Просто думай обо мне

Сельджу всегда делал одно и тоже, он бережно, нежно проводил рукой по гладкому, зеркальному боку стола, садился, откидывался на спинку, кресло в момент обтекало его со всех сторон, как вода, потом он медленно набирал слова на сияющей панели. Текст вспыхивал, символы перемигивались, бежали, подпирая друг друга. Он улыбался и наклонялся вперёд, будто желая понюхать, но воздух и свет ничем не пахли. Издалека доносился звук, будто где-то стучали молотки, далеко, на грани слышимости. Где-то там, за стенами библиотеки, спал Город. Сельджу долго читал, пока не уставали глаза, пока красная сетка не пеленала зрачок, пока он не начинал судорожно моргать и тереть глаза. Это значило, что пора уходить. Но на этот раз всё вышло иначе.

Сельджу поднялся; экран потух, кресло распалось, превратившись в чёрный квадрат на полу, всё вокруг дышало тишиной, как вдруг темнота отозвалась эхом шагов. К удивлению себя самого Сельджу не кинулся бежать, наоборот, замер, только мышцы под кожей напряглись и проступили узором.

—Я тебя искала, – она сказала так, словно в его присутствии здесь не было ничего необычного, и продолжила: - Ты не пахнешь. Могу я подойти ближе?  

— Ты меня видишь? 

— Я тебя чувствую, ты тёплый.

Юния – гибкая, как веточка, стояла перед ним, такая хрупкая и маленькая. Её макушка могла бы подпирать его подбородок…  Он шагнул к ней, сердце грело сильнее, чем обычно и на каждый его шаг падало куда-то вниз, в ледяные пятки. Сельджу глянул сверху вниз на поднятое к нему лицо. Её глаза затопили всю комнату вместе с его головой. Они были голубые с потёками ярко синего. 

Нет, нет, нет, одёрнул себя джагг, и попятился. Нельзя смотреть, а то чего доброго поверишь, что небо есть, но он то знает! Точно знает - неба нет!

Сельджу зажмурился и увидел снег, который падал с неба. Представил, как ложится в белое и холодное облако, как колючие снежинки тают на коже и стекают каплями по плечам, по спине, животу… Он стал дышать медленнее.

Открыл глаза и сделал шаг назад. 

— Я тебя не чувствую. Ты ещё здесь? 

Сельджу молчал. 

— Поговори со мной, - попросила юния, намотала на руку подол платья, и, скрестив ноги, уселась на пол. – Днём слишком светло, ни в одном углу не найдёшь тени, все запахи знакомы, потому ночами я выхожу в Город. В тишине и темноте есть то, чего я боюсь, но мне нравится. Начинает казаться, что мир новый, что ты ничего не знаешь, а значит, можешь открыть. То, что не знаешь всегда важнее того, что знаешь. Оно может тебя изменить. 

— То, что знаешь уже твоё, что твоё, то надёжно. 

— А что у тебя есть? У меня вот есть моя тайна и твоя тайна теперь. Я знаю о тебе и значит, ты у меня есть. Ты знаешь обо мне, и значит, я у тебя есть. Ты сейчас уйдёшь, но останешься, и я у тебя останусь. 

— Ты странная. 

— Джагг не знает, какая я, ведь ему не с кем меня сравнить. Признайся, ты просто не можешь подобрать ко мне слово. 

— Джаггу надо уйти сейчас. 

— Я знаю. Можешь взять меня с собой? 

— Нет. 

— Можешь, просто думай обо мне. 

Юния встала, поправила платье и не дождавшись ответа, пошла к двери. Как только дверь закрылась, Сельджу рванул к стене, в два рывка добрался до своей темноты и окунулся в неё, словно в воду; повесил обратно решётку, спустился вниз, коснулся черно-бурой, местами серо-илистой земли, и только тогда почувствовал себя в безопасности. Темнота – его, она в нём, он в ней, они одно целое. Это надёжно.

Проползая через нору, чувствуя камни, обдирая кожу, он обещал себе, что больше сюда не вернётся. Никогда. Нельзя нарушать равновесие. Верх и низ, они связаны, но не соприкасаются, так надо. Возвращаясь к себе, он плутал тоннелями, шёл, шёл, тянул время. Его там всё равно никто не ждёт. Он ещё не понял, но она уже была с ним, он забрал её с собой. Он нёс её голос в себе, как воду и боялся расплескать. 

«…Просто думай обо мне…»

Так он ходил с ней неделю, потом вторую; она говорила в нём, она спрашивала и иногда он отвечал. Вгрызаясь стальным зубом в камень, выгребая тонны земли, стоя по пояс в ледяной воде или лёжа перед костром в душных объятиях одеяла, он рассказывал ей, как его мир велик, даже когда он мал. Что зимой, когда вбитые в потолок металлические опоры раскаляются, как угли и светят как звёзды, он вспоминает изумрудную вязь, пишет на земле слова, которые помнит и тут же стирает, чтоб никто не видел, но во рту остаётся их вкус. У каждого из них он неповторим.