Очень длинный роман

Постепенно продолжаю выкладывать 29 главу романа "Новая Жизнь". Еще немного и достигнем полутора миллионов знаков, то есть 37,5 авторских листов. И это еще даже близко не пол-романа. Кто сказал бы мне о таком четыре года назад, я бы не поверила, как пить дать. А сейчас это реальность, и тот факт, что роман читают, значит для меня больше, чем я смогла быть выразить словами. 

В качестве затравки сейчас будет очень болезненный фрагмент: 

— Доброй ночи, Лёня, слушай, у меня к тебе деликатнейшая просьба. Снова нужно на минутку отнести мобилку в угловую, в карцер, сделаешь? Я тебе за это в прошлый раз премию обещал, так вот, дам в двойном размере. Ты мне сейчас вот что скажи – что там вообще, тихо? Ага, когда ты приносил хлеб и воду, всё было мирно, и не было попыток бунта. Я тебя понял. Ты уже рядом? Открываешь? Хорошо, тогда передаю. 

Держи, шестьдесят секунд, не больше, я жду за дверью, Лёнчик проследит за соблюдением условия.

Я беру трубку в трясущуюся руку, прижимаю её к уху и слушаю. 

— Эй, горемычный, тут тебя просят. У вас минута, как в прошлый раз и без глупостей. Держи. 

Я несколько секунд слушаю, жду, когда шаги удалятся, дверь замком лязгнет, и говорю, стараясь контролировать свой срывающийся голос:

— Юра, родной, ты как? Живой?

В ответ я слышу как он целует трубку. 

— Родной мой, миленький, ненаглядный, ну скажи мне хоть слово...

— Я не могу без тебя... Знаешь, раньше слышал, как люди это друг другу говорят, и становилось смешно... Ну как это, не мочь без другого... Потом по сыну так тосковал, что крыша ехала. Но все равно до конца не понимал. А вот без тебя действительно не могу, в самом прямом смысле этого слова. Я представляю себе в темноте твое лицо, и чувствую, как умираю, не имея возможности прикоснуться к тебе наяву. Я не знаю... сколько еще продержусь, хоть знаю, что надо. Я люблю тебя, и никому никогда не говорил этого, зная, что действительно люблю... 

Я чувствую, что рыдаю, мне столько хочется, необходимо так много ему сказать, но всё, на что у нас сейчас есть время, это:

— Я схожу с ума без тебя, любимый! Ты только помни, что это не на самом деле «без тебя» – я тут, рядом, близко совсем, скоро буду с тобой всегда!

— Анечка, Аня, пожалуйста, приходи, хоть ладонью по твоей щеке провести хочу!

Я лежу на полу и целую трубку:

— Я обещаю, приду. 

Наши шестьдесят секунд истекли, я слышу в трубке густой бас:

— Все, закругляйтесь. Трубку пусти! Пусти, говорю, иначе накажу...

— Не надо, умоляю! Родной, отпусти! — кричу я, а через несколько секунд снова слышу, как лязгает замок на двери. 

И тут бас заговорил со мной:

— Ты вот что, девочка, больше так не делай. И напрасно ты ему обещала то, что исполнить не сможешь...

— СМОГУ! — говорю, и нажимаю на красный круг. 

Когда, через несколько секунд после этого, в кабинет входит папа, он видит меня на полу в уже совершенно истерическом состоянии.  

— Вот, говорил же тебе, что делать этого не нужно... 

— Вены... перережу... себе... если... меня... к нему... не пустишь!  

Я буквально выжимаю из себя слова, причём даже не уверена, произношу ли их так, чтобы он смог понять, что я говорю, потому что сейчас рыдания буквально душат меня. 

— Прекрати немедленно, еще не хватало, чтобы ты меня шантажировала жизнью своей...

Он, что, думает, что я шучу? А я вовсе не шучу. Протянуть руку наверх, схватить нож для резки бумаги и... Он перехватывает мою руку, вырывает нож, а я только бессвязно вою, пытаясь вцепиться зубами в свою руку. 

— Прекрати! Немедленно прекрати, с ума ты сошла, что ли, на самом деле... Всё, успокойся, хватит!

Он пытается схватить меня за плечи и как следует тряхнуть, но и это не помогает. Тогда он хватает кувшин с водой и выливает мне на голову. 

Это на миг возвращает меня в себя, но ровно на мгновение, а потом я начинаю шипеть, словно гадюка:

— Водичка прохладная, душик внеурочный, ну что ты мне сделаешь, я зубами себе вены перегрызу...

И получаю звонкую оплеуху. Это злит, но совершенно не успокаивает, не отрезвляет, только шипение становится громче и злее:

— Ой, по морде мне дал, герой несчастный! Не велик подвиг, бабе по роже съездить! Ну, давай, можешь еще раз ударить, если тебе легче от этого станет, а я всё равно...

Звонок мобильного отвлекает нас друг от друга. Отец отвечает. 

— Лёнчик, что... ЧТО? Лёня, что ты говоришь? Живой? Чёрт, это же просто... Я понял. Спасибо. Я сам решу... перезвоню. Я тебя умоляю, Лёнь, ты присмотри там как следует. Всё. 

Повесив трубку, отец смотрит на меня с таким выражением лица, что не описать словами. 

— Пять минут назад твой Юрка пытался убиться... 

Тут же между нами повисает гнетущая, гробовая тишина, потому что он не знает, что сказать, а я не врубаюсь в то, что только что услышала. Не врубаюсь потому, что не верю своим ушам. 

Наконец я нарушаю тишину:

— Что ты сказал?

— Я сказал, что твой Юрка пытался утопиться... в параше. 

— Бред!!!