Нейросетевой помощник

Дрожащие замирающие звуки скрипки словно озвучивали собой косые лучи солнечного света, пронизывающие большую залу столичного муниципалитета. Казалось, что лёгкими пылинками в этих лучах дрожат повисшие в воздухе ноты медленной льстящей сердцу мелодии, вкрадчиво проникая под кожу и вызывая мурашки.

Грэхард не был поклонником музыки — но сегодня он наслаждался от души, потому что впервые давал новогодний бал в статусе ньонского владыки. Это был его триумф — представители самых гордых ньонских родов явились сегодня сюда, чтобы засвидетельствовать ему своё почтение. Он был доволен всем — и самим мероприятием, и музыкой, и нарядами гостей, и теми словами, которые они говорили ему теперь. Почти каждую минуту к нему подходили — изъявить благодарности за приглашения, представить членов семей, поклясться в фальшивой верности… впрочем, сегодня у Грэхарда было слишком лучезарное настроение, чтобы вспоминать о том, что словам присутствующих верить нельзя. Он врубит свою паранойю завтра на полную — а сегодня… сегодня он хочет просто сполна насладиться осознанием того, что это он — грозный повелитель этой страны, и все другие рода склонились пред ним и признали его власть.

Взяв у слуги изящный позолоченный бокал, Грэхард благосклонно оглядел со своего возвышения залу. Мраморные колонны с резными капителями были украшены зеленью и цветами — символом начала нового года. Драпировки из тонкого золотистого шёлка словно светились в россыпи солнечных зайчиков, вторя лучезарному триумфу Грэхарда.

На ньонских балах мало танцевали, и больше говорили, разбившись на женскую и мужскую половину ради приличий. Присутствующих мужчин Грэхард знал всех до одного, и на каждого у него в кабинете хранилось объёмное досье. Вот женщины… про женщин он знал куда как меньше.

Он лениво заскользил взглядом по женской половине: шитые золотом наряды и богатые украшения, бесчисленные россыпи полупрозрачных камней, в которых путались солнечные лучики, тонкие голоса, перебивавшие вкрадчивые звуки скрипок…

Грэхард как раз делал глоток, как взгляд его зацепился за особенно светлое золотое пятно.

В зыбких солнечных лучиках, обволакиваемая звуками скрипки и арфы, рядом с окном стояла совсем молодая ещё девушка с распущенными волосами поразительного светло-золотого оттенка. В Ньоне таких не встретишь! Возможно, иностранка?

Ньонские дамы и вообще предпочитали прятать волосы в причёски и под покрывала — демонстрировать эту роскошь стоило лишь мужу — так что дерзость девушки, определённо, привлекала к себе внимание.

Грэхард отложил бокал на поднос и чуть наклонил голову набок, вглядываясь.

Золотоволосая о чём-то беседовала с дамой в летах — в тёмном и закрытом одеянии. К сожалению, стояла она далеко, и услышать ничего было невозможно, — но лицо её было крайне оживлённым, и говорила она скоро и весело, активно жестикулируя. Тонкие белые руки так и порхали в складках бело-золотого воздушного одеяния, словно сотканного из капели арфы, у которой вместо струн были солнечные лучи. Девушка почти светилась — возможно, потому что Грэхард видел её на фоне окна, и лучи проходили сквозь её летящие тонкие волосы и сквозь складки нежного платья и слепили ему глаза.

Вдруг девушка засмеялась чему-то — и как раз тут случилась пауза в скрипичных тактах, и Грэхард, кажется, услышал её звонкий серебристый смех, или же ему показалось, что услышал.

Она смеялась заливисто, ярко, солнечно — и он не мог глаз отвести от её счастливого юного лица, от тонких пальцев, которыми она, блеснув перстнями, поправила роскошные волны своих волос, от стройного стана, который просвечивал сквозь ткань платья…

Дама, с которой она говорила, строго нахмурившись, сделала ей замечание, и девушка осеклась. Грэхарду было почти больно видеть, как яркое живое чувство на её лице сменилось тоскливой покорностью. Девушка склонила голову и, видимо, извинилась.

Грэхарду хотелось, чтобы она рассмеялась снова, но оживлённость её покинула после сделанного ей замечания. Она стала выглядеть грустно и скучно, и говорила дальше неохотно, явно уходя в свои мысли.