Как оно - в замкнутом пространстве?

Глава 12

Схватка между толстяком и слесарем продолжалась. Трясогузов снова оттолкнул от себя Королева, когда тот повторно стал его атаковать.

– Да ты ошалел, что ли? – прохрипел толстяк, но Петрович не отвечал.

Трясогузов снова почувствовал, как его шею обхватили чужие холодные пальцы. Он стал заметно терять силы: еще чуть-чуть и слесарь его задушит…

Схватка прекратилась так же неожиданно, как и началась. Трясогузов ничего не мог увидеть в темноте, зато почувствовал, как Петровича от него буквально оторвало. В следующий миг толстяк услышал тупой удар, будто в трех метрах от него упал мешок картошки. Потом раздалось какое-то мычание. Трясогузов понял, что слесаря отшвырнуло далеко в сторону, в ту кучу обломков, которую он видел несколько минут назад, пока в лаборатории не погас свет. Какая-то сила отбросила от него потенциального убийцу, а Трясогузов так и не понял, что это было, однако то, что это не его рук дело, было очевидно. Впрочем, думать об этом толстяк не мог – осознание этой «случайности», спасшей ему жизнь, пришло чуть позже.

Сейчас же Трясогузов с облегчением выдохнул, когда понял, что больше его никто не душит.

– Дурак ты, Королев, и дурак тебя понюхал, – устало произнес он.

– Знаю, – отозвался Петрович, лежа на обломках. – На меня будто что-то нашло.

– Ага, озарение на тебя нашло, чтоб меня укокошить.

– Я серьезно.

– И я серьезно! – возмущенно прошептал Трясогузов. – Ты думаешь, так сложно убить человека? Одна секунда – и всё!

– Так я на это и рассчитывал, – сказал Королев упавшим голосом, – вот только…

– Только: что? – повысил голос толстяк, теряя терпение: рассуждать о своей собственной смерти, чуть было не наступившей так внезапно, ему явно не хотелось.

– Ты мне помешал, – ответил Королев.

– Помешал? Я? Интересно…

– Ничего интересного, – пробурчал Королев, – но когда ты толкнул меня в третий раз – это тебя и спасло: я не смог довершить начатое.

– Начатое – это меня прибить, что ли? – возмущенно взвизгнул толстяк.

Петрович не ответил.

– Я так и думал, что тебе больше нечего сказать, урод! – злобно прошипел Трясогузов, отползая как можно дальше от страшного места своей возможной гибели.

Он мысленно прокрутил в голове только что сказанное Королевым и вдруг подумал, что его руки и впрямь могли оказать такое сопротивление. Конечно, он не был до конца в этом уверен, но, кто знает, что теперь творилось в его организме, когда он внезапно выздоровел? Может, он стал сильнее физически, и теперь способен совершать другие чудеса, типа, не только отбрасывать от себя врагов, но и творить еще что-нибудь супер-пупер уникальное? Ну да, это было похоже на безумную выдумку, однако ж, с чего бы это Королев стал врать о том, что его собственные, Альфреда, руки откинули восемьдесят килограммов живого веса на три метра? Нет, такой причины у слесаря не было.

– Да, дела, – произнес толстяк, и устало закрыл глаза. Не помешало бы и поспать, а то он совсем из сил выбился с этим убийцей-неудачником.

Однако поспать ему не дали: в комнате началась какая-то возня. В полной темноте невозможно было ничего разобрать, но Трясогузов догадался, что между людьми происходит потасовка. С чего все началось, никто разбираться, конечно же, не будет, но вот эти крики и брань, а потом шлепки, удары, падающие куски раскрошенного бетона и мебели… Блин, да что они там устроили, в самом деле?

– Ребят, может, хватит уже? – крикнул он в темноту, но его, похоже, никто не услышал, и не мудрено: кто-то очень увлеченно сыпал пощечины направо и налево, приговаривая при этом о каком-то универсальном ключе. Что это был за ключ, Трясогузов не понял, но вот то что драка явно затягивалась, было ему очевидно. Вслед за призывом Трясогузова «прекратить безобразие», послышалась ругань, что, мол, и в самом деле, распускают тут руки как дети малые, а толку от этого чуть.

– Бредятина какая-то! – громко произнес Трясогузов. – Какой вам еще толк нужен, ведь кроме разбитых носов вы ничего не получите?

– Да, да, – сказал кто-то в темноте, и ему вторили такие же робкие поддакивания: людям срочно нужен был начальник, иначе они просто перебьют друг друга, пусть и началось все с легковесных тумаков, в любую секунду готовых перерасти в кровавое побоище.

Мысль о лидерстве вдруг поразила Трясогузова своей очевидностью! И ведь можно сделать все это сейчас легко и просто – надо только…

– Заявить о себе, – прошептал он, и тут же испугался, что, взвалив на свои плечи такую ношу, он не сможет с нею справиться: он никогда не был начальником, а тут сразу целый коллектив «преподносят» на блюдечке. Нет, он к этому не готов, да и никогда не будет готов – пусть кто-нибудь другой занимается всей этой властью, но только не он… От этих мыслей на его сердце стало так легко, будто он только что сбросил с себя целую гору, но в этот момент снова послышались шлепки и угрозы. Трясогузов, будто со стороны, вновь услышал свой собственный голос:

– А ну, сейчас же прекратили возню, бараны бестолковые!

На миг в темноте повисла тишина, и кроме подземного гула и биения собственного сердца толстяк ничего не услышал. Он снова испытал сладкое ощущение власти, точнее, ее неясного присутствия, потому что она еще должна быть признана и утверждена. Или как там все делается?

Да, эти необычные ощущения неведомой ему до сих пор силы, влили в него новую порцию энергии, и Трясогузов, встав во весь рост, понял, что ноги, отнявшиеся час назад, снова «ожили» и, казалось, еще более окрепли.

Толстяк откашлялся и сказал то, что так долго вертелось у него на языке:

– Товарищи! – проорал он на всю лабораторию.

И в этот момент загорелся свет, словно от трясогузовского голоса заработало электричество, которое, как и люди, подчинилось его власти. Толстяк увидел вокруг себя обломки бетонных плит и мебели; разбросанные по полу микроскопы, пробирки, колбы, еще какие-то мелочи, необходимые для работы в лаборатории, а потом заметил людей, притаившихся среди гор этого мусора.

– Товарищи, – вновь повторил он осипшим голосом, – давайте возьмем себя в руки и прекратим уже эти безобразия!

Речь, подобная этой, настолько удивила толстяка, что он вновь сел на пол. Какие еще безобразия? Ну, дали они пару пощечин друг дружке – ничего страшного! Но называть это безобразием – это уж как-то слишком притянуто за уши. А вот то, что произошло с «Цитроном», когда его трясет третьи сутки, это и есть настоящее безобразие.

Но мысль о неприятностях, случившихся с «Цитроном», толстяк решил попридержать до нужного времени: его по-прежнему не покидало ощущение силы, испытываемой им еще несколько минут, пока он смотрел на этих притихших людей, сидевших и лежавших вдоль обломков. Он понимал, что кроме разговоров, нужно было еще что-то сделать, например, помочь людям подняться со своих мест и хотя бы тут прибраться.

Он почесал затылок, придумывая, как бы все это организовать, если оно вообще стоит того: через несколько минут объект снова может тряхнуть и новая порция обломков посыплется с потолка, и опять нужно будет убираться. Трясогузов инстинктивно задрал голову, чтобы посмотреть, что там наверху. Вместо потолка было какое-то наслоение плит, вот-вот готовых сорваться вниз, чтобы похоронить под своей грудой «развеселую» компанию сотрудников. По его телу пробежала дрожь, как только его воображение мгновенно нарисовало кровавую кашу вместо людей, сидевших на полу.

– А есть ли среди вас врач? – неожиданно для себя спросил Трясогузов, очевидно, вспомнив эту фразу, всякий раз произносимую в фильмах-катастрофах.

– Да успокойся ты, – подал голос старик, сидевший справа от него, – нет тут ни больных, ни раненых.

– Но как же… – начал, было, протестовать толстяк, почувствовав, как стремительно улетучивается едва приобретенная им власть.

Но потом, присмотревшись, разочарованно кивнул: ну да – раненых вроде бы нет.

– Сядь лучше, – сказал старик, кивнув в сторону Петровича, сидевшего слева от Трясогузова. Толстяк не хотел садиться рядом со слесарем, только что чуть не придушившим его, но мест больше не было, если только не разместиться прямо на обломках, а именно над головами тех самых людей, над которыми ему еще минуту назад захотелось поверховодить. Подумав секунду, Трясогузов нехотя сел рядом с Королевым.

– Ну и как нам быть дальше? – спросил он у старика.

– Никак, – пожал плечами старик. – Ты сиди спокойно – это самое правильное, что ты можешь сейчас сделать, а все остальное приложится.

– Что приложится-то? Какое остальное? – спросил Трясогузов, еле сдерживаясь от возраставшего раздражения. Он чувствовал, что, кроме него, в этой лаборатории никому ничего не нужно, в том числе и забота о собственной безопасности. – Надо отсюда выбираться, – добавил он.

– То есть, ты хочешь выйти отсюда, как Королев до недавнего времени? – спросил, зевая, старик. – Ты знаешь, мил человек, мне надоело уговаривать то одного, то другого – идите уже, куда хотите…

Но Трясогузов, похоже, не хотел его слушать: он ткнул пальцем в остатки потолка:

– Если мы ничего не будем делать, то подохнем тут под обломками, или, в лучшем случае, от голода!

– Ты жрать, что ли хочешь? – спросил равнодушно старик.

– Как будто вы не хотите, – ответил толстяк. – Вот не поверю, что никто из присутствующих не проголодался.

– Да я и сам в это плохо верю, но если мы начнем рыпаться и откроем эту чертову дверь, тогда все те монстры, что за ней прячутся, тут же ворвутся и нападут на нас.

– Откуда вы знаете: может они уже ушли?

– Дурак, – мотнул головой старик. – Уйти от такой еды, как эта, – он кивнул на притихших людей, – это надо быть, не знаю даже, ангелами, что ли, а не чудовищами.

– Он прав, – вмешался Петрович, решив поддержать старика. – Есть логика в его словах, и нам нужно к ним прислушаться.

– Это не логика, Королев, а страх! Страх управляет вами, а не воля к жизни! Да к черту вас всех! – крикнул неожиданно Трясогузов. – Если не хотите идти, я один пойду!

– А вот и нет, – тихо произнес старик.

– А вот и да! – вновь крикнул толстяк и поднялся с места.

– Ну-ка сядь, обормот, – со злостью прошипел старик.

– Не сяду, – ответил Трясогузов, готовясь в любой момент отразить атаку, если вдруг старик вздумает на него напасть, или вновь подключится Королев, или любой другой, кто изъявил бы желание поучаствовать в настоящей драке.

Минуту все молчали, словно обдумывая, как действовать дальше. Да так оно, по сути, и было, потому как старик, вздохнув, сказал:

– Никто отсюда не пойдет, по крайней мере, добровольно.

– Что вы имеете в виду? – спросил толстяк. Вслед за этим его вопросом на старика воззрились удивленные взгляды и Королева, и всех лаборантов, слышавших этот разговор.

– Я только хочу сказать, – терпеливо начал объяснять старик, – что если кто-нибудь будет вести себя неподобающим образом, то мы можем вышвырнуть его вон, за дверь.

– А неподобающе – это как? – насторожился Трясогузов.

– Примерно вот так, как ты себя сейчас ведешь, – кивнул на него старик. – Если ты будешь рваться отсюда, чтобы уйти в одиночку, тогда иди – черт с тобой. Но вот если начнешь тянуть за собой остальных…

И тут снова встрял Королев:

– Подождите, Николай Степанович, если мы только приоткроем эту чертову дверь, на нас тут же нападут! Разве не это вы мне говорили?

– А-а, дошло, наконец? – усмехнулся старик. – Конечно, на нас нападут – даже и думать нечего. Поэтому, без ложных надежд, давайте сразу окончательно решим этот вопрос. Можем даже проголосовать, если кто сомневается, нужно ли это делать, или нет.

Сотрудники лаборатории тревожно переглянулись между собой.

– И в самом деле, – сказал Толкунов, сидевший ближе всех к двери, – давайте проголосуем, тем более, что нас тут всего шестеро.

– Я против, сразу всем говорю! – тут же отозвался Трясогузов.

– В этом я как раз не сомневался, – кивнул старик. – Ну, кто еще против того, чтобы тут остаться?

Люди молчали. Выждав для приличия несколько утомительных, для принятия решения, секунд, старик снова кивнул:

– Видишь, Трясогузов, как карта легла?

– Вижу, – буркнул толстяк. – И все равно я не согласен…

– Не согласен с чем?

– Чтобы тут оставаться. Надо как-то отсюда выбираться.

– Отсюда только один выход, – при этих словах старик со злостью ударил кулаком об пол.

– А вентиляция?

– Все сломано: трубопроводы повреждены, – ответил за него Толкунов. – Да и потом, они очень узкие для такого тела, – он с нескрываемой иронией посмотрел на Трясогузова и покачал головой.

– Как будто все вы тут стройняшки, – фыркнул толстяк и вновь сел на свое место.

Кто-то несмело подал голос из-за столешницы, прислоненной к обломкам:

– А если попробовать через люк в полу?

– Какой еще люк? – встрепенулся старик.

– Ну, люк, который был около директорского стола!

– А, тот самый, что завален плитами? – протянул старик.

– Да, тот самый.

– Долго разгребать придется, – махнул рукой старик, – а у вас и сил совсем не осталось.

– Ну почему же, я могу попробовать, – тут же вызвался толстяк. – А помогать мне будет Королев, ну и другие по мере надобности. Может, через несколько часов мы и вылезем в какое-нибудь другое помещение.

– Ага, – кивнул старик, – а там стоят эти чудовища и ждут нас: здрасьте – вашему дяде в шляпу!

– Почему вы так пессимистично настроены? – спросил Трясогузов, одним глазом косясь на сотрудников, втайне надеясь, что они могут оказать ему моральную поддержку. Конечно, с его стороны это выглядело, как наивные мечты дикой птицы, захотевшей вдруг вырваться из клетки, но кто сказал, что чудес не бывает на свете, ведь с ним, в конце концов, вчера именно это и произошло, когда он встал на ноги! Эта мысль несколько его ободрила, и он с уверенностью посмотрел на сотрудников. Те по-прежнему молчали, будто боясь страшного решения старика выкинуть наружу первого, кто скажет против него хоть одно слово. Однако, учитывая, как Николай Степанович боялся открывать дверь, такого бы не произошло ни при каких обстоятельствах.

– Вы должны верить в лучшее, – повторил свою мысль толстяк.

– Я реалист, товарищ Трясогузов, а не мечтатель, поэтому и жив до сих пор, – упрямо ответил старик.

– Что вы хотите этим сказать?

– А я и так уже все сказал. Короче, мое мнение, как и мнение большинства, кстати, остается неизменным: отсюда никто никуда не уйдет, и люк этот откапывать я тебе категорически…

– Ой, вот только не надо опять! – поморщился Трясогузов. – Я еще понимаю – за дверью может быть мрак и ужас, но вот то, что мы увидим, когда спустимся в люк – это уже другой вопрос. С вашей помощью или без, но я все-таки собираюсь его откопать.

– Окей, делай что хочешь, – ответил старик, садясь на свое место, – но только потом не жалуйся.

– И не собираюсь, – сказал Трясогузов. – А, кстати, куда нас может вывести тот проход под люком?

– Откуда мне знать, – раздраженно ответил старик, – я всего лишь уборщик, а не диггер какой-нибудь! Это надо у технарей спрашивать, а здесь, кроме лаборантов, да нас с тобой, и нет никого.

– Ну почему же, вот Королев у нас, можно сказать, технарь. Да, Королев? – кивнул Трясогузов в сторону слесаря.

– Ничего я не знаю, – тут же отозвался Петрович. – Я всего-то здесь четыре месяца. Неполных. И все это время из слесарки не вылезал, за исключением короткой отлучки не по своей воле, правда, товарищ Трясогузов?

Толстяк нервно дернул шеей:

– Вот знаешь, Королев, кто старое помянет…

– Не такое уж оно и старое – неделя всего прошла.

– А что там случилось-то? – спросил старик, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Да было дело, – тихо произнес Петрович. – Замнем пока.

– На твоем месте, я бы вообще забыл об этом, – быстро проговорил Трясогузов, и, развернувшись, пошел к тому сотруднику, которой прятался за столешницей, в надежде, что тот может побольше рассказать о люке.

Старик чуть ли не со слезами на глазах посмотрел туда, где предстояло разгребать обломки над люком, и, покачав головой, тяжело встал со своего насиженного места.

– Сволочь, – тихо произнес он, подходя к обломкам. Старик отбросил увесистый кусок, отколотый от бетонной плиты, и, оглянувшись, невольно удивился, как тот сотрудник, все еще прятавшийся за столешницей, увлеченно рассказывает Трясогузову о том люке и проходе под ним, будто бывал там сто раз.

– И даже свет не нужен? – спросил его толстяк.

– Нет, не нужен, – оживленно ответил сотрудник.

– Это как же так?

Дальше старик не слушал: все эти сказки, не раз говоренные на «Цитроне», воспринимались им не иначе, как детский лепет. Ну, кто, скажите на милость, будет всерьез относиться к рассказам о светящихся облаках из «магической» пыли, или, например, к историям про такой же волшебный воздух, который мгновенно каменеет, если хлопнуть в ладоши, сказав при этом что-то вроде заклинания? Чушь собачья, да и только. Николай Степанович никогда не принимал на веру подобных россказней, во всяком случае, там, на материке, он вообще был материалистом до мозга костей, не веря ни в Бога, ни в черта. Он вообще ни во что не верил, кроме законов физики, которые если иногда и нарушались, то по естественным, легко объяснимым причинам. Так ему втолковывали с детства, так и продолжали втолковывать на протяжении всей его жизни, пока он не попал сюда, на этот вот объект, где практически все сотрудники помешались на магии «Цитрона». Он прекрасно понимал, что никакой магии не существует, и, несмотря на то, что пока здесь происходят необъяснимые явления, рано или поздно они обязательно будет «препарированы» учеными, получив при этом свои порядковые номера, которые потом занесут в каталоги и справочники естественных наук.

Старик отбросил в сторону еще один кусок бетона и посмотрел на толстяка, по-прежнему не отходившего от лаборанта.

– Как же его фамилия? – спросил себя Николай Степанович. – Не помню.

Конечно, вопрос этот был не так важен, но почему-то это его вдруг слегка взволновало. И это было беспокойство не по поводу того, что он просто не мог что-то вспомнить, а то, что эта фамилия каким-то образом была для него важна. Желание старика заставить работать собственную память, выводило его из равновесия.

– Да сколько можно-то? – неожиданно вскричал он, обращаясь к Трясогузову.

– А что такое? – удивился толстяк.

– Точите лясы, как бабы на базаре, а работать кто будет?

– Так вы же сами не хотели, – пожал плечами Трясогузов.

– Я и сейчас не хочу, но надо!

– Ах, надо! Ну, тогда ладно, – усмехнувшись, ответил толстяк.

– И нечего тут ржать: камни сами себя не растащат!

– Это да, – кивнул Трясогузов, подходя с другой стороны кучи обломков. – Ну что, взяли бревнышко! – с этими словами он ухватился за довольно увесистый кусок бетона с торчавшей из него арматурой, и поднял его к груди. В абсолютной тишине, наступившей в это мгновение, люди услышали, как в спине толстяка раздался отчетливый хруст.

https://author.today/reader/286431/2599245