Субботнее новое

У девушки были тонкие длинные пальцы, которые долго, вроде и осторожно, но уверенно «осматривали» Рыса.

— Хочешь — убивай, — в конце концов сказала она. — Твоему другу уже не помочь. Спина сломана. Все что могу — дать сонного питья, чтобы умер без мучений.

Баташ долго смотрел на закушенную до крови губу Рыса, на руку, судорожно вцепившуюся в рукоять кинжала. Он присел у стола положил ладонь поверх Рысовой, прислушиваясь к хриплому дыханию. Синюшные веки чуть дрогнули, рука разжалась, губы шевельнулись:

— Сохрани кинжал… — едва различимый шорох.

Баташ даже не услышал слов, но понял, что хочет Рыс.

— Сохраню.

Рыс сглотнул и еще шевельнул губами.

— Клянусь, — поднял глаза на девушку и сказал, — Делай, что надо, лекарка.

Баташ слушал прерывистое дыхание Рыса: вдох, мерцает каганок, выдох, качаются тени на стене, еще вдох и … Баташ ждал, но в сгустившейся тишине лишь скрип рассыхающихся половиц.

Баташ выгнал обоих веллов из дома и заставил найти лопату. Сам он нес Рыса.

Девушка, подставив плечо, помогала деду идти. На лопату сил у нее уже не оставалось, она тащила ее за собой, и ржавое железо противно скрипело, цепляясь за камушки.

Лопату пришлось отобрать и копать самому. Самое подходящее место было под абрикосой, где рос куст пионов. Весь остальной двор был слишком утоптан. Баташ без сомнений выкорчевал куст, и споро, как учил еще полусотник Чуб, вырыл яму. Веллы сидели прямо на земле, скорчившись, похожие на двух нахохлившихся ворон.

Баташ быстро перебирал вещи из рюкзака Рыса. Один сухарь выпал из чистой тряпицы на землю. Сидевшая до этого неподвижно девушка неожиданно сжалась, став похожей на тощую трущобную кошку, заприметившую за богатым забором птичку в клетке. Безнадежный, лихорадочный блеск глаз. Баташ видел такое за последний год не раз. Он свернул сухари обратно в тряпицу, достал остатки своего пайка, засунул это все в торбу Рыса и поставил рядом с девушкой. Она недоверчиво посмотрела на него — глаза цвета темного янтаря, золотистые крапушки мерцают в глубине. Как в серьгах старой жрицы из монастыря.

И не оглядываясь пошел прочь, под ногой хрустнула ветка выкорчеванного куста.

Помотала их порядком несколько месяцев нелегкая, и снова вывела к тому самому монастырю и поселку. Только теперь им, нагам, прятаться не приходилось по кустам, по дороге шли потоком свои войска. Военная фортуна повернулась наконец-то лицом.

— Идите, я нагоню.

Холмик могилы Рыса под абрикосой — кто-то посадил на место куст пионов, и он, заботливо поливаемый, все же расцвел. Странное зрелище — обугленный остов сарая, сломанные ворота, серый пепел в перемешку с грязью и темно-вишневые пионы…

Старика прикололи копьем к двери дома, как бабочку булавкой.

Девушка лежала посреди двора.

Баташ наклонился, одернул юбку, прикрывая девушке ноги, измазанные кровью, хотел краем платка прикрыть лицо, согнал мух и тут спекшиеся губы разлепились, капельки крови проступили в уголке. Баташ приложил ладонь к жилке на шее — под пальцами чуть уловимо, рвано бился пульс. Баташ поднялся, еще раз глянул на пионы, на хмурое небо, рывком закинул тело веллки на плечо и пошел вон со двора.