Ведьму, говорите, хотите? Будет вам и ведьма!

К субботнему флешмобу, наверное, выставлю этот отрывок из романа про Генку, которого забросило в тело графа. Предыстория: граф-попаданец находит в лесу бабку Лукерью, которую поселковские считают вельмой, и хочет её вернуть, чтобы она лечила людей травами и настоями, ведь в том 1800 году лекарств практически не было. Но ведьма отказывается и рассказывает графу свою историю. Глава так и называется "История ведьмы Лукерьи" и написана по реальным фактам — таких случаев в сёлах было немало даже значительно позже.

— Ты прав, граф. Обидели меня поселковские. Сильно обидели, да не единожды. Ты же знаешь, что женщину, родившую ребёнка с родимым пятном, считают грешной. Народ уверен, что такие детки появляются от связи беспутной бабы с дьяволом. Так вот, слушай мою историю.

Мать моя была красавицей. Замуж она вышла по любви за помещика нашего, не Плещеева, а другого, который владел селом до него. Дорофеев была его фамилия. Первой дочерью у своих родителей была я. А через пару лет мать снова разродилась второй девочкой. И вот у ней-то как раз и было на бедре большое тёмное пятно. Повитуха вместе с горничными, которые помогали ей, завопили так, что сбежались все, кто был в доме об ту пору. Мать за волосы стащили с постели да поволокли вон из избы. Хорошо, что сам батюшка вступился за супругу свою — говорю же, любил он её оченно. Но противу народа пойти не смог. До смерти забить мать не позволил, но когда те из деревни её погнали, он препятствовать не стал. Младенца же взбесившиеся сельчане живьём сожгли на костре… Всего этого я не упомню по малолетству, мне уже потом мама об том поведала.

Меня же отец после того любил сильно. Видно, чуял вину свою, что осталась я сиротой при живой-то матери. Я уж больно скучала за ней, плакала. Потом понемногу привыкла. Но вот пришёл срок — меня папаня замуж отдал. Хорошего мне мужика нашёл, доброго, непьющего. Зажили мы на славу. Понесла я. Когда срок подошёл, дома никого не было, уехали все на ярманку, праздник был тогда большой, Сретение господне. Как чичас помню: снежок с неба сыпал, белый такой, пушистый… А меня прихватило — мочи нет. Раньше времени разрешаться я надумала.

Что-то подсказало мне, что не стоит никого об том оповещать — одна я в баньку пошла, разделась да тут у меня кровь и хлынула ручьём, а сама я упала на пол и не помню, что дальше приключилось. Очнулась — лежу на лавке, а рядом со мной женщина какая-то хлопочет, меня обмыла уже, на лоб тряпицу положила. И так она нежно меня оглаживает, так ласково со мной щебечет… Я и вспомнила её! «Мама! — шепчу. — Ты ли это?» А она мне: «Я, дочечка, я, Лушенька! Успела, слава Богу! Не зря всеми ноченьками молилась о тебе. Вот твоя крошечка, доченька. Токмо… меченая она, как и сестрица твоя! Ежели не сбежишь чичас же отсель, забьют сельчане камнями тебя, а дитя сожгут заживо! Давай, милая, собирай свои силы все да пошли спасаться!»

Вот так я без вины виноватой оказалась. Доченька моя, и правда, родилась с пятнышком на ножке. Знала я, какая участь ждёт мать меченого младенца и его самого. Быстренько платье да кацавейку надела, дочечку в одеялко завернула да за матерью в лес поспешила. Хоть и любила я свово Мишеньку, да чуяла — не защитник он мне и дочери. Совсем не защитник. Да и на отца надёжа плохая была — мать же с дочкой не смог отстоять, чего уж на хорошее надеяться-то. Вот и ушли мы в лес.

Об ту пору отец вместе с мужем моим с ярманки возвернулись. Хватились — а меня нет. Бросились в баню — там на полу кровь увидали, тряпки грязные, одёжу мою испачкану. Сразу и дотумкали, што тут за дела приключились. Тут же погоню за нами послали. А мы — что? Я опосля родов еле ноги волочу, то и дело без сил на землю присаживаюсь — голова кругом идёт, всё болит, сил совсем нет. Нагнали оне нас на окраине посёлка…

Ну, всё, чаю — тут и смертушка наша явилася. У меня даже плакать сил уже не осталось. Вот тогда матушка моя и явила силу свою! Встала она, нас с Настенькой собою заслонив, руки перед собой выставила, будто ограду ото зла людского, и стала молитвы читать. Остановился народ, испугался. Оне ж так и шшитали мать мою пособницей диавола. Вот и попятились назад, не решившись дальше за нами идтить.

Дотелепались мы так кое-как до землянки матушкиной да и свалились обе-две с дочечкой в жару да беспамятстве. Отпоила нас маменька отварами разными, оклемались-таки мы. Да так и остались с нею туточки. Мать меня всему обучила, что сама знала, а я уж свои умения своей красавице передала. Так что есть мне за что обижаться на земель своих, есть… А ты мне — поехали, заживёшь счастливо… Да нет уж, видно, так на роду нам написано — жить в глуши и умирать в одиночестве…