С Днем защитников Отечества!

Сейчас не скромный управляющий руварда Гейред ван Дален в одиночку отправлялся в дорогу по Низинным землям, а сам рувард и генерал выступал в поход во главе армии. И впереди была встреча не с двумя полками Рубе, а со всеми его силами, во всяком случае, с большей их частью. Пьер Эпинуа занял Дюнкерк. Пьера Эпинуа и Дюнкерк надо было выручать. 

<...>

Они взяли облегченные пушки, потому что протащить через грязь и болота другие не было ни малейшей возможности. Они выступили в поход в худшее время года, и дорога слилась в памяти Александра в одно бесконечное бултыханье в грязи. 

Грязь сковывала движения, грязь замедляла ход, грязь обкрадывала их на каждом шагу. Она лишала солдат башмаков, а лошадей подков, она стопорила телеги и не давала возможности найти сухое место для привала. Грязь лишала сил, но они упорно продвигались вперед, потому что там, впереди ждали Дюнкерк и Рубе. Пьер воспользовался ошибкой проводника, Пьер проглотил слова негодования и своим людям приказал молчать, он занял под видом изменника-брата город, а когда магистраты сообразили, что в Дюнкерк вошел не тот де Мелен, было уже поздно…

И вот теперь они спешили вперед, потому что не должны были опоздать. Пьер совершил чудо, Пьер занял все стратегические пункты Дюнкерка, но у него было мало сил и почти не было пушек, а Робер де Мелен, маркиз Рубе тоже продвигался к Дюнкерку. 

Александр брал продовольствие, Александр брал телеги и удивлялся, как местные крестьяне отличались от крестьян французских. Французы бы плакали, умоляли оставить им хоть что-нибудь, а потом с тупой покорностью наблюдали бы, как у них забирают последнее. Фламандцы тоже просили, но заслышав слова «Дюнкерк» и «Рубе», вытирали слезы, вставали с колен, сами несли еду, уходили из домов в хлева, чтобы солдаты и господа офицеры могли отдохнуть в тепле и сухости, штопали военным одежду и давали проводников. Без этих проводников они блуждали бы в грязи гораздо дольше и могли бы опоздать, потому что карты, как в очередной раз убедился Александр, были очень приблизительными и, конечно, давали общее представление о провинциях, но совершенно не помогали проложить путь. Где-то на краю сознания генерала промелькнула мысль, что с картами тоже надо что-то делать, как и с дорогами, как и с  телегами, чтобы они не застревали в грязи. Но все это надо было делать потом, а сейчас впереди у него был Дюнкерк и Рубе. 

А еще к его армии приставали новые люди. Они были дурно одеты, вместо пик были вооружены чем-то, более всего напоминающим переделанные косы, но когда его полковники поинтересовались, надо ли их прогнать, Александр запретил. Эти люди были здоровыми, крепкими и старательными, и они могли тащить пушки — генерал лишь велел поставить над ними пару толковых офицеров. А еще он почти равнодушно подумал, что эти люди — «ополченцы» — погибнут в первом же бою. Но впереди ждал Рубе, и это было намного важнее, а эти люди сделали выбор, и он не собирался их увещевать.

…Они все же успели отдохнуть на привале, а потом, едва небо просветлело, до них донеслись пушечные раскаты — там, впереди началось сражение за Дюнкерк. Рубе пришел раньше. Рубе осаждал старшего брата. А генерал достаточно знал Пьера, чтобы не сомневаться — тот ни за что не склонит свой штандарт перед изменником. Даже если это его родной брат. Тем более что это родной брат!

Генерал скомандовал поход. Еще получив сведения от гонца, он и не надеялся перехватить Рубе на марше, но теперь намеревался сделать то, ради чего и прошел этот безумный путь — ударить маркиза с тыла.

Вид на «Церковь в песках» поражал воображение, но Александр всего лишь миг стоял, не веря собственным глазам. Рубе упорно пытался подобраться к стенам и не мог, а такой плотности пушечного огня со стороны города генерал не видел еще никогда. «У Пьера же не было пушек!..» 

Мысль мелькнула и пропала, и оставалось только отдавать распоряжения и готовиться к атаке. Пушки Пьер нашел — должно быть, в самом Дюнкерке, и теперь оставалось только молиться, чтобы у него хватило ядер. А вот то, что у него недоставало людей, было очевидно и Александру, и Рубе. Несколько ужасающих залпов и молчание, и никто не выходит в атаку, чтобы довершить дело. И вновь Рубе подходит к стенам, и вновь несколько сметающих все на пути ядер залпов. И Рубе отходит, оставляя в песках убитых и искалеченных. Он может ждать — у него целая армия, а у Пьера всего два полка. Он может рисковать, потому что еще не понял, что к Пьеру подошла подмога.

А потом Рубе оказался меж двух огней, и его солдаты — испанцы, фламандцы, итальянцы, немцы и бог знает кто еще — дрогнули. Пушечные ядра сметали ряды, и Александр скомандовал атаку. Сходу, прямо с марша обрушив на испанцев свою армию, подобно нагонной волне.  Испанская ярость столкнулась с яростью фламандской, и на этот раз фламандская была острее и беспощаднее. А уж те, кого Александр мысленно назвал «ополченцами», сражали так безоглядно и свирепо, что первыми испанцы побежали именно от них. Правда, и «ополченцы» полегли почти все, но их неудержимая ярость обеспечила победу. Должно быть, размышлял Александр, их ненависть и жажда мести были столь сильны, что они просто не могли больше терпеть, не способны были ждать, пока кто-то другой решит судьбу испанцев, и он лишь надеялся, что в сражении в песках им удалось утолить свою жажду возмездия.

Рубе пятился, отступал, и Александр приказал пушкарям бить прямо по группе офицеров, тех, что пытались навести хоть какой-то порядок в смятенных полках, и кто прикрывал своего командующего. Первую пушку разорвало, и этот взрыв дал испанцам столь необходимое им время, чтобы скомандовать отступление. Пушки продолжали бить, но Рубе все же уходил, а это значило, что у него тоже были проводники.

Александр представлял, куда уходит враг, но понимал также и то, что преследовать Рубе у него нет ни малейшей возможности. До Гравелина был всего день перехода, но в Гравелине был испанский гарнизон, Рубе без сомнения еще полдня назад отправил туда гонца с известием, что его брат занял Дюнкерк, и на пути преследования их наверняка ждали засады и отравленные колодцы. Чудеса не повторяются два раза подряд, и потому вместо попытки захватить еще один порт, необходимо было закрепиться в этом. А еще надо было очистить пески и добить оставшихся испанцев. Брать пленных они сейчас не могли.

Люди восторженно славили победу, люди готовы были вновь идти в бой, но генерал видел, что это последняя вспышка боевого воодушевления и людям необходим отдых. Подошел к телам погибших пушкарей, с сожалением подумал, что в горячке боя они забыли следить за контрольным ободом на стволе, а потом догадался, что ничего они не забыли, но, не желая упустить Рубе, пошли на риск.

Они будут похоронены здесь — в Дюнкерке, в городе, который помогли защитить от Рубе… А теперь надо было войти под защиту городских стен и приветствовать Эпинуа. Ну и городской совет тоже…

Он сделал шаг к городу и сразу же увидел, что ворота Дюнкерка распахнулись. Всадник в доспехе и с открытым забралом выехал из ворот, а он вдруг подумал, что никогда не видел Пьера в полном доспехе, правда, и Пьер не видел его в боевом облачении полководца. А еще в голову ему пришла совершенно нелепая мысль — как же им обняться, радуясь завершению сражения? Наверное, это будет выглядеть странно и гротескно — звон металла о металл, когда не пожать руку, не положить ее по дружески на плечо. А, впрочем, сегодня было много того, что выглядит странно и гротескно. Как это сражение в дюнах войдет в историю? Как битва или бойня? На бойню это было похоже больше.

А потом Пьер де Мелен, принц Эпинуа, спешился рядом с ним и к потрясению Александра преклонил перед ним колено:

— Ваше высочество! — морской ветер подхватил громкий голос и унес к Дюнкерку, к столпившимся в воротах людям. — Город Дюнкерк готов принять руварда Низинных земель. Позвольте мне представить вам ваш город!