Циклу "Король решает всё" сегодня исполняется 10 лет

Первая книга была закончена в 2014 году, она была написана за три месяца, тогда планировался примерно двухтомник, ну максимум двухтомник и пара вбоквелов, а получилось как получилось :D Но мы не расстроились)

В честь праздника дарю спойлер следующих десяти (или больше?) томов, если они будут выходить по книге в год, то мы все вполне сможем дожить :D Торжественно клянёмся кушать хорошо, дорогу переходить осторожно, и всячески беречь голову, чтобы точно всё дописать как надо, от читателей требуем того же, и верим, что все вместе мы обязательно справимся и дойдём до финиша цикла в ясном уме и полном здоровье. Всё в наших руках, так что надо постараться и смочь  

— У меня для вас кое-что есть, — министр положил на стол перед Верой звукозаписывающий камешек, с таким видом, как будто сделал решительный ход в очень важной игре. Она заинтригованно подняла брови, он выдержал паузу и включил. Из камешка донёсся голос Миланы, вполне бодрый и довольный жизнью, почти шутливый:
— Хоть волос с её головы упадёт — и тебе конец.
— Угрожаешь? — артистично удивился глава Тан, рассмеялся, Милка вздохнула:
— Предупреждаю. Не испытывай мою любовь на прочность, в мире есть вещи покрепче. Мало, но есть. Вера — одна из них.
— Да кто она такая? — фыркнул глава Тан, — слабая женщина без магии и с образованием художника.
Повисла тишина, Вера посмотрела на министра, он загадочно улыбался. Милка сказала серьёзнее:
— Ты не понимаешь, о чём говоришь. В ней есть магическое умение очаровывать, заползать в душу и выворачивать эту душу наизнанку, показывая скрытые механизмы, так мощно и жестоко, чтобы хозяин души обалдел, и так эффективно, чтобы он захотел ещё. Её всегда мало. И эта магия настолько мощная, что защиты от неё нет, она косит всех. Поверь мне на слово, она твоего железного Кана не просто раскусит, она его прожуёт и выплюнет. Это происходит так быстро и так эффективно, что выглядит как долбаная магия, вот человек стоит прямой как палка и мёртвый как ледяная глыба, а потом Вероничка делает ручки вот так под щёчки, улыбается ему в глаза и говорит: «Ну рассказывай, как оно, быть ледяной глыбой?» И через минуту он плачет и ползает, и выкладывает ей всю свою жизнь, и никогда потом об этом не жалеет, потому что уверен, что лично она эту информацию ни за что не использует во вред. Это не нуждается в доказательствах, это рефлекторное. А подвох в том, что она использует. Она не просто двуличная, она тысячеликая, вот она выглядит как сладкая булочка, и гладит по головушке своими крохотными пальчиками, а вот она этими же пальчиками подбирает арматурину и разбивает кому-то башку, и выглядит при этом так, как будто этот человек бумажку мимо урны кинул, а она подняла, бросила в урну и осуждает. И ты смотришь на неё и думаешь — больная сука. А потом кто-то вякает на тебя, и она разбивает ему башку, и говорит тоном учительницы математики: «О Милане Васильевне говорят уважительно, не заставляй меня объяснять дважды», и ты думаешь — я люблю эту больную суку, и я за неё убью или сдохну, если вдруг станет надо. И никаких сомнений.
Вера прикусила губу, пытаясь сдержать улыбку, посмотрела на министра, он прижал ладонь к груди и беззвучно повторил: «Никаких», она улыбнулась шире. Милка на записи продолжила:
— Я всё про неё знаю, она вообще не ангел, она настолько не ангел, что когда она умрёт и попадёт в ад, сатана наденет смокинг, постелет ей красную дорожку и поцелует ручку. Потому что это единственный способ строить с ней коммуникацию. Если этого не делать, она уходит. А это очень печальное чувство, когда уже знаешь, как это — иметь её рядом, а она берёт и лишает тебя этого. Это обидно. И ты будешь готов надевать лучшее и вести себя красиво, лишь бы она осталась и потратила на тебя немного своего внимания. А когда она рядом, она бесит. Вот этим своим… всем. Когда ты пытаешься ей доказать что-то, а она говорит: «Я понимаю», но ты видишь, что это она тебя понимает, она из твоей речи извлекла информацию о тебе, на её решения это вообще не повлияет, если она не считает твои аргументы убедительными. Она не будет спорить, но и верить не будет, она настолько верит себе, что никакие взгляды со стороны её с курса не собьют. И эта её самооценка поднебесная настолько крепкая, что её можно ногами пинать, она не пошатнётся. Ты можешь стадион собрать и заставить его скандировать: «Вера дура», Вера посмотрит на это и скажет: «Ну нифига себе ты заморочился, неужели я тебя настолько зацепила, так приятно, я даже не старалась». Это непробиваемо. Она лев по гороскопу, это воплощённое самолюбование, эгоизм и самоуверенность, она всегда должна быть на троне, на пьедестале и на первом месте, а остальные у её ног, и если её оттуда кто-то скинет, она будет действовать такими методами, что ты никогда в жизни не поверишь, что она так может, и что кто-то вообще в мире на такое способен. Если мне скажут, что она стала королевой Карна — я не удивлюсь. Если скажут, что основала свою церковь раздолбайства и теперь выступает по кабакам, поклоняясь гитаре — я тоже не удивлюсь. Она не нуждается во внешних атрибутах, в шмотках, шпильках, макияже, в свите даже не нуждается, ни в чём вообще. Она королева без короны. Если короны нет, то её не снять, понимаешь?
— Ты её любишь или хочешь убить, я так и не понял? — глава Тан всё ещё делал вид, что тема его развлекает, но теперь это звучало неубедительно. Милка ответила без сомнений:
— Она меня бесит. Конечно, я её люблю. Я её очень люблю. И она меня любит. Если ей покажется, что ты плохо со мной обращаешься, тебе крышка.
Мужчина фыркнул, Милка вздохнула:
— Смейся-смейся. Поначалу никто не верит. Самые ядовитые змеи не выглядят как что-то смертельное. И бокал отравленного вина выглядит просто как бокал вина. Когда становится понятно, становится уже поздно.
— Ты переживаешь за неё или за меня?
— Я за вас обоих переживаю. Постарайся ей понравиться. Если ты ей не понравишься, у нас ничего не получится.
— Я буду само очарование.
— Вежливость, радость моя. Очаровывать её не надо, даже не пытайся. Мы с ней никогда в жизни мужиков не делили, у нас очень разные вкусы. Ты ей не понравишься.
— Почему это? Хотя, если ей понравился глава Кан, то её вкус явно не особо изыскан.
Вера посмотрела на министра, он изобразил на лице карикатурную скорбь, она усмехнулась. Милка сказала серьёзно:
— Я сомневаюсь, что он ей понравился. Она просто его подчинила и использует, пока ей это удобно. Она любит творческих людей, таких, летящих — поэзия, скульптура, музыка. Длинные тонкие пальцы, взгляд всегда немного не здесь, дрожащий от страха перед её великолепием голос, — она изобразила дрожь и пропищала: — «Вера, я тут написал кое-что, не мог уснуть вчера, после нашего разговора, и получилось вот. Ты послушаешь? Может быть, пойдём куда-нибудь, где потише, и я тебе сыграю? У меня гитара с собой». А она ему нежно-нежно так улыбается, как котёночек, мягко по щеке гладит, наклоняется к его уху, сгребает в кулак его волосы, а у них всегда длинные волосы, она как будто специально только патлатых выбирает, чтобы за эти патлы хватать. И говорит ему на ухо: «Бери гитару, я знаю отличное место, там очень тихо. И мы там будем трахаться, пока ты не потеряешь остатки дрожи в голосе. А потом ты будешь петь, а я буду тебя слушать. Иди за гитарой, я вызову такси». И он встаёт и идёт, и у него такое лицо, как будто его молотом по темечку оглушили, а она смотрит ему в спину и нежно улыбается, потом смотрит на меня и говорит: «Он хорошенький, да?», а в глазах написано «и сегодня я его испорчу». А он боится её, и она знает об этом, и это совершенно логично, потому что она выглядит так, как будто собирается его сожрать живьём, и все это видят, и думают — песец цыплёнку. А цыплёнок пропадает на несколько дней, а потом врывается как долбаный феникс, он горит весь, у него новый альбом, новая осанка и новая самооценка, она сказала ему, что он гений, и он поверил, и он ведёт себя так, как будто это правда. И пока она с ним, он действительно выдаёт шедевры, но потом он либо зарывается и начинать хотеть от неё больше, чем она готова давать, и она его бросает, либо у него кончается топливо и он сдаётся, и тогда они расстаются полюбовно. Я вообще не понимаю, как ей удаётся оставаться с бывшими в хороших отношениях, они встречаются неделю, а он потом всю жизнь на неё смотрит как на божество, даже если он уже счастливо женат. И она продолжает ему иногда помогать с музыкой или рисованием, или чем он там занимается. Если у него есть топливо, чтобы это выдержать, она с ним работает. Если нету — он ей становится неинтересен, она идёт искать нового. Глава Кан вообще не похож на человека, в котором она может что-то найти для себя интересное.
— Хорошо, если так. Думаешь, подослать к ней поэта?
— Певца, она любит музыку. Ваши стихи ужасны.
— Хорошо, певца так певца, — раздался скрип карандаша по бумаге, потом голос главы Тана стал интимным и загадочным: — Как я могу отблагодарить тебя за помощь?
Милка загадочно протянула:
— Даже не знаю. А что ты умеешь?
Раздался скрип деревянной мебели, шорохи и смех, потом приглушённый мужской голос:
— О, как у тебя здесь интересно. Знаешь, как у цыньянцев называется это место?
— Нефритовая пещера?
— Откуда ты знаешь?
— Я начитанная. А вот это место как называется?
Министр нажал на камень, выключая звук, посмотрел на Веру. Она медленно улыбнулась и потянулась, выходя из-под гипноза родного голоса и пытаясь вернуться в реальность. Посмотрела на министра, слегка румяного, но серьёзного, и тихо сказала с улыбкой «я опять оказалась права»:
— Она знала, что он её проверяет «часами истины».
— Почему вы так решили?
— Они не сработали. То есть, она врала, но она сама в своё враньё верила, она в этом мастер. Она учитывала часы, и строила свою речь так, чтобы не спалиться.
Он неоднозначно двинул бровями, достал блокнот, подумал, но ничего не записал. Вера добавила:
— Генерал Чен поёт, да?
— Да.
— Хорошо поёт.
— Неплохо.
— Она знала об этом. И она мне его подарила, вот этими своими словами. Я не так уж сильно люблю певцов, между певцом и композитором я всегда выберу композитора, она знает об этом, мы с ней об этом говорили. Но она не сказала ему об этом. Она специально сказала про певца, чтобы он прислал генерала Чена. И это сработает.
Министр посмотрел на неё с большим неодобрением, Вера хищно улыбнулась:
— Я не собираюсь отказываться от такого подарка любящей подружки.
Он медленно качнул головой и прошептал:
— Ты его не съешь, Вера. Это такая глыба, он даже тебе не по зубам.
— А мы его поделим.
Он посмотрел на неё чуть менее осуждающе, но всё ещё недоверчиво, она улыбнулась шире и села удобнее, медленно кивнула:
— С вами. Мы будем есть его вдвоём. Может быть, возьмём с собой Двейна, Барта, да хоть Эйнис. Сотня зайцев валит льва, говорят у вас так?
Он усмехнулся, отвёл глаза, делая вид, что не особенно верит. Но она видела, что это театр.
— У тебя есть план?
— Нет. Но я сильна в импровизации. Я собираюсь говорить «да» в ответ на любое его предложение. И он будет делать то же самое, потому что у него такая же цель. И вы так делайте. Прежде чем тащить жертву в своё логово, её нужно как следует схватить. Со стороны это может выглядеть как обнимашки. Поначалу. А потом — кто кого утащит.
— Вы не боитесь, что это он вас утащит?
— В этом вопросе я рассчитываю на вас.
Министр посмотрел на неё заинтересованно, она улыбнулась шире:
— Он не станет с вами конфликтовать, по той же причине, по которой со мной не захотела конфликтовать Дайнис. Я моложе, быстрее и злее, в случае конфликта, бескровной победы ни у одной из нас не получится. Но я могу позволить себе травмы, из-за молодости, на мне всё заживёт. А она так рисковать не хочет, для неё отступить дешевле выйдет. И генерал Чен будет рассуждать точно так же. Он изо всех сил демонстрирует, что он ещё ого-го, но именно потому, что в этом есть сомнения, он вынужден так настойчиво это демонстрировать. Вам нет нужды сальтухи крутить по крышам, как он на фестивале делал, потому что всем и так ясно, что для вас это не проблема. А он это делал, специально, потому что позарез хотел показать, что он всё ещё это может. Это сильное заявление, смелое, красивое. Но это и признание своей слабости тоже. И это не только физический вопрос, он говорил о вас, гораздо больше, чем было бы достаточно. И говорил такие вещи, которые подчёркивали вашу специфическую тактику, которую он вроде как осуждал. Но одно то, что он говорил о ней — уже палево. Он не рискнёт с вами конфликтовать, банально потому, что не знает, чего от вас ожидать, но точно знает, что это будет молниеносно и беспощадно, и без травм оттуда никто не выйдет. Но вы можете себе эти травмы позволить, из-за той самой молодости, которая его так бесит. И он может себе позволить, теоретически, но он не станет, потому что оно того не стоит, он уже не в том возрасте, чтобы самоутверждаться через конфликты за женщин, это мелко. Он будет готов рискнуть, может быть, если награда будет пожирнее. Не просто победа и не просто женщина, а… мы оба, например. Если в эти обнимашки затянет весь дом Кан, и дом Хань, и Призванную, и Артура Шарифа, например, он тоже ценен. А потом хитрый старый лис вдруг откопает из недр своей линялой шкуры стальные мускулы, и утащит в свою нору нас всех одновременно, титаническим усилием, чуть не сдохнув от напряжения, но победив. Вот это достойная цель, этим можно гордиться. За такое можно получить от будущего императора весьма приятные плюшки. Да? Вот это стоящая цель для настоящего дракона. Большая добыча, чтобы один раз схватить и больше не разжать зубы ни разу, до конца войны.
Министр смотрел на неё молча, без улыбки, без оптимизма, почти с осуждением. Она понизила голос и решительно кивнула:
— Он должен поверить, что сможет это сделать. Чтобы счастье было таким возможным, уже вот-вот, почти, надо только сжать и держать. А потом — щёлк. И капкан закрылся.
Министр молчал, Вера смотрела на его руки, на открытый блокнот, в котором он так ничего и не написал. Улыбнулась и прошептала:
— Знаете, как ловят бульдогов? На тряпку, у них челюсти фиксируются, если схватил, он уже не отпускает, чем сильнее тянешь, тем крепче он держит. Его дразнят тряпкой, а потом поднимают, когда он схватил, чтобы у него ноги до земли не доставали, тогда у него нет другой точки опоры, только зубы, и они уже заняты. И он висит на этой тряпке, зубами её держит и дёргается весь, а сделать ничего не может, потому что всё, он больше ничего не контролирует. Такая сильная собака, и такой маленький подвох анатомии, решающий всё.
Министр напряжённо улыбнулся и спросил:
— Мы всё ещё про генерала Чена?
Вера наклонилась к нему, подпирая щёки ладонями и заглядывая в самую глубину его тёмных блестящих глаз. И мурлыкнула:
— Мне показалось или у вас голос дрожит?