Александр Бестужев на приёме у Ари Видерчи

Морозный вихрь догоняет Ари у самой двери, подхватывает и дерзко приподнимает подол юбки. Но Ари не позволяет ему зайти дальше, захлопнув перед ледяным носом дверь.

— Как сходила? — спрашивает невидимый помощник, ожидая, пока Ари расстегнёт пуговицы приталенного пальто. Помогает снять и убирает в шкаф.

— Прекрасно! Невероятно! Александр Бестужев сделал мне роскошный подарок. Экскурсия за кулисы театра — это... Это словно путешествие в иной мир, — Ари прихорашивается у зеркала. — Он ещё не пришёл? Я немного задержалась.

— Ждёт тебя в кабинете. Пьёт кофе. Сказал, что предпочтение отдаёт исключительно латте с кедровыми орешками, без сиропа и только с жирным молоком. Весьма придирчив, — в голосе помощника звучат несколько обиженные нотки. Ари даже представила, как тот ворчит в свойственной ему манере, мол, вот же, барин приехал! 

Двойные двери кабинета плавно открываются, впуская хозяйку в свои владения. Мужчина с аристократической бородкой в строгом костюме двойке сидит в кресле закинув ногу на ногу и читает книгу, оставляя на полях заметки карандашом.

— Добрый вечер, Александр!

Гость поднимает глаза и на миг замирает, пораженный увиденным.

— Добрый вечер. Ари, вы сегодня особенно обворожительны, — произносит Александр с придыханием.

— Спасибо за чудесную экскурсию. Я подозревала, что это интересно. Но увиденное превзошло ожидания. Театр прекрасен. А в наше время мужчины, любящие театр, редкость. 

Ари усаживается в кресло.

— Не стоит благодарности. Но не соглашусь с вами по поводу редкости. Возможно, всё зависит от спектакля, от труппы, от режиссера. И порой первое впечатление можно испортить бездарной игрой либо дешёвыми декорациями. Но ведь это одинаково, как для мужчин так и для женщин.

— Согласна. Первое впечатление дважды не произвести, поэтому оно так важно. Александр, а что может повлиять на ваше восприятие? Что для вас важно? Я про положительные и отрицательные моменты.

—  А какой смысл вы вкладываете в понятие «восприятие»? — уточняет гость.

— Попробую задать вопрос так: чем вам абсолютно точно можно понравиться, а что оттолкнет? Это касается всего — и внешности, и поведения.

— Интересный вопрос, — раздумчиво произносит Александр. — Я люблю эстетику, люблю красоту. Для каждого из нас понятие красота — своё. Но лично для меня оно неотделимо от эстетики. Например, мне нравятся красивые элегантные женщины. Но при этом красота внешняя должна совпадать с красотой внутренней. Согласны?

Стиль, чувство вкуса в еде, одежде, манеры, умение следить за собой. Ум. Для меня необычайно сильное удовольствие общаться с умной женщиной. С такой я готов провести ночь на кухне, беседуя за чашечкой чая.

Что касается характера, то я предпочитаю сильных, упрямых и своенравных. Что я категорически не приемлю — это узколобость в мышлении и предательство.

— Но можно ли распознать это с первого взгляда? С первой встречи?

— В большинстве случаев — да, можно. Женщины любят говорить, что мужчины оценивают их по формам... и да, и нет. Для меня главное глаза. Согласитесь, не зря говорят, что глаза — зеркало души. В некоторых можно утонуть без остатка.

Не могу говорить за других, но я за свою жизнь ещё ни разу не ошибся.

— И глаза не могут обмануть? Но если так случилось. Женщина вам очень понравилась. Произвела именно то впечатление. Зацепила. А потом... Открылись какие-то факты, нюансы, которые как раз из категории неприемлемых вами. Что тогда?

— Скажу, что глупость определяю сразу. Не знаю как, просто чувствую, что нам не по пути. А вот предательство терпеть не смогу. Ставлю на ней крест.

Александр откладывает книгу, берёт чашечку кофе с журнального столика и делает небольшой глоток.

— А что вы так увлечённо читали, когда я вошла?

— Это томик стихов Гёте. Сумрачный немецкий гений в оригинале. Мне всегда нравилось читать произведения на языке автора. Переводчик не всегда может в точности передать смысл, который автор вложил в те или иные строки. Очень часто бывает, что некоторый смысл и вовсе опускается в тексте, потому что не подлежит переводу.

— В юности я часто делала пометки карандашом на полях книг. Тогда чаще читала бумажные. Теперь их заменили скриншоты в телефоне. Но вы так гармонично смотритесь с книгой и карандашом. Это очень красиво, — спокойно и искренне произносит Ари. 

— Не так гармонично, как с очками для чтения. Но, они остались дома, — смеётся Александр.

— Я люблю стихи. И в оригинале они зачастую более настоящие, правда. Но есть и любимые переводы.

— Расскажите про любимые стихи? — просит гость. — Есть у вас любимый поэт?

— Есть, и немало. Если из тех, кого нужно переводить, то Рембо́, Верлен и Уайльд. Это те, кого нравится перечитывать.

— Признаюсь, что Рембо и Верлен для меня тёмные лошадки. А Уайльд мне нравится, читал.

Лично для меня за первое место борется Есенин и Маяковский. Особенно люблю последнего, за его невероятную харизму и удивительную рифму.

— О, ну, вот с Маяковским соглашусь, невероятная харизма! До Есенина я не доросла. Или переросла. Сложно объяснить. Из соотечественников могу назвать Гумилёва. Обожаю его стихи. Они удивительно легко запоминаются. Я вам могу как-нибудь почитать. В другой раз, возможно. Это такая тема, что... Если начну, то трудно будет найти в себе силы остановиться, — смеётся Ари.

— Аналогично. Признаюсь, и сам еле сдержался, чтобы не продекламировать что-то из Гёте.

Не помню, говорил я уже или нет, но это невероятные ощущения — выходить на ту же сцену, на которой много десятилетий назад зачитывал свои стихи Маяковский. Это нечто общее, что даже немного роднит с поэтом.

— Да, я хотела вас спросить об этом. Вы упоминали, что одно время служили в театре. Расскажите, пожалуйста, о том периоде. Мне очень интересно!

— Тут, скорее, сыграл характер. Я часто делал то, чего больше всего боялся. Боялся драться — шёл в секцию и дрался, боялся сцены — заставил себя идти и выступать.

Первый спектакль, в котором я играл, — «Обыкновенное чудо». Мне досталась там совсем маленькая роль, всего в пару строк ученика охотника. Большую часть времени я просто являлся декорацией, антуражем. Но вы же видите, с моей харизмой даже такое не сработало, — разводит руками Александр. — И меня запомнили. Было страшно выходить на сцену. Пусть и пара строчек всего, но я чуть было не дал заднюю, — снова смеётся гость. — И хорошо, что не дал. 

Потом я пошёл на кастинг в спектакле «Ромео и Джульетта». Первоначально мне хотели «всучить» роль монаха, однако, уже после первых абзацев изменили своё мнение. Я слишком живой для этой роли. Но поскольку все роли первого плана на тот момент были закреплены, то мне дали роль брата Ромео — Бенволио. Роль второго плана, не то чтобы очень важная, но... Зал был мой. Полностью мой.

— О, я представляю! Мне бы очень хотелось посмотреть, как вы играете.

— Самое смешное из всего, когда раздавали реквизит, то мне выделили то, что осталось. Было немного обидно, но когда начал играть, оказалось, никто и не видел, что на мне надето. Нет, конечно, сказать, в общем, могли, но они просто этого не замечали. Зрители смеялись, когда я хотел, чтобы они смеялись, грустили, когда я этого хотел и плакали, когда я им это позволял.

Ари, я не умею проигрывать. Это мой большой минус. Из-за этого пришлось вырезать часть сцены. Мы должны были драться на шпагах, и я должен был проиграть. А я не мог. В итоге, я переколол всех вокруг.

Я тогда учился в институте, и на премьере была моя декан. Вы не представляете, какие у неё были глаза! А на следующий день обо мне говорила большая часть института. Что поделать, я — лев и этим всё сказано!

— Александр, а как вы пришли к писательству?

— Просто захотелось написать что-то своё, попробовать себя в чём-то новом. Но, если более развернуто, то во всём виноват наш лектор.

— Увлёк в мир литературы?

— Он вёл настолько скучные лекции, на которых засыпало больше половины присутствующих, что не оставалось ничего иного, как начать придумывать и выписывать на бумагу образы. За что, кстати, он меня при всех хвалил, считая, что я усердно записываю его лекции.

Прототипами персонажей у меня становились все, кто находился в эту минуту рядом. Было весело и смешно читать о похождениях того или иного одногруппника.

— Хах, представляю! Тогда лектор, не смотря на скучную методику преподавания, добился успеха. 

Александр, а есть ли у вас такое произведение, по которому можно было поставить спектакль? Сыграли бы вы в нём или были режиссёром?

— Признаться, не думал. Наверное, нет. Я не вижу у себя произведения, которые можно было бы поставить в театре. Вот в кино — да. Это и «Зина Зябликова», и новое, то что только начал выкладывать — «Пока живу — надеюсь».

Александр задумывается на некоторое время, откинувшись на спинку кресла.

— Хотел бы я сыграть? Пожалуй, единственное, где я хотел бы сыграть — «Золотой телёнок» Ильфа и Петрова. В роли Паниковского. Конечно, Гердта я не переплюну, но эта роль наиболее ярко мне подходит.

— Интересный выбор. К сожалению, я не смотрела этот фильм. Но теперь, когда буду смотреть, попробую представить вас, — улыбается Ари. — Но почему Паниковский, а не великий комбинатор?

— Остап более серьёзен по типажу. Я же предпочитаю выводить людей на эмоции. У Бендера нет права на ошибку, он по сценарию ограничен некими внутренними рамками. У Паниковского таких рамок нет. Притворяясь простаком, он может творить с умным лицом любую глупость.

Это энергия, драйв, нечто такое, что может заставить зрителя забыть обо всем и сидеть в течение всего спектакля, открыв рот. Так что он мой кумир, образец для подражания и идол, уровня которого я никогда не достигну.

Ари слушает порывистую речь и тасует метафорические карты. 

— Какая карта вам выпала. Яркая, но закрытая. Возможно, это как раз говорит о вашем образе, призвании. Вы умеете блистать для зрителя. Но внутри остаётесь закрытым, цельным. Можете перевоплотиться в персонаж, и при этом никто не узнает, какой вы на самом деле. Для меня это правильно, потому что я сама такая, — Ари смотрит на Александра. Тот внимательно разглядывает карту и подсказку, а затем поднимает глаза, и их взгляды встречаются.

* Записаться на приём к Ари Видерчи можно в личные сообщения на Автор Тудей или ВКонтакте (ссылка в профиле)