Раб 11

Месопотамия. Овердрохуя тысяч лет тому назад.

Гильгамеш – лугаль Урука Огражденного;

Шульц – путник, застрявший на пути от Урука до Урюпинска, Вольный каменщик;

Буррикам – беглый раб.

Шульц:

– Ты зачем Хумбаббу замочил, стража ливанских кедров?

Гильгамеш(откладывая в сторону томик "Степного волка" Германа Гессе, который вчера подсунул ему Шульц):

– Когда мочил, не знал еще, а как эту книжонку прочел, то понял – это был мой способ бегства от мещанского образа жизни...

Шульц:

– Самый сложный из путей избрал ты, все видавший, Будда тоже грешил этим...

Гильгамеш:

– Он тоже Хумбаббу замочил?

Шульц:

– Хуже: родился как и ты, мещанином, бежал от спокойствия и роскоши мирской, искал просветления в крайнем аскетизме, а потом свернул на учение о "срединном пути", стал навязывать ученикам чувство меры во всем, возвращая паству в мир среднего, уравниловки, избегания полюсов психических расстройств и дуальности природы души.

Гильгамеш:

– И что с ним стало?

Шульц:

– Да ничего хорошего: создал своим людям попсовый образчик общества потребителей, оттолкнулся от него, как от тверди неопровержимой, и сиганул в Нирвану.

Гильгамеш(стрельнув сигаретку у Шульца):

– Мдааа, дела, но я хоть никого не звал за собой, кроме друга Энкиду.

Шульц:

– Поэтому ты все еще здесь, а не в Нирване.

Гильгамеш:

– А кто создал Нирвану?

Шульц:

– Курт Кобейн. Он также поступил: надоумил жену на мирское пахабство, друга-барабанщика Дейва Гролла на паскудное выколачивание средней музыкой из обывателя пяти "Гремми", а сам усмехнулся над их потугами, оттолкнулся от них, и в Нирвану свалил.

Буррикам:

– Ни слова не могу понять из ваших речей. Чтобы мне свободным стать, нужно заделаться таким же умным душнилой?

Шульц:

– Ты ведь был гордым погонщиком онагров до рабства, не так ли?

Буррикам(вздохнув):

– Был.

Шульц:

– Наблюдал за своим стадом, небось, как жрец над паствою?

Буррикам:

– Лучше, мои ослы холенее были, чем паства жреческая.

Шульц:

– Ну а если бы ты положил перед ослом своим, равно голодным и равно жаждой терзаемым, на равном расстоянии охапку сена душистого, и лоханку водицы ключевой, чтобы твой осел сделал?

Буррикам(почесав макушку):

– Попил бы сначала.

Шульц:

– Воот, а Кобейн бы умер.

Гильгамеш:

– В нерешительности?

Шульц(закуривая сигарету):

– Нет, нерешительность – пища для ума философам, от отвращения к пошлости предоставленного выбора...