"Из необузданного" - самоироничные февральские стихи душераздирающей искренности и темперамента

"ИЗ НЕОБУЗДАННОГО..." 

Февраль (для меня) – время порывистого ветра, резких перемен в судьбе, жжёного запаха, буйства чувств…  

...и чего-то совершенно недопустимо запредельного…  

...а поэтому - стихи душераздирающей искренности!!!

Мой бывший муж, не к ночи будь помянут,

Двенадцать лет твердил, что я – тунгус.

И словно протрезвев, однажды, спьяну,

Я поняла, что больше не боюсь.

Ведь я - тунгус! Ну, это ли не счастье -

Свободно жить законами тайги:

Охотничье ружьё, рыбачьи снасти,

Треух и меховые сапоги.

Дремучая архаика сокрыта

В кирпичных ликах, щелках хитрых глаз

Наследников того метеорита,

Великой тайной породнивших нас… 

Упаду посреди улицы.

Руки – ноги раскину в стороны.

Фонари надо мной ссутулятся,

Налетят на меня вороны.

Отводите глаза, прохожие.

Объезжайте меня, автобусы.

Бусы сорваны. Обморожены

Луж овалы, деревьев конусы.

Надо мною, убитой холодом,

Посудачат две добрых тётеньки,

Скажут: «Вот ведь спилася смолоду,

А одета прилично, вроде бы!..» 

Разрывая добычу в прыжке,

Я клыками вонзаюсь в горячее.

Мне бы кошкой таиться в мешке,

Но ведь нужно планету раскачивать.

Впала жертва в панический транс.

Стынет глаз, кожа стала пергаментом,

И разодран весь твой Ренессанс

Первобытным моим темпераментом.

Морду выпачкав кровью живой,

Замер зверь, поражённый деянием,

В небо взвил свой отчаянный вой,

И тотемным застыл изваянием… 

Чёрною, синей, лиловой тушью

Город залит и мерцает слепо,

Словно огромной медвежьей тушей

Ночь придавила его проспекты.

Сыро и грязно – куда уж гаже?

Хоть и весна наступила вроде.

Он ведь меня так заметно младше,

Даже подруги глаза отводят.

В спину злословят: «Как мама с сыном!»

Те, кто привык доверять лишь числам,

Только вот чёрно-лилово-синим

Странный союз Кем-то свыше вписан.

Значит, бывает любовь до смерти,

Словно душа в первый раз разделась,

И милосердствует, и многотерпит,

И всепрощает, на всё надеясь… 

Хоть бы кто-нибудь любил бы!

Хоть бы кто-нибудь жалел!

Не урод и не дебил бы –

Скромный мистер из шалЕ,

Хоть сеньор, что из бунгАло,

Хоть месье, что из шатО.

Ведь нисколько не пугало

Черпать воду решетом.

Столько лет пустых занятий!

Столько лет пустых надежд!

Всё стою и жду объятий

Без стыда и без одежд.

Пустозвоном, пустобрёхом

Прозвенела жизнь моя.

Может, будущим дурёхам

Будут видимы края?

Может, будут чуять меру,

Будут видеть берегА,

И свои сердца, к примеру,

От чужих оберегать? 

Моя смерть едет в чёрной машине,

                          с голубым огоньком…

                                 Борис Гребенщиков

В стране удивительной вечная ночь.

Мерцают огни, и клокочет эстрада.

Здесь скорость другая, и бешено прочь

Уносит секунды с собой автострада.

В огромной машине, похожей на танк,

Он мчится по улицам чёрным и гулким.

Вы слышали, где-то ограбили банк?

Кого-то пришили в каком-то проулке?..

В краплёной колоде козЫрный король.

Он в кожаной куртке из чёрной пантеры.

В его ресторане его алкоголь

Его посетители хлещут без меры.

В лукавом прищуре опасная страсть.

За дымным стеклом и дрожу, и тоскую,

И как угораздило только попасть

В историю эту "реально крутую"?

Не бойся, я буду молчать, визави,*

Что стал уязвим, как в толпе без одежды,

Заложником «чисто-конкретной» любви,

Мальчишеской, искренней и безнадежной… 

Что-то не к добру стихи попёрли

ОплачУ слезами этот дар.

ОплачУ – оплАчу. Комом в горле,

Воплем воздаётся гонорар.

Воздаётся. Раздаётся. Охнет.

Раздвоится эхом и стихом.

Стихнет всё, и всё вокруг оглохнет...

И опять... и пОтом... и потОм...

Жизнь моя – из графоманской прозы.

Черновик – испачканный листок,

А стихи – железные занозы,

Сдавленные стоны между строк.

Строки – дни в ошибках и помарках

Пляшут нервным почерком вразлёт.

Ну, а кто-то на приметах ярких

Научившись, набело живёт...