Рассказ агронома

Зовут меня Владимир. Родился я в 1952 году в селе Совиново. Коренной житель, так сказать. Два года отслужил в армии, потом получил от колхоза направление в Тюменский сельскохозяйственный институт и выучился на агронома. Дальше одна дорога – домой, работать на Совиновских полях.

Хозяйство «Свет коммунизма» у нас крепкое, и хотя председатель Казанцев имел средне- техническое образование, благодаря обширной практике и большому стажу работы отлично разбирался в земледелии и растениеводстве. Но был немножечко самодур, требовал беспрекословного подчинения.

По рассказам других специалистов Петр Иванович недолюбливал тех, кто недавно окончил институты, имел ревность к молодым и неопытным, относился насмешливо-свысока, испытывал сложными поручениями. Вроде сам он матерый капитан корабля, а вчерашние студенты – несмышленые юнги, даром, что ростом выше, плечами шире и два года в армии служили пограничниками.

В хозяйстве «Свет коммунизма» было три бригады – Совиновский участок, Лысановский и Ольховский. Совиновское поселение по числу жителей считалось селом, Лысаново и Ольховка – малые деревушки.

Причем, Совиново и Лысаново рядом находились, а Ольховка на расстоянии 20 километров - вот туда Казанцев и отправил меня – молодого ученого агронома проверить, как идет ход уборочных работ, как бычки набирают вес.

Прежде в Ольховке я никогда не был и очень удивился - будто в другую цивилизацию попал, - бедней и скучнее нашей, Совиновской. Это было заметно уже по состоянию домов и улиц, заборов и палисадников. Дурная слава шла об Ольховке. Народ здесь жил обособленно, выпить любил, работали спустя рукава. Кто поумней и порукастей – уезжали в большие села, и там уже обзаводились семьями.

В Ольховку я приехал рано, на часах 6.00, контора закрыта, на АТМ сидел один бригадир Николай – крепкий, румяный мужчина средних лет.

— А где народ? – спрашиваю, стараясь, чтобы голос звучал твердо, как подобает руководству.

— Так все по домам, - хитровато щурится Николай.

— Как же так? – негодую я. - Надо наряды давать, отправлять на покосы и ферму, каждому задание на смену.

А про себя думаю: «Люди распущены. Придется порядок наводить, систему менять!»

Николай будто мысли мои читает. Смеется, фамильярно хлопает меня по плечу.

— Бесполезно. Ты еще молодой, не поймешь. Но в конторе нам сидеть толку не будет, я обычно сам хожу по дворам, даю заданье.

Я решил проехаться с ним по Ольховке. Залезли мы с Николаем в старенький «Москвич» (в простонародье «сапожок»), выданный председателем, и отправились давать разнарядку колхозникам.

Николай заходит в один дом, во второй – не торопясь закуривает с хозяином на крыльце – я жду, наблюдаю, черкаю в записную книжечку замечания. Потихоньку улицы оживают, люди собираются на работу.

У пятого дома мне пришлось ждать полчаса, я уже выбрался из машины, хотел в ворота стучать, искать бригадира. Наконец Николай выходит раскрасневшийся, взбудораженный, смущенно покашливает. Испарина на лице, словно дрова колол или гряды копал.

Я начал его стыдить.

— Отчего долго? Так мы до обеда не управимся!

Николай утирал пот со лба, неловко оправдывался.

— Понимаешь, в сенях никого, в кухне никого, прошел в горницу – там лежит на кровати женщина, одинокая, лет сорока, откинула одеяло и поставил ультиматум: «Пока не ляжешь со мной – не выйду на работу!»

— А ты что? – с интересом спрашиваю я. – Неужели поддался на провокацию?

Николай задумался ненадолго, посмотрел на меня серьезно.

— А ты хочешь, чтобы быки были голодные? Я Клашу давно знаю, она упертая. Мужик у нее зимой на лесопилке замерз в пьяном виде, а она баба горячая, в самом соку. Трудно ей одной, понимаешь?

Я чуть не плюнул в сердцах, упер кулаки в бока, начал разговаривать грубо:

— И что дальше? Всех вдов придется ублажать?

Николай обреченно вздохнул.

— Я же не для себя, а для колхоза стараюсь. Если показатели провалим, Казанцев с меня три шкуры спустит, сам знаешь.

Вот и поговорили.

Потом мне другие специалисты прояснили ситуацию. Одиноких женщин в Ольховке действительно было много, пьющие мужики рано уходили из жизни – кто замерзал, кто самоубивался, кто попадал в места лишения свободы.

Приняв мое замешательство за согласие, Николай продолжил рассказ:

— Это еще что! Вот был такой случай. Пили наши мужики всегда дружно, всей деревней устраивали поминки или провожали в армию кого-то, я точно не помню. В разгар очередного загула стало скучно, один мужик, назовем его Мишка, приглядел жену товарища, пусть Гришка будет, и предложил, «давай сменяемся на ночь бабами – ты мою возьми, я твою», а товарищ уже не вязал лыка, мордой в тарелке дремал, возможно, не понял вопроса и согласился.

Самое интересное, жена Гришки тут же сидела за столом, глазками стреляла и была не против обмена, так она с Мишкой и закончила ночь к общему удовольствию. А вот Гришка обменом воспользоваться не мог, потому что был крепко пьян и остался в дураках. Утром ему знакомые подсказали нюансы договора, взяла Гришку досада, пришел он к другу и просит.

— Ну, отправь ко мне свою жену! Ты-то моей пользовался.

Мишка отвечает с усмешечкой:

—Так уж всё-ё! Мы же только на одну ночь менялись. Вышло время.

— Нечестно! – завопил обманутый Гришка.

И рубаху на груди рвет, драться хочет.

Тогда Мишка калитку приоткрыл, вроде как приглашает товарища в ограду.

— Ты не шуми! Жена моя дома. Иди сам договаривайся.

А Мишкина жена Людмила была женщина крупная, аппетитная, но строгого нраву, спиртного в рот не брала, тяжелые ведра с водой от колодца носила на коромысле, запросто орудовала колуном. Гришка побоялся к ней подступить с таким необычным вопросом, пришлось ему обиду проглотить.

Ольховский бригадир Николай много еще рассказывал забавных и грустных историй о своих земляках. Жаль, рано и бестолково умер, выехал с друзьями на день молодежи к речке – отдохнуть, выпить, закусить, искупаться после трудового дня.

Рядом был омут, сдуру пошли на глубину, стали состязаться, кто глубже нырнет, одна женщина стала тонуть – кричать о помощи. Николай ее спас, а сам не вылез, у него сил не хватило, и вообще о нем забыли, пока откачивали женщину.

Николаю не было и пятидесяти лет. Без него хозяйство в Ольховке совсем зачахло. Супруга пережила Николая на несколько лет. Четверо детей (три сына и дочь) уехали на учебу в райцентр или в город - там и остались, никто в деревню обратно не вернулся.

В тяжелые, смутные девяностые годы после развала Союза некоторые граждане от безденежья, бескультурья и тоски стали выращивать в Ольховке мак и коноплю, дурманили разум, потом лишали себя жизни или шли на разбой. Деревня постепенно вымирала. И сейчас в ней осталось не более двадцати пяти обжитых домов.

История из сборника "Совиновские рассказы"