К алкогольному флэшмобу

Ко флэшмобу от Анастасии Разумовской.

По-настоящему "вдрабадан упившихся" персонажей я у себя не припомню. Был один заливавший вином свой позор (проваленное ответственное поручение), был плут, притворявшийся пьяным. И были просто попытки отогреться хмельным -- от холода настоящего или от внутреннего дискомфорта. Там, правда, никто вусмерть не упивался.

Я, пожалуй, вот эти сцены "не вусмерть" и принесу. Куролесить в них никто не станет, но своя прелесть, надеюсь, имеется. Всё -- из "Дочери Хранительницы".

1) Танька пробует легендарный пиктский вересковый эль -- к ужасу ее верной подруги Орли, истинной ирландки.

Танька, не глядя, делает из кружки большой глоток — и тут же, поперхнувшись от неожиданности, принимается отчаянно кашлять. Горько, невкусно. Но ароматно — этого не отнимешь!

—Бр-р... Что это? — только и может выдохнуть.

—Так эль же вересковый, — смеется подруга. — Вкуснющий! Должно быть, как раз тот самый и есть, о котором ты в заезжем доме пела! О меде-то ни о каком круитни наши и не ведают, а вот на эль сэр Талорк расщедрился. Очень уж ему твоя песня по нраву пришлась! — и Орли весело смотрит на сиду.

—Песня?.. — Танька удивленно смотрит на подругу. Как наяву перед глазами у нее встает вдруг гневное лицо сэра Талорка, его грозный взгляд, от которого хотелось бежать из «Козерога» куда глаза глядят.

—Ну да, он сам так и сказал, — принимается тараторить Орли. — А еще очень тебя за монаха этого хвалил. И говорил, что надо непременно отвезти его к здешнему королю. А еще — что зря Морлан громилу до смерти зарубил, да ничего уже не поделаешь...

—Сэр Талорк на Морлео гневается? Ой...

Орли улыбается, мотает головой:

—Нет, что ты! Не гневается вовсе! Наоборот, хвалит: такого силача победить сумел, а сам...

И, должно быть, вспомнив что-то, вдруг ненадолго замолкает, мрачнеет: — Ой, забыла совсем... У Морлана же у нашего щека... Верзила — ну, бритт этот — его зацепил: вроде не сильно, но все равно... Холмовая, у тебя зелье какое-нибудь есть?

—Нет... — печально мотает головой Танька. — Я же ничего с собой на прогулку не взяла!

Орли жалобно смотрит на сиду, потом спрашивает с робкой надеждой:

—А так просто, без зелья, ты полечить не можешь?.. Ну, заговором каким-нибудь?

Поколебавшись, Танька кивает головой:

—Я посмотрю. Только без заговора... — и, вдруг спохватившись, добавляет: — А корзинки мои так на пристани и остались? Там же зелья мэтрессы Марред!

—Что ты! Круитни — они же всё сюда перенесли... Ты эль-то пей — правда же, вкусно?

Танька решительно мотает головой, возвращает подруге кружку.

—Мне мама запретила.

Ну, не признаваться же в том, что воспетый ею же напиток из вереска ей не понравился! Да и пиктов обижать никак нельзя... Зато есть мамин запрет — и как же он сейчас кстати!

—Леди Немайн запретила? Так это же гейс, выходит?.. — задумчиво откликается Орли — и вдруг бледнеет и растерянно шепчет: — Ой... Ты же отхлебнула! Что же теперь будет-то?

2) Ирландец-контрабандист Лэри О'Лахан избавляет Таньку от "алкогольного гейса".

Едва сэр Кей пустился в путь, господин Лэри подозвал к себе дочку. Нуала к нему подскочила всполошенная – думала, видно, что отец ее опять ругать будет. А он лишь вздохнул да по голове ее потрепал легонько.

А после господин Лэри посмотрел на Этнин – та как раз плакать перестала, а зубами еще вовсю постукивала. Вздохнул он опять, головой покачал, а потом снял с пояса баклажку – да ей и протянул: отхлебни мол, погрейся. Орли тотчас на него коршуном налетела. Руками, как крыльями замахала: гейс, мол, на Этнин лежит, нельзя ей хмельного!

Господин Лэри хоть и жил на Придайне, а не в Мунстере, гаэлом оказался настоящим – смеяться над Орли не стал. Выслушал ее, подумал, ус покрутил, а потом вдруг принялся вопросы задавать – один за другим. И спрашивал хитро так: вроде к ней, к Орли, обращался, а сам на Этнин поглядывал. Вот и вышло, что Этнин он вроде и не докучал, а в то же время от нее от самой всё и узнал.

Перво-наперво спросил он вот что. Ну хорошо, положим, хмельное пробовать Немайн дочери не велела – а взамен-то она ей что-нибудь посулила? Ну силу там, ум, удачу или хотя бы красоту неземную? Орли, понятное дело, ответа не знала, – а Этнин возьми да головой и помотай. Тогда господин Лэри другой вопрос задал: а сказала ли Немайн, почему она дочке хмельное запретила? Орли как такое услышала – сначала даже ушам своим не поверила. Слыханное ли это дело, чтобы, назначая гейс, его еще и объясняли?

Этнин от такого вопроса тоже растерялась – но ответить все-таки сумела. Правда, получилось у нее что-то совсем невразумительное:

– Ну... Мама говорила мне тогда, что я еще ребенок, что мне сначала надо повзрослеть...

И тогда задал господин Лэри третий вопрос – да такой, что ответа и не понадобилось:

– Да разве же такое бывает, чтобы гейсу срок назначали?

Тут Орли руками всплеснула. Гейс-то – он и правда если уж объявляется, так навсегда! А господин Лэри взял да и подытожил:

– Вот я и думаю, что никакой это не гейс!

Ничего не ответили ему ни Этнин, ни Орли, лишь в цвете лица обе переменились: одна стала лиловая, как цвет вереска, а вторая... Ну, себя-то со стороны Орли, понятное дело, не видела, однако что щеки у нее запылали – почувствовала. Надо же было столько времени страдать, за подругу беспокоиться – а причины-то никакой и не было. Такой простой вещи не сообразила – ирландка, называется!

Пока Орли приводила свои мысли в порядок, Этнин решилась – отхлебнула из фляжки. А господин Лэри забрал баклажку, поклон Этнин отвесил да к выходу и направился – и слава богу! Не то бы, пожалуй, Орли со стыда сквозь землю провалилась.

Правда, потом, немного всё обмозговав, Орли случившемуся даже обрадовалась: хотя бы одна новость сегодня оказалась по-настоящему хорошей. Как бы то ни было, а господин Лэри ни много ни мало избавил Этнин от гейса – и пусть бы кто-нибудь посмел теперь сказать, что такого не бывает!

 

* * *

 

От выпитого снадобья во рту остались терпкая горечь и легкий привкус спелой ежевики.  Вскоре по всему Танькиному телу и правда разлилось обещанное тепло, но голова осталась ясной – насколько она вообще могла быть такой после пережитого. Сейчас Танька даже жалела о том, что не могла захмелеть, до того ей хотелось забыться. Недавние события не отпускали. В ушах до сих пор как наяву звучали пронзительные голоса чаек и рокочущий шум прибоя, а перед глазами всё колыхались и колыхались морские волны, серые, как торфяная зола. 

3. А вот Орли, добровольно давшую клятву не пить ни пива, ни вина (во искупление своей вины за ту самую кружку верескового эля), так никто от нее и не освободил. Но она вроде бы не так уж и печалится.

— А Санни и Падди, выходит, так и не пришли? — огорченно вздохнула черноволосая Кари.

— Им никак сегодня, — с сильным ирландским акцентом откликнулась огненно-рыжая девушка с серым плоским свертком в руке, — не остроухая Танни, а другая, крепко сбитая и с бесчисленными золотистыми веснушками на лице. — Нашу Санни в клан приняли — событие же! Теперь Пэдин ее родне представляет, а у него ее столько!.. Я — и то к вам еле выбралась — но меня простят.

Кари посмотрела на нее с тревогой. Протянула с сомнением в голосе:

— Орли, ты уверена?

— Это Этнин повезло, а на мне гейс так и остался! — рассмеялась та в ответ. — Мне же теперь хмельного ни капли нельзя — ну и зачем я там нужна?

И, став вдруг серьезной, добавила:

— Ребята обещали: придут сюда завтра. Обязательно!