Черный зверь

- Ну, теперь поедем! – допив остатки виски, фельдшер ухмыльнулся. – Господин майор приказал со всей осторожностью отвезти вас в Сан-Кристобаль.

- Нет! – скривившись, резко возразил агент. – Я останусь здесь…в крайнем случае – на вашей базе. Впрочем, туда мы поедем не сейчас… позже… Сейчас я должен ждать, ждать… Господи, как это все надоело!

- Ждать? – удивился фельдшер. – Чего в этой глуши ждать-то? Никогда ничего тут не происходило и не будет происходить. Разве что в сельве стреляли… так там всегда стреляют.

КРОВАВЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ в латиноамериканской сельве! 

Древние города!

Магия и троцкизм!

Полицейские расследования)

Писатель АНДРЕЙ ПОСНЯКОВ
представляет:
https://author.today/work/121467
«ЧЕРНЫЙ ЗВЕРЬ»
(«Гнев богов сельвы»)

  До конца света якобы осталось совсем немного. Заканчивается древний календарь майя – самый точный из всех, когда-либо созданных человечеством. «Отмечен смертью год!» - поется в магических песнях индейских жрецов, - «Черный зверь выходит из бездны».
  Дремлющее в мексиканской сельве зло хотят поставить себе на службу некие могущественные силы, соперничающие между собой. Им становиться известно, что гнев жестоких, жаждущих крови, богов имеет материальное воплощение, хранящееся в одном из заброшенных храмов… куда и отправляется на раскопки группа студентов из Санкт-Петербурга…


Пролог.
Конец 9 века. Центральная Америка. Сельва.


Ах-Чуэн чувствовал, что не успевает, что вот-вот, рядом, на террасе храма начнется что-то страшное. Если уже не началось.
Молодой парень, он бежал из последних сил, рискуя в любой момент сорваться с узкой террасы в пропасть. Светлоокая Ишчель, богиня луны, сейчас светила в полглаза.
Почему – ночью?
Ах-Чуэн не знал, зачем халач виник собирает народ… и воинов. Жрецы – это было понятно, они присутствовали при строительстве денно и нощно.
Где-то впереди, за черной густой полосой колючего кустарника послышался гул барабанов. Вот оно – началось!
А что именно началось?
Юноша прибавил ходу – наверное, он очень скоро об этом узнает. Еще рывок, на этот раз – последний, и молодой человек очутился на широкой площадке, аккуратно выровненной посреди сельвы, посреди которой высилась громада храма. Впрочем, пирамида казалась высокой лишь по сравнению с окружавшими ее приземистыми постройками, а вообще-то, Ах-Чуэн видывал сооружения и куда как выше.
Успел!
Кажется, успел…
Пирамида была окружена воинами в высоких деревянных шлемах. Горели факела, и стоявшие рядом с пирамидой стелы, окруженные сейчас ничего не понимающими людьми, отбрасывали черные дрожащие тени.
Словно бы демоны ночи слетелись на пир!
Ах-Чуэн поежился – слишком уж страшным показалось сравнение.
- Ну, наконец-то явился, - кто-то стукнул сзади по плечу.
Молодой человек обернулся, увидев перед собой встревоженное лицо Эб Мена, великого Эб Мена, художника, чей дар, несомненно, был послан богами

***

В хижине, по традиции, не было окон, одна лишь дверь, мазаные известкой глинобитные стены да крытая пальмовыми листьями крыша. Экзотика! Именно так все это и воспринимал команданте секундо Густаво Миллер, совсем еще молодой человек лет двадцати пяти, с некрасивым, но мужественным европейским лицом (предками Густаво были немцы). Протестант, бывший студент из Мехико, он долго жил среди местных племен, ибо того требовал долг. Долг перед движением, перед этими вот крестьянами, индейцами, за счастье которых Густаво боролся… Впрочем, боролся ли? Может быть, весь этот эпатаж – черная куртка с красной звездою на рукаве, красный галстук, знаменитая сапатистская маска, черная бархатная шляпа – все это лишь антураж, одна видимость, долженствующая заменить то, что называли бы истинными убеждениями? Нет, Боже упаси, Густаво вовсе не был худшим в движении, правда, взгляды его всегда больше склонялись к троцкизму, в большей степени, нежели у других борцов. Троцкий, Мао Цзэдун, даже Бакунин – такая вот гремучая смесь, наложенная поверх наивного крестьянского социализма, по сути, уравниловки, без всяких конкретных программ. Антонио Грамши? Ну… вряд ли, хотя философские идеи этого человека в чем-то и составляли саму суть движения имени Эмилиано Сапаты, по крайней мере, для левых интеллектуалов, близких к философам франкфуртской школы, особо модной среди молодежи шестидесятых.
Программы…
Густаво не нужны были программы! как, на самом то деле, не нужны были эти грязные крестьяне, среди которых, он вынужден был сейчас жить… хотя, нет, нужны, но только в качестве нерассуждающе подчиняющихся солдат, серой скотинки революции, массы, все дело которой – подчинятся таким, как он – команданте секондо Густаво Миллер! Нет, молодой команданте особо не верил ни в социальную революцию, ни в те изменения, которые она может принести. А вот в революционный бунт – да! Особенно – в молодежный бунт, как было в шестьдесят восьмом, в Париже…

***

Танец постепенно замедлялся, становился плавным, да и песня утратила бодрость, медленно, но верно, вгоняя зрителей в сон.

Ток-тун хиш сак тун,

К-ан-тун у-куч…

Время копий, время ягуаров,

Его ноша – засуха…

Танцуя, жрица даже не смотрела на студентов… Она слушала.

Первой перестала хлопать Иришка… Уснула, положив голову на колени Дениса… Тот тоже клюнул носом… задремал…

Дольше держалась Совушка… но и та, наконец, уснула…

И тогда жрица Луны закончила песнь и танец.

Пора!

Время пришло!

Великий Ах-Пукух, Господин Смерть, должен был сейчас напитаться кровью, вкусить жар сердец! И тогда… наверняка…он смилуется… Здесь, сейчас, совсем скоро, у него уже будут трое… и там, в сельве, рукой Ахав-Мича – еще человек пятьдесят… точнее пятьдесят два – по циклу лет.

Давно, давно Господин Преисподней не получал такую богатую жертву! Наверное, подобное было еще до прихода испанцев… В древние благословенные времена, когда жрецы майя - затем, и тольтеков, ацтеков и прочих – спасали мир. Спасали мир кровью! А иначе – как? Ведь именно так поступали когда-то и сами боги – иного пути не было.

Да, жалко детей, жалко этих русских студентов – они хорошие люди, очень хорошие – но… Своей смертью они дадут всем остальным жить! Всем остальным – всему миру. Иначе… Иначе наступит хаос, взорвется солнце… И наступит всеобщий конец…

Ум-цек у-куч

Йе-кам-ил тун!

Его ноша – Владыка черепов,

Отмечен смертью год!

***

Кровь и сердца – вот что спасет мир, спасет, вне всяких сомнений – Ахав-Мич истово верил в это, и заражал своей уверенностью жрецов.

Вот они – все рядом. Двенадцать человек - дюжина жрецов-чаакобов. Было больше – но многие погибли вчера. Как и Ах-Печ. Да и Ишчель – что с ней? Впрочем, жрица Луны очень умна… в любо случае она будет знать, что делать. В любом.

А сейчас…

Поправив головной убор, великий жрец с удовлетворением наблюдал за последними приготовлениями к священному действу. Двенадцать чаакобов-жрецов в священных одеждах украшенных перьями и золотым шитьем, встали полукружьем возле трех жертвенников. Три жертвенника, три украшенных затейливой резьбою, плиты – на каждую, по четыре чаакоба, в чьи обязанности с древних лет входило удерживать жертвы…

И только один жертвенный нож из острейшего обсидиана. Только один… Ибо только один великий жрец Ахав-Мич имел право приносить жертвы. Сейчас был особый случай… Несомненно, Владыка смерти будет доволен. Доволен – уже сейчас, по обычаю, жрецом следовало начать с себя.

Великий жрец снова улыбнулся, взял с укрепленного в стене золотого подноса длинную иголку агавы и суровую бечевку… тоже самое с благоговением сделали и жрецы…

Подошли к жертвенникам…

- Господин, прими нашу кровь!

Ахав-Мич высунул язык и уверенным движением вогнал в него иглу, проткнув насквозь… Закапала кровь, но этого было мало! Великий жрец ловко продел сквозь кровоточащую рану бечевку и принялся терзать свой несчастный язык, вызывая все новые и новые потоки крови… падающей крупными каплями, стекающей струйками на жертвенный камень… Тоже самое делали сейчас и остальные жрецы – последние стражи этого мира. Все, кроме Ах-Чаака – тому язык еще должен был пригодиться…