Злодейские планы бывают не только у злодеев

Интереснейший флешмоб "Злодеи строят планы" тут 

https://author.today/post/568890?c=28982208&th=28982208 

предложила Дарья Нико. 

Прочитав пост, сразу решила, что фрагмент будет из романа "Новая Жизнь", который живет здесь:

https://author.today/work/372107

Вот только фрагментов именно с планами злодеев у меня в романе оказалось довольно мало. 

И тогда я подумала о том, что подробно ближе к кульминации расписаны у меня злодейские планы тех, кто в общем-то по сути своей и не злодеи вовсе. Они – люди из Юриной прошлой жизни, а глава, из которой будет фрагмент, называется "Иногда они возвращаются". 

Так вышло, что читатель узнает о планах людей из прошлого Юры раньше, причем значительно, чем главные герои. Чтобы читатель проникся Дамокловым мечом, нависшим над головами Столяровых. 

Началось же все в предыдущей главе, "Беседа в беседке". Бывшая жена Юры Света приехала в поселок поговорить с Аней (и увидеть внучку, Настеньку), и чуть не уговорила беременную Аню до смерти. Но фатального исхода удалось избежать и Света уехала в Москву. 

А дальше было вот что: 

Выйдя с вокзала в город, Света взяла такси до дома, и стоило ей войти в квартиру, она уже знала, где ей искать своего мужа: на кухне.

— Привет! — он поднял на нее глаза от тарелки с борщом, который она сварила вчера, и тут же ложка, брякнув, упала назад в тарелку.

— Господи, Света, на тебе лица нет! Что случилось? Мне вызвать твоего отца?

— Еще чего удумал! Не вздумай! Все со мной хорошо, просто мне нужно поговорить с тобой, объяснить, с чего я тебе звонила, и чего хотела...

— Так я понял, чего ты хотела, вот и домой из офиса поэтому пораньше пришел, тебя ждал. Я хотел сказать, что я очень тебя люблю. И всегда любое твое желание исполню, любое! Ты моя жена и я шел к тебе всю жизнь.

Петр встал, подошел к жене, нежно поцеловал ее за ушком, и тогда Света посмотрела ему в глаза.

Он смотрел на нее с любовью, с уважением, с теплотой. Но ей остро чего-то не хватало, и она быстро поняла, чего именно. Восхищения, радости, восторга от самого факта того, что он видит ее.

— Петя, а ты рад тому, что я твоя жена?

— Да что такое с тобой сегодня? А как я могу быть этому не рад, учитывая то, сколько всего мы прошли бок о бок, чем жертвовали друг для друга, как мы боролись за наше счастье...

— Ты со мной счастлив?

— Ну конечно...

— А почему ты так редко мне об этом говоришь?

— Я не думал, что тебе это надо... Ведь любовь – это поступки...

— Не только. Петя, любовь это еще и желание выражать свои эмоции. Ты охладел ко мне? Когда последний раз ты говорил мне, что я красива? Когда ты целовал меня – глазами? Когда тебе хотелось просто так сказать мне, что ты меня любишь? Ты видишь во мне – кого?

— Жену...

— А любимую женщину ты все еще видишь?

— Конечно. Света, что с тобой случилось? Тебе кто-то наврал, что я тебя не люблю? Мы вместе более двадцати лет, у нас дети, всякое было, но мы все преодолели. Что тебя гложет, Свет?

— Гложет? Гложет мысль о том, куда исчезла из наших отношений нежность... или, может, ее никогда между нами и не было?

— Света, ты же не хочешь сказать, что я не нежен с тобой...

— Изредка нежен. Но исчезла спонтанная, романтичная нежность...

— Света, мы вместе более двадцати лет...

— Ты мне сегодня это уже говорил, пару минут назад. И что? Это означает, что все, через двадцать лет мне уже не нужно, чтобы мой муж подошел и неожиданно погладил меня по волосам, поцеловал в глаза или в губы, подарил что-нибудь, какую-нибудь мелочь, приятную безделицу, которую он сделал своими руками?

— Погоди, жена, ты что такое говоришь? Ты вроде не из тех, кто за телячьи нежности, и вот это вот все. Мы взрослые люди, у нас уже внуки...

— У меня внучка, ты к ней не имеешь никакого отношения, и ты ее даже еще не видел...

— Ну, ты тоже ее еще не видела, все из-за мерзопакостного поведения твоего сына!

— Да-да, давай, вали все на моего сына! Между прочим, я видела ее сегодня, и даже убаюкивала! Она такая сладкая, теплая, перевязочки на ручках!

— Ну-ка стой! Это где ты ее видела сегодня?

Петр смотрел на Свету, прищурившись, и сжав руки в кулаки.

— Там, где живет со своей семьей мой сын.

— Ты сегодня ездила туда? Одна? Ты с ума сошла?

— Нет, не сошла! Мне нужно было поговорить с Анной, а Настюша как раз была с ней. Мне разрешили ее понянчить...

— Разрешили? Разрешили??? Это твоя внучка! Что значит разрешили?

— То и значит. Толи и Наташи не было дома, и я не могла получить их разрешение, но получить его от другой бабушки я смогла.

— Как интересно получается, — внезапно тихо и зло заговорил Петр, – я не дед, ведь не по крови, а она не по крови, но все равно бабушка?

— Она вырастила Наташу как родную дочь! Чего точно нельзя сказать о тебе и Толике! Ты в нем сына не видел никогда!

— Да, прости, что я был прав! Света, прости меня за это! Но я предупреждал тебя, что породу редко когда изменить возможно. Он твой сын по крови и внешне так на тебя похож... но характером он весь в отца...

— Да! Красивый, обаятельный, обходительный, с чувством юмора, ласковый, теплый, остроумный мужчина! Точно, весь в отца! И сдачи обидчику может дать, если в этом возникнет надобность!

Петр словно окаменел.

— Что ты сказала?

— Ты прекрасно слышал, что именно я сказала!

— Это ты сейчас вот так лестно описала сына, или его отца?

— Я говорила о Толике. Но все это в нем от отца. От его родного отца!

— Ты же его ненавидела! Двадцать лет назад и сейчас... ты за все эти годы ни разу не посмела… ты не позволяла себе произнести ничего подобного!

— Да, я ненавидела его... еще сегодня с утра. Ненавидела до тех пор, пока так ни случилось, и я не стала, ему, обязана тем, что крови до сих пор нет – на моих руках! Ему и Толику...

— Объяснись!

— Сейчас.

Света сделала глубокий вдох и продолжила:

— Я приехала с ней поговорить. Без свидетелей, тет-а-тет. Я знала, что Толик и Наташа на работе, он – на объекте, дети кто в школе, кто в садике, только Настя в люльке. Сначала она хотела меня прогнать, но потом впустила. Она беременна, шестнадцать недель...

Я неосознанно, но ее доводила... И вот неожиданно у нее началось кровотечение, и я... просто растерялась, испугалась... я была в ужасе, я хотела... убежать без оглядки, а она умоляла меня позвонить...

— В Скорую?

— Нет, ее маме... она же акушер-гинеколог... Но я пятилась к выходу, никуда не собираясь звонить... Я почти бросила ее, беременную, истекать кровью, но тут неожиданно вернулись Толя и Наташа... на три часа раньше, чем планировали. Толик увидел меня, а потом Анну, отпихнул меня, позвонил... сам, унес ее в дом и они ждали, пока приедет машина... Ее мама с медсестрами, они привезли все, что могли, начали спасать, а ничего не помогает... Кровь не останавливалась, боль... нарастала, не смотря на обезболивающие, аритмия стала мерцательной... в общем, швах.

И тут слышу, задняя дверь открылась, потом с грохотом закрылась... Он бросился к ней как волк к раненой волчице. Сначала шептал дочке что-то, потом ей самой, всю ее зацеловал, заласкал, заговорил, шептал ей, что без нее сразу... умрет, а минут через десять, я своими глазами видела, кровотечение прекратилось, боль прошла, угрозы жизни ребенка больше не было, сердце билось ровно, давление в норме...

Мы все видели чудо своими глазами. Она вцепилась в него, он в нее, лег рядом, а мама ее позвонила отцу, управляющему, попросила его прикрыть зятя за самовольное покидание объекта... за то, что могло быть расценено как побег... Она вот только умирала, а все равно подумала о нем, трезво оценила ситуацию.

Меня прогнали потом, да и я сама хотела поскорее уйти, и забыть обо всем, но чем дальше, тем больше думаю обо всем, что случилось... и пришла к выводу – пора нам заканчивать эту...

Она не успела сказать "войну", как Петр сказал "возню".

— Что?

Света снова смотрела прямо в глаза Петру.

— Мы с твоим отцом оба юристы, и, с тех пор, как все это началось, вернее, с тех пор, как мы обо всем узнали, мы думали, как бы оградить нас и детей от влияния той семейки. И придумали. Еще примерно около года есть у нас, чтобы нейтрализовать эту угрозу.

— Как?

— Подать в Конституционный Суд РФ ходатайство о пересмотре срока.

— А что это такое?

— Формально это прошение нескольких лиц, свидетельствовавших против осужденного на первом процессе, пересмотреть назначенный ему срок наказания; в нашем случае мы будем просить заменить двадцать пять на более адекватное наказание, пожизненное, с отбыванием в другом месте.

Петр одарил Свету лучезарной улыбкой, явно рассчитывая на ответную с ее стороны. Но Света побелела словно приведение, и прошептала, держа мужа за локти, чтобы не упасть:

— Я не стану этого делать!

— Чего делать?

Петр был явно обескуражен.

— Подписывать эту... мерзость!

— Света, ты с ума сошла?

— Нет! Я не стану подписывать эту гадость, ясно? Я не опущусь до такой откровенной подлости! Хватит и того, что весь первый процесс был слеплен волею Генпрокурора РФ. Я не стану в этом фарсе участвовать, и точка!

— Если ты не подпишешь ходатайство...

— То что? Ну что ты сделаешь? Заставишь меня силой?

— Нет. Я разведусь с тобой.

Света стала почти прозрачной, но твердо ответила:

— Ну и разводись на здоровье, а эту гадость я все равно не подпишу.

— Почему? Ты хоть можешь это аргументировать?

— Я? Могу! Если я подпишу, даже без удовлетворения его в суде, а я не верю, что такое в принципе возможно, хотя, в РФ все возможно, особенно за деньги, тут мой бывший был прав, то я потеряю детей, всех троих, причем навсегда!

А я не могу и не буду рисковать утратить и их доверие, и те крупицы любви, которые еще остались в их сердцах по отношению ко мне!

— Ты не понимаешь, все совсем наоборот! Стоит нам избавиться от той семейки, и все, чары спадут и наши дети вернутся!

— Наши дети? НАШИ дети? Ты для них Петр, а я Света. А знаешь, кого они мамой зовут? Её! И если мы разрушим ей жизнь, ты что, реально думаешь, что они снова воспылают ко мне любовью, и будут называть меня мама, а не Света? Не говоря уже о тебе! Толик и Наташа проклянут тебя, а что до Раи и Ниночки...

— Мы их вырастили, они наши! Рая наша с тобой дочь, а Нину мы растили с года!

— Петь, ты главное не волнуйся, просто послушай меня. Они уже лет десять как общаются с Анной и... с ним. И доверяют им, обоим. А главное, девочки очень дружны между собой и любят Наташу... они ровесницы...

В общем… Рая не твоя дочь, Петя, прости... Я искренне думала, что она твоя, я всей душой верила в это. Но точно также, как ты все время видел отца в Толике, я не столь давно начала видеть его в ней. Его мимика, его жесты, его движения, а главное, его характер... Не твой, Петенька, не твой.

— Но тогда ты была уверена...

— Была. Выдала желаемое за действительное, не хотела верить, что моя Раечка не твоя дочь. Но против фактов не попрешь. И самое главное, они знают. Знают, что и у Толика, и у Раечки и мама, и папа общие. Как думаешь, вот всерьез, простят они нас, коли мы ту семью разрушим? Спасибо они нам скажут или проклянут? А я рисковать детьми не стану! Совсем их, навсегда, потерять? Прости, но этого не будет. Я и так за двадцать с лишним лет ставила тебя выше много раз, почти всегда, Петь. Почти всегда, но не в этот раз.

И потом, зачем, Петь? Вот просто объясни мне, зачем? Мы же уже победили, тогда. Нельзя в одном бою победить дважды, понимаешь? Нельзя! Я готова умолять тебя, отца, всех, кого еще вы на это подбить хотите, ноги тебе целовать, землю жрать! НЕ НАДО ЭТОГО ДЕЛАТЬ!

Хватит! Слышишь меня? Довольно! Нас проклянут дети, а я этого не переживу!

И еще одно – ну нельзя же мстить за то, что уже было, дважды! Неужели ты не понимаешь, что это превратит в чудовищ уже нас???

Ты не видел того, что сегодня видела я... Кабы ты видел и слышал все, ты бы даже заикнуться об этом не посмел...

Петь?

Она держала его за лацканы пиджака, когда он решительно разжал ее пальцы и усадил на стул.

— Через полчаса приедет Дмитрий. У тебя еще есть время подумать. Взвесь все за и против, но помни – или я, твой отец, Раиса и Семен, Митяй и Пашка, все мы, или эти твои эфемерные страхи. Толя, Рая и Нина – дети... молодые, несмышленые, повелись на сказку об искуплении грехов. Молчи! — прикрикнул он на Свету, видя, что она хочет его перебить. — Молчи! Ты тоже купилась, пожалела бабу с кучей детей в подоле. А я тебе скажу, такие гады размножаться не должны! Мы подадим ходатайство, и точка. Ты же посиди тут и подумай, хорошо подумай, на чьей ты стороне. И будь умницей, прими правильное решение, не то неровен час, останешься вовсе без семьи.

И Петр ушел с кухни. Света же осталась ждать отца и верить, что хоть он будет способен ее понять.

Дмитрий Анатольевич Ярцев вошел в квартиру дочери, и нашел ее в трансе, сидящей на кухне и твердящей без остановки, "Я не хочу так!"

Дмитрий опустился перед дочерью на колени, взял ее ладони в свои, заглянул в голубые глаза и спросил:

— Родная, что с тобой? Чего ты не хочешь, а?

— Папа, папочка, — прошептала Светка и расплакалась. — Давай не будем ничего делать! Не надо никакого ходатайства, умоляю!

Но Ярцев понял ее совершенно не так.

— Солнышко мое, Светушка, не плачь! Не нужно так убиваться. Вернем мы тебе твоих деток, вырвем из когтистых лап этого чудовища, а его самого отошлем так далеко, что оттуда ему точно кроме как в Ад исхода не будет. Я не дожал всех тогда, но я исправлю свою ошибку, обещаю!

— Папочка, папа, ты не понял, нет!

— Что? Что я не понял? Свет...

— НЕ НАДО ИХ ТРОГАТЬ!

Дмитрию показалось, что он сходит с ума.

— Доча, что произошло?

— Я... ездила... сегодня... к ним, я беседовала с ней... а потом она из-за меня... чуть не умерла! Я умоляю, умоляю вас ВСЕХ, пожалуйста, хватит! "Живи и дай жить другим", помнишь? Я заклинаю тебя, папочка, заклинаю!

Светка ткнулась лбом в его плечо и тихо горестно завыла.

Хлопнула входная дверь, приехали Пашка с Митяем, и долго-долго все вместе они отпаивали Свету пустырником и валерьянкой. Но понять ее они так и не смогли.