Закон, которому Ты служишь

— Двадцать один…

Голос говорившего спотыкнулся и под конец осел на всеобщее молчание тяжким грузом.

Распластанное после удара тело медленно и неуклюже пыталось подняться, встать… Хотя бы на колени. Лицо, руки, грудь и даже брюки были испачканы кровью. Кто-то же решил что сдавать тест на выносливость лучше без одежды, максимум в брюках… Под ногами скользило, в комнате было прохладно, но встающая всего словно не замечала.

Считающий молчал, смотря на эту картину с ужасом. И только палач подошёл ближе.

— Стоп! Хватит! Сдала… — послышался приказ командира и зал отмер.

Откуда-то появились медики с носилками, шепот волнами расходился по залу. Палач осторожно коснулся плеча девушки, поддерживая и помогая ей встать.

Ей…

— Двадцать один…

Никто из молодых не хочет быть на её месте. Никто, но им придётся. Только вот так стоять, как она, в голову не придёт. Для зачета важно подняться десять раз. На пресловутое «отлично» — двенадцать.

— Двадцать один… — шепотом передают уже за пределы зала. Новость уходит в казармы.

Ноги не держат, мир крутится без возможности остановиться, тошнота подкатывает к самому горлу, но она всё ещё пытается встать. Нетканка на носилках теплая, хоть и не промокает. Ей укрывают не менее теплую подложку прежде чем уложить туда девушку, накрыть пледом и унести.

…Двадцать один.

Командир кивнет, негромко передаст адъютанту «держите в курсе о состоянии» и удалится к себе. На этом зачете больше эксцессов не предвидится. Выпустить её первой было правильное решение.

Команда уборщиков спешно уберет разводы на полу, протрет очерченный кусок зала насухо. Палач получит передышку и, через пару глотков из фляги, вернется на своё место.

Двадцать один!

В комнатке на втором этаже натоплено. Гость сидит в мягком кресле и не стесняясь курит. Дым от дорогой сигары сталкивается с струйками от самокруточной махорки.

— Зачем? — негромко интересуется гость.

В его голосе неподдельное восхищение сплетается с таким же неподдельным ужасом.

— Что? — прекрасно понимая о чем его спрашивают уточняет командир.

— Зачем не остановили раньше? — возмущается гость. — На зачёт достаточно двенадцать раз! Больше это уже тяжелые травмы, а вы ставили лучшего на потоке на несколько лет реабилитации! Это бессмысленная трата ресурсов и людей!

— Полгода максимум. Она вернётся в строй. Сколько раз вы жаловались что нынешним новобранцам не хватает сил служить с полной отдачей? Выдержи десять раз и лежи. Всё… С тебя хватит! По уставу больше не нужно…

Гость гневно уставился на командира, но прервать его речи не посмел. Страх держал за глотку. Страх перед теми, кто способен вставать так отчаянно, безусловно, до конца. Если бы командир не остановил подсчёт, то гость был бы уверен: она бы вставала и дальше. Вставала пока ей бы не сломали колени, пока не раздробили бы в пыль ключицы, пока осколки ребер не пробили бы легкие… И даже тогда пыталась бы встать.

— Мы экономим людей, Марк! Отсев и так слишком жесток. Треть после ваших тренировок будет навсегда утеряна или как погибшие, как инвалиды, как свихнувшиеся. Треть! Из нескольких десятков тысяч. Эта треть могла бы служить в других местах, а не исчезнуть просто так! Ты тренируешь их так чтобы в конце концов остался полк, но полк это всего пять тысяч! А погибнут или уйдут в отсев десятки! Часть из тех кто будет годен, но не пройдет высокую планку будет вернут в службы безопасности. И это будет три четверти из оставшихся! Ещё часть выпадет сейчас. Сколько из них могло бы быть полезными? В итоге годными станут не более пятнадцати процентов, а в пройдут не более пяти! Это расточительство!

— И две трети из них сдохнут в первые пять лет только потому что по уставу от них большего и не требуется… — оборвал его командир. — А мне нужны те, кто знает устав, но служит самой Жизни, Закону, всей своей жизнью, понимаешь?!

— Более пятиста лет мы пытаемся экономить людей…

— Обещанных? Тех кем откупились? Тех, кто нигде не сгодился? Дома отдают нам только не способных, бесполезных и прочий балласт! Если бы у любого из детей был дар, хоть самый маленький, Дома бы его не отдали!

— А она?

— Она пришла сама. Ею не оплачивали долги, не отдавали повинность, не скидывали со счетов…

— А разница?

— Выбор… — командир поднялся и отступил к окну. — Это был её выбор, как и то сколько раз подняться сегодня.

— Двадцать один?.. Ещё скажи что ты ей не приказывал?

— Не приказывал… — тихое, словно извинение. Всё равно никто не поверит.

— А сам-то поднялся положенные десять-двенадцать и всё! Какое право ты требуешь с других…

— Девятнадцать… — едва слышно оборвал командир гостя, но собеседник поперхнулся невысказанными словами. — Я поднялся девятнадцать раз. Двадцатый уже не смог. Я знаю что требую…

Тишина в комнате осела прогорклым махорочным дымом. Человек у окна смотрел в темное ночное небо, словно разучился говорить, а его оппонент перебирал в голове ставшие бесполезными доводы. Разговор замер, ожидая хоть какого-то внешнего импульса для продолжения.

— Когда я уйду… — спустя длительное молчание чуть хрипло начал командир. — Не дай ей сгореть. Удержишь её, спасёшь, направишь и Мир ляжет вам под ноги. Поверь, дальше Танец раскроется сам.

— Когда? Не «если»? — изумился гость.

— Когда. Двадцатый раз я уже не поднимусь, прости…

— Давно я не слышал про Танец…

— На Земле слишком мало вероятностников, кто способен ради Танца отдать жизнь, а это по сути просто ещё одна фигура, поза, движение… и Выбор.

— А потом?

— Потом… Никогда нельзя свести вероятности так чтобы желаемое точно случилось, но всегда можно отсечь всё лишнее.

— Но разве смерть или жизнь это «лишнее»?!

— У большинства за этими стенами единственное лишнее — это жизнь, Князь. И они отдают её, покупая жизнь целого Мира, даже не осознавая это! А Танцевать на грани может только тот, кто готов расплатиться за Танец жизнью. Расплатиться осознанно.

— И только?

— Только. Другой оплаты для Танцора нет. Мы можем выбрать лишь то, на что её обменять, — за окном звездное небо спешно прятали снежные тучи. — Поклянись, Князь, дай Слово. Я знаю что ты и без этого его сдержишь, но всё же дай…

— Именем Его, по закону Его и лишь Закону служа, жизнью и честью своей я даю тебе Слово: когда ты начнёшь Танец и до тех пор пока ты не шагнёшь в Рассвет, я сдержу. Но дальше, прости, не мне удержать этот поводок…

— Ты сказал — Мир слышал…