мужик только бросил мне перед уходом, "ну взяли силой, с кем не бывает". Плакать не хотелось, хотелось их убить, насильника и отца... Но я просто сбежал, в ту же ночь, пока тварь, случайно оказавшаяся моим отцом храпела на той девице. Забрал у него все деньги, все, что у него было... Банков он не признавал, за то и поплатился.
Десять лет спустя, планируя избавить себя от очередной обузы в лице мажорика по имени Митя Юдин, я случайно увидел среди его знакомых его... того извращенца. Ему ночью проломили голову. Вот той же ночью. Причем это ему бумеранг прилетел не от меня лично, но все ж таки от меня. Я тогда, когда обо всем узнал, знатно напился и решился. А потом мне уже везло, как только препятствие исчезло...
Жалею ли я о том, что сделал тогда? Не знаю. Раскаиваюсь ли, что из-за меня много людей погибло? Да! Не потому, что так надо, а от души. Все живое и настоящее пробудилось внутри, когда я встретил ее, свою жену... Прости, что пишу это тебе, и не желаю причинить тебе боль, просто твоя мама, как и Пашка, близкий тебе человек, которые наверняка до сих пор меня не простили, ненавидят, а вероятно, просто забыли обо мне, стерли из памяти, и стерли меня и из твоей жизни... они были замужем за мной, да... Но только встретив Аню, я понял, что значит иметь жену. Она стала моим ангелом-хранителем, путеводной звездой, она мать моих детей (они и тебе сестры и братья... лелею надежду, что ты захочешь, чтобы они стали тебе близкими людьми), она мое искупление, мой первый и единственный шанс на новую жизнь, ту, которая выдана мне была авансом, авансом, который я отрабатываю каждый день, час, миг... Я думаю, что настоящая любовь вообще бывает только такой, хоть она и оборачивается по-разному для каждого человека. Такой любви желаю я тебе, Толя.
Не знаю, дашь ли ты мне шанс, или вернешь письмо Ане, коротко покачав головой, или может ты не прочтешь эти строки вовсе, если моя жена увидит, что тебе все-таки это не надо, или вообще, прочтя письмо, ты подумаешь, что я мерзок и жалок... Но это твое право, так или иначе думать обо мне... или вообще решить обо мне не думать. Просто, узнаешь ты об этом или нет, я за тебя молюсь, всегда за тебя молюсь, также сильно и искренне, как за наших с Аней дочерей и сыновей.
Я не смею требовать, не смею даже вымаливать у тебя право вернуться в твою жизнь, только надеюсь, что все-таки ты дашь мне шанс объясниться, прочтя это письмо. Не пытаюсь казаться в твоих глазах лучше, чем я есть или, тем более, чем я был. Но я всегда тебя любил, и мне было без тебя плохо тогда... Тогда я понял, как сильно люблю... Только я все равно обижал тебя, пугал, я не умел проявить любовь достойно, и меня со стороны считали злым чудовищем... а я не знал, как сделать так, чтобы быть тебе нужным больше, чем она, чем твоя мать...
Я жил без матери, меня учили, долго, ненавидеть ее, хоть она и была всего лишь жертвой моего отца и обстоятельств, мне привили неуважение к женщинам в целом, от которого меня избавила, излечила только моя жена Анечка...
Я не сомневаюсь, родной, что ты вырос достойным мужчиной, уважающим свою мать и женщину в принципе... Мне больно писать об этом, но это то, чему точно не смог бы научить тебя я, тот, прежний, сложишь все иначе. Но я даже не знаю, если не говорить о тебе, хотел бы я этого сейчас или нет, потому что без Анны меня вообще нет... а как бы я нашел ее в другом месте. Только она говорит, что и такого, каким я был, она бы меня любила, но смог бы я оценить ее и пойти за ней и выбрать другой путь... я этого не знаю, но мне безумно хочется верить, что это так, что я бы смог.
Как сильно хочется тебя обнять... но выбор за тобой, сыночек мой... Господи, тебе уже всерьез за двадцать, а я вижу тебя маленького у себя на ручках, и глажу мысленно тебя по светлым волосикам...
Как хочется лично... попросить у тебя прощения за все. Я пойму, будь уверен, если ты отвергнешь меня... и любить тебя меньше от этого не стану. Ты самый дорогой мне человек на земле, также как моя семья.
Удачи тебе во всех делах!
Люблю тебя!
Твой папа".
***
Это письмо – часть первоначально задуманного сюжета романа, в котором воссоединение отца и сына происходит много позже и гораздо более болезненно для обеих сторон, но письмо это, я чувствовала, стоило таки написать, чтобы еще больше раскрыть для читателя внутренний мир и душу человека, стоявшего у самого края бездны, но спасенного любящей рукою и согретого душою другого человека в самой не располагающей для этого ситуации. Это письмо – исповедь перед сыном, откровенное словно кровоточащее сердце, страждущее прощения, любящее, болевшее, тоскующее.
Анна отдаст, а Толя возьмет и прочтет его, будет тронут до слез, захочет увидеться с отцом, и Анна возьмет его с собой; Толик быстро привяжется к отцу, но дед потребует, чтобы общение прекратилось, иначе он снова задействует свои связи. И Толик, ради семьи отца, ради него самого, прекратит общение, но будет тосковать смертельно. И сразу после того, как у деда случится инсульт, он уничтожит его телефон, и со своей девушкой станет жить у Столяровых, ибо их он и его жена-сирота будут считать своей семьей.
В этом сюжете все намного проще, чем в нынешней версии, но это письмо, оно особенное, и в приложении к роману ему обязательно должно было место найтись.
Плюс читатель поймет, сможет проследить, как эволюционировал сюжет романа, прочтя его и письмо Юрочки к сыну из первоначального сюжета.
Это пронзительное обращение героя – не только к сыну, но и к читателю.
***
Роман "Новая Жизнь" живет здесь: