Одноногая собачка в пути

По поводу "дуэльного опуса" Аси Михеевой следует отметить один-единственный плюс - качественно давить слезу у невзыскательного читателя вполне получается.

Тут и девочка - почти сиротка, отколупывающая остатки угля со стенок тендера.

И товарищ Нетте Лазо - пароход паровоз и человек.

И робот-полицейский механический папка, героически бьющий фашиста, чудом нарисовавшийся на попутной станции.

И робот-полицейский 2 мамка - "катюша"

И, разумеется, "Береги малышку!" на расставании.

Вот только на этом все достоинства рассказа заканчиваются, ибо совместить усиленно-нагнетаемые эмоции с грамотно-рассудочным обоснованием не получилось, хоть ты тресни!

Возьмем начальное :

— Подбросить бы надо, — сказал Сергей Георгиевич.

Ваня приоткрыл дверцу — жар действительно почти не чувствовался — и пошевелил угли длинной кочергой. Аккуратно положил на дышащее красное два хороших полена и потянулся за ведром. Последнее. Ваня разложил на поленьях крупные куски, вытрусил мелочь с угольной крошкой и закрыл печь.

— Придется Нюту будить. Как ты думаешь, Сергей Георгиевич, дотянем до станции?

— Зависит от того, что она там в тендере насобирает. Если как в тот раз, то дотянем.

— Там, она говорила, на стенках присохло еще, я ей киянку дам, — с надеждой сказал Ваня.

Нюта спала, сложив ладошки одна к другой под щеку. Губы во сне выпятились вперед, как будто для поцелуя.

— Вставай.

— Доехали? — зевнула она.

— Каво там, — вздохнул Ваня, — уголь кончился.

Вполне возможно, что в далекой Патагонии персоналу железных дорог все равно - дотянет ли паровоз до станции и насколько (если не дотянет) часов и дней встанет на линии все движение поездов.

Но вот в воюющем Советском Союзе подобное происшествие однозначно бы рассматривалось как вредительство и пособничество врагу - со всеми вытекающими. Ибо еще со времен царя-батюшки было установлено жесткое правило - "в тендере к концу рейса обязан оставаться неприкосновенный запас, позволяющий дотянуть до соседней заправочной станции". По умолчанию это расстояние считалось в пределах двадцати верст и, соответственно, НЗ составлял сто пудов. В случае аварии углепогрузчика на станции это позволяло составу продолжать движение, не создавая помех другим поездам.

Но документы у малолетней поездной бригады строгая служба инспекции  соизволила посмотреть, а вот куда более важное для бесперебойного функционирования железной дороги наличие неприкосновенного запаса - не удосужилась.

"Я тебе, конечно, верю! Разве могут быть сомненья..." (с)  

Кстати, об инспекции :

Фирсов тем временем вдруг присвистнул, пролистывая Ванину книжку железнодорожника. Быстро, на один взгляд, открыл Нютину, опять углубился в Ванины документы.

— Оба Семеновы, значит… брат с сестрой?

— Ага, — ответил Ваня.

— Воронежские. С Толоконниковской?

— Да, — обрадовался Ваня. — Вы тоже воронежский?

— Я-то нет, — ответил капитан и как-то странно хмыкнул. — Сергеевич и Сергеевна, значит. Прописка... прописка сходится.

Он тяжело, исподлобья, посмотрел сначала на Ваню, потом на Нюту.

— Тяжело живете? К мамке бы, к папке?

Ваня услышал, как за его спиной оскорбленно ахнула Нюта, и сощурился.

— На службу силком не гнали, товарищ капитан. Могли дома сидеть, огород пропалывать. А так, глядишь, война хоть на полчаса, да быстрее кончится. Не надо нам... про мамку.

Сергей Георгиевич шумно откашлялся, но Фирсов поднял руку.

— Вот что, товарищ. Состав, что рядом с вами, тоже стоит — и простоит еще минут пять. Вы пока сдайте назад... — Фирсов на мгновение высунулся спиной вперед из двери, повис, оглядываясь куда-то. — Сдайте так, чтоб дверью этой до четвертого вагона, грузового, до... до середины примерно. А там пусть кочегары твои в двери помаячат.

Инспектор протянул Ване документы, отдал честь Сергею Георгиевичу и исчез в слепящем сиянии дня. Ваня и Нюта молча смотрели на Сергея Георгиевича.

— Ну… не знаю, — отозвался он, — нам было бы приказано. Сдадим, что ж…

Кочегарку легонько затрясло. Середина четвертого грузового вагона медленно подъехала и встала напротив двери, в которой неподвижно, словно чуя что-то, стояли Ваня и Нюта. Меж грубым горбылем, которым обшита стенка вагона, было темно.

Ребята переглянулись, Ваня пожал плечами.

В темноте что-то шевельнулось.

— Вань, там пушка, — испуганно сказала Нюта.

Снег махнул в глаза, Ваня зажмурился, протер лицо рукавом. Действительно, в щели — едва-едва — двигалось что-то похожее на длинное дуло на низкой какой-то подушке. Если б не глаза, привычные к полумраку кочегарки, и того б не разглядеть.

— Ваня? — гулко спросила темнота за досками. — Анечка?..

И все бы хорошо, но вот ведь в чем закавыка - никакие инспекции железной дороги никакие проверки воинских эшелонов (а тем более проверки документов личного состава) никогда не осуществляли. Это была прерогатива военной комендатуры вкупе с ВОСО. То бишь, товарищу Фирсову просто-напросто неоткуда было узнать, что "Прописка сходится", тем паче, что у военнослужащих в то время паспорта с пропиской отсутствовали.

Опять не выходит Каменный Цветок!  

Здесь же еще один грубый ляп - но не материально-технический, а в сфере воздействия на читателя. В слезогонках нельзя давать читателю "терять эмоцию", задумываясь о чем-нибудь постороннем. Ибо воссоздать утраченный эмоциональный фон будет очень трудно. В данном конкретном случае подобным ступором является "танк в вагоне".

Знаю, знаю, знаю, что сейчас понабегут защитнички Джиджи с полувековым путейским стажем, лично здоровавшиеся за руку с товарищем Кагановичем, доказывая с помощью сборника приказов НКПС, что именно так и должны говорить персонажи-железнодорожники. Но это не имеет ни малейшего значения, ибо у обычного читателя слово "вагон" ассоциируется совсем с другой картинкой. И за то время, что этот читатель пытается совместить свой привычный стереотип с прочитанным текстом, соответствующий эмоциональный настрой, увы, неизбежно улетучится.

Вообще говоря, из этих двух последний заковык можно было бы изящно выкрутиться, но фантазии не хватило у авторессы. А всего-то и нужно было папку сделать не танком, а артиллерийским вагоном бронепоезда "Воронежский пролетарий" с надписью на башне "За родную Толоконниковку". Тогда капитану совсем не нужно будет знать кто там в этом соседнем эшелоне обитает и  он отдаст "распоряжение" совсем с другой мотивацией - дескать, вдруг ребятишки кого из знакомых земляков увидят, поговорят-порадуются.  

Таким образом "системообразующие" ляпы занимают три четверти коротенького текста.  Убери их и совсем ничего от рассказа не останется. Ну и каких младенцев сия поролоновая собачка избить-то может?

P.S. На заре исторического сете-материализма активно обсуждалось предложение выделять слезодавилки в отдельную конкурсную "номинацию".  Почему бы на АТ не ввести подобное в практику?