Новая Жизнь, 18я глава, "Выставка кукол", фрагмент

Толик сейчас уже учится в третьем классе, а я думаю, дождусь, как его из школы забирать будут, хоть издалека на него разок посмотрю, и уеду. 

Третьеклашки выходят из здания школы около часа дня, и я вижу Толика, он будет высоким, как его отец. Он и теперь уже на полголовы выше всех своих одноклассников. 

Но его, смотрю, никто не встречает, он идет один, поправляя ранец, висящий у него на правом плече, и явно не торопится к себе домой. Пройдя детскую площадку, он останавливается у небольшого столика, садится на скамейку рядом с ним, достает из ранца волка, и начинает с ним играть.

Минут десять я спокойно наблюдаю за тем, как Толя придумывает для волка различные ситуации, и, хоть он говорит тихо, я хорошо всё слышу, причем мне так знакомы эти интонации, я слышу их в голосе любимого мужчины, мужа, буквально каждый день. 

И тут из здания выходят мальчики и девочки постарше, класс пятый, и среди них один мальчик, чернявый, коренастый, агрессивно толкавший в бока других парней, и раза три дернувший девочек за косы, замечает Толика и прямиком направляется к нему. А я чую беду. 

— Эй ты, Марков, из третьего А, ты чего тут расселся? И что это за хреновинка у тебя? А ну дай глянуть. 

— Не дам, — поднимаясь во весь рост, отвечает Толя, и я замечаю, что он тяжелее, выше, крепче, чем этот качок года на два старше. 

В свои девять Толя уже совсем не производит впечатление ребенка, не решившегося при необходимости двинуть обидчика в нос. 

— Чего ты там вякаешь? Не дашь? А тебя родители не учили, что нужно делиться? 

И тут рядом с Толиком оказываются Света и Петр. 

Ну слава Богу, думаю я, мысленно выдыхая; сегодня, похоже, мне вмешиваться не придется. 

Петр смотрит на Толика и на того пацана и спрашивает: 

— Толя, ты чего в стойку встал? Ты не на ринге. Расслабься. У тебя всего лишь игрушку попросили посмотреть.

Я в таком шоке, что стою, разинув рот, а Толя на это реагирует тут же: 

— Он не просил, прося, говорят "пожалуйста". Он пытался отнять. 

— Он не пытался.

Это снова Петр. У меня начинают чесаться руки. 

— Он просто не успел, — поясняет Толя, — вы с мамой раньше пришли. 

Потом он смотрит на задиру. 

— Не лезь больше ко мне и на волка даже не смотри, а то пожалеешь. 

Агрессивный бычок явно не ожидал такого отпора, и тут Петр опять все портит:

— Угрожать мальчику из-за игрушки нельзя. Толя, сколько можно тебе говорить, что задирать других не хорошо? 

— Да это он меня задирал! — кричит Толик, чуть не плача. 

— А врать тем более нельзя. Дай ему игрушку, он тебе потом ее вернет...

— Не дам! — кричит Толя, прячет волка за пазуху и пытается убежать, но его за руку хватает – мать. 

— Ай-ай-ай, как нехорошо, неужели же ты жадина, ты же добрый мальчик...

— Да моя она, МОЯ! 

Господи Боже мой, что делают эти люди... вот уж действительно, не ведают, что творят. 

А задира стоит поодаль и буквально тащится от происходящего. 

Толик убегает, но недалеко, сейчас он стоит совсем близко от дерева, за которым я прячусь. И тут к нему опять подбегает тот урод и пытается сорвать ранец с его плеча. 

— Я только гляну и отдам. Или нет, — тихо сипит гаденыш, и добавляет, — ну чё, ублюдок, тебя даже батя с мамкой не уважают.

Но Толя молниеносно разворачивается и бьет обидчика прицельно прямо в нос, добавляя при этом:

— Он мне не батя, он такой же как ты, обычный урод! 

Поглядев на распластавшегося на земле противника, Толик задорно улыбается и говорит подбежавшим к нему отчиму и маме:

— Чистая победа, нокаут в первом раунде, а еще бахвалился, слабак несчастный. 

И эту улыбку я тоже, бывает, вижу, на лице его отца. 

Стоит же Петру открыть рот, ребенок поворачивается и делает ноги. Ох-ох-ох, говорила же я, они сами все и испортят. 

Я иду к машине, присаживаюсь на скамеечку в аллее, и тут же слышу голос слева от себя: 

— Хорошо я ему врезал, правда? 

Толя смотрит на меня внимательно, и немного настороженно. 

— Ты врезал ему профессионально, — отвечаю и одариваю Толика улыбкой. 

— И я прав, что врезал ему? 

— Еще бы!

— Хорошо, что ты так думаешь. Жаль только, что больше дома никто точно меня за это не похвалит. Девочки, у меня две сестрички, будут меня защищать, но они еще маленькие, их никто не станет слушать. Даже дед будет меня ругать. Скажет, что за повод, игрушка... А ведь это мое! И для меня это очень важно...

— Чтобы люди уважали твое право собственности? Конечно. 

— И потом, может, любую другую я бы ему дал, если бы он действительно попросил, вежливо. Но волка я никогда и никому в руки не дам, даже если мне понравится девочка... и ей не дам. 

— Почему? 

— Это тайна, ты никому не говори, обещаешь?

— Вот те крест, обещаю. 

— Это не просто волк, это мой батя родной, он меня от всех бед бережёт. 

Итак, Толик об этом не забыл, о легенде. 

— Мне его принес дед Матвей, сторож, я тогда еще в садик ходил, в подготовительную группу.

Толя замолчал, а потом вдруг уставился на меня, и спросил: 

— А ты тогда солдатика передала? 

Узнал меня Толик, просто подыграл мне в начале, и всё. 

Я киваю. 

— Да, передала, а танк себе оставила. 

— А рисунок?

— Ему отдала. 

— Он понял? 

Я киваю. 

— Да. 

— Знаешь, я ненавижу Петра, он вечно не на моей стороне и он все портит. Мама с ним тоже стала холодная. Дед воспитывать стал, одергивает, давно уже не балует, не ласкает. Мама при Пете вообще, как айсберг в океане, со мной. Не с девочками. Недавно, когда она обнимала их, я тоже подошел за обнимашкой, а Петр заметил это и говорит:

— Мальчик не должен быть как девочка, и вообще ты уже взрослый, нечего к матери лезть. Опять тебе чего-то надо.

А я просто обнять маму хотел. Знаешь, они о нем не говорят, а я помню, он мне в обнимашках никогда не отказывал. Я теперь думаю, он не со зла тогда... из-за монетки... стукнул меня. 

— Не из-за монетки, Толь, — тихо говорю я, — а просто он ревновал и ему было больно... И страшно. 

— Понимаю. Наверное. 

И мы оба сидим бок о бок в полной тишине. 

Наконец, я понимаю, что мне пора, если я хочу успеть на кладбище к Матвею. 

— Мне пора. 

— Домой? — тихо спрашивает Толя.

— Сначала к деду Матвею. 

— Он же умер...

— Так я на кладбище. 

— Там страшно? 

— На кладбище? Вовсе нет. В толпе живых бывает куда страшнее. Я пойду. 

— Иди. Только у меня просьба. 

— Слушаю. 

— Расскажи ему, как я того урода – в нокаут одним ударом.

— Я расскажу, обязательно расскажу.

— А он будет тогда гордиться мной? 

— Да! И он всегда гордится тобой, ты понял?

— Да. Аня (надо же, запомнил), ты только про уродское поведение Пети ему не говори, ладно? 

— Почему? 

— Он переживать будет. А я справлюсь, честное слово, вот те крест. 

И Толя копирует мою улыбку. 

***

Пока что дописываю 17ю главу, а тут делюсь фрагментом из 18й. 

Роман "Новая Жизнь" живет здесь:

https://author.today/work/372107