Клетка. Субботний ФМ

Отрывок к традиционному флэшмобу Марики. Вылавливаю блох в первом томе Танца, так что немного семейных разборок оттуда:

— Сегодня меня отстранили от службы.

Персиваль сказал это и оцепенел. Слова сами слетели с губ. Оторвались от него, будто камень от изветшалой стены, донимаемой ветром. Застыли в воздухе. Заныли где-то в груди.

Он знал, что не должен произносить их. Не должен выпускать наружу. Ведь теперь, приняв форму, вырвавшись на свободу, слова эти наконец стали реальностью. И, как бы сильно ни хотелось, он больше не мог отрицать случившееся.

Но была и другая причина.

Элиза вздрогнула. Захлопала ресницами. И на мгновение — на одно бесконечно долгое, прокля́тое мгновение — случилось то, чего он так боялся. То, чего он ожидал. В её глазах промелькнула радость.

Конечно. Он не питал иллюзий по поводу её отношения к военной службе. Знал, что она мирилась с ней, свыклась. Даже старалась делать вид, что ничего не имеет против. Но сейчас не смогла скрыть истинных чувств — пусть и на мгновение.

И этого хватило. Хватило, чтобы напомнить Перси о его самообмане. Ударить больнее самого отстранения. Больнее слов подполковника Орсела. И на миг он задохнулся от этой боли.

Возвращаясь домой, он всегда запирал тьму внутри себя. Прятал в тёмном чулане. Делал вид, что её не существует. Не только из-за страха, что Элиза увидит и испугается. Но и потому что каждый раз боялся этого взгляда. Напоминания о том, что она так и не смогла принять его, полюбить полностью. Всего без остатка. А лишь его часть, иллюзию, которую он долгие годы создавал.

Обычно его это устраивало, ведь зверь, его вторая половинка, не мог этого видеть. Но сейчас всё было иначе. Тьма не была заперта. Зверь внутри услышал эти мысли. Восстал, против этого взгляда. Забурлил, забился внутри. Потребовал дать ему волю.

— Ты… Тебя отстранили? — Элиза подняла ладонь к лицу. Ресницы её задрожали. А в голосе зазвенели жалость и скорбь. Почти искренние. — Боги, как… За что?

— Я…

Персиваль не знал, что сказать. Он не был уверен, что понял, почему с ним так поступили. И в то же время сомневался в своих оправданиях. Он хотел сказать ей, что его предали. Потому что не мог найти других слов. Сказать, что он злится. Но знал, что не получит поддержки. Не от неё. Лишь от зверя внутри него. Зверя, который чувствовал его ярость. Питался ей, становясь сильнее. Набухая, словно загноившийся нарост, готовый вот-вот лопнуть.

Персивалю всегда удавалось запереть его. Посадить в клетку и спрятать ключ. Всегда. Но не сегодня.

Дверь в кухню распахнулась. На пороге стоял Аллек — вновь радостный, с раскрасневшимися от возбуждения щеками. С огнём в глазах.

— Отец! — крикнул он, заходя внутрь и совершенно не замечая напряжения, повисшего в комнате и сделавшего воздух густым и удушливым, словно смог. — Я совсем забыл показать тебе! Позавчера на спарринге мне вручили новый тренировочный меч! С тремя звёздочками на гарде! Думаю, это из-за того, что я перевожусь в другое место, но всё равно здорово! Ты должен прийти на одну из моих тренировок, когда я вернусь. Такие мечи есть только у трёх…

Пока он говорил, он достал простенький клинок из-за спины. Вальяжно взмахнул им, разрезая воздух.

Персиваль метнулся к двери. Обострившимся зрением увидел, как влажное полотенце упало с колен. Услышал, как громыхнул рухнувший на спинку стул. Ощутил ударивший в лицо воздух, когда сделал два быстрых шага. Ощутил… свободу.

Боль пронзила правую руку. Персиваль застыл, тяжело дыша и не до конца понимая где находится и что делает. С удивлением посмотрел на ладонь. Сперва увидел красную каплю, оставившую мутный след на запястье и полетевшую вниз. Затем лезвие. Незаточенное лезвие тренировочного меча — игрушки, которую он сжимал так сильно, что болело предплечье.

И только после этого ощутил тишину. Липкую, мерзкую, словно пот. И взгляды. Увидел, как сын испуганно смотрит на него с приоткрытым ртом — хоть и не отпускает меч. Почувствовал затылком взгляд жены, наверняка не менее ошарашенный.

— Ты… — Он почти рычал, не в силах заставить себя успокоиться. — Никогда… Слышишь, никогда не приноси войну в дом.

Боги, к кому именно он обращался? К сыну или самому себе?

— Д…да, сэр, — промямлил Аллек. С каких пор сын называл его так? Начал только что? Или делал так уже долгие годы?

Мальчик отпустил меч. Затем, не сводя ошарашенный взгляд с отца, прошёл к столу. Медленно опустился на своё место. Персиваль знал, что должен последовать его примеру. Должен сделать это, пока ещё есть шанс всё исправить. Должен хотя бы попытаться. Вновь нацепить на себя намордник спокойствия, безразличия, отстранённости. Снова стать человеком.

И не мог.