Драка с Толькой

Всем привет, представляю вашему вниманию первую вступительную сцену из книги «Мирное небо».

Всё началось именно в тот день. Жаркий, пахнущий нагретой листвой, наполненный ленивым ожиданием каникул.

День, когда привычная жизнь Никиты дала трещину.

День, когда Марта Алексеевна пригласила в класс Тольку.

***

До этого всё шло как обычно. Да и что может случиться в июне, когда привычная школьная жизнь замирает, и даже сами учителя иногда прогуливают, резко начиная «болеть»?

Математика, география, латынь… Годовая программа позади, экзамены тоже. Остались лишь скучные повторения для галочки да беседы ни о чём.

Тоскливо вздыхая, Никита глядел в распахнутое настежь окно, где знойно дрожал прогретый солнцем воздух. Тёплый ветерок занёс в класс тополиную пушинку, смешно плясавшую под потолком. Где-то на улице гавкнул пёс, в ответ с улицы Гаранина басовито гуднул грузовик.

Прозвенел звонок, но Никита не шелохнулся. А что прикажете делать — шататься в полупустом школьном дворе? Повезло им, конечно, с ответственной Мартой Алексеевной. Ребята из других классов уже плещутся в Сиротке, а ты сиди в классе и плавься, словно кубик льда в горячем чае.

Вспомнив речку, Никита мысленно застонал и уронил голову на скрещенные руки. Слава богу, оставался последний урок, а потом — домой. Принять душ, схватить томик Жюля Верна (или ещё раз перечитать «Властелин Темноземья»?), потом дождаться вечера, и — на пустырь, к Маруське и ребятам.

А потом, когда уставший и грязный завалишься домой, прошмыгнуть мимо окон папиного кабинета к старому, растущему во дворе клёну, где среди веток сколочен шалаш, и стоит у окошка оставшийся от мамы приёмник, а ещё купленный прошлым летом телескоп.

Новый звонок прервал мысли, в класс начали возвращаться ребята. Маринка, Серёжка, Луций Гордеев по кличке «Лучик». Подойдя к соседней парте, плюхнулся на стул добродушный Вася Пономарёв, прозванный за округлость «Шариком». Рядом с Никитой никто не сидел: соседка по парте Сабина ещё месяц назад укатила в унийский Регий.

Живут же люди!

И Никита снова тягостно вздохнул.

***

— Здравствуйте, дети.

Новая классная руководительница Марта Алексеевна, привычно собранная и строгая, опустилась за стол, открыв журнал на нужной странице. Зачёсанные в пучок волосы и юбка-карандаш резко контрастировали с модными очками и выразительными голубыми глазами, где читались доброта и лёгкая тревога за всё на свете.

За глаза её звали просто «Классручка», и хотя Никита недолюбливал Марту Алексеевну за «летнюю» добросовестность, весь класс помнил, как она почти каждый день навещала Лучика в больнице, когда он по весне умудрился подцепить воспаление лёгких.

Отметив что-то в журнале, Марта Алексеевна задумчиво постучала ручкой по столу  и обвела взглядом класс.

— Итак, начинаем урок «Патриотических бесед». И знаете, ребята, я тут подумала, что как-то мы формально к делу относимся. Говорим о любви к Рубежью, о патриотизме, и при этом ни о чём конкретно. А ведь есть нашей школе человек, который не понаслышке знает про ужас войны и про то, что бывает, если каждый из нас не встанет на защиту своей страны. Толя, заходи!

Дверь приоткрылась, и в класс вошёл насупившийся, вечно мрачный Толька Рыжов. Следом заглянула школьный психолог Герда Альбертовна. Кивнув Классручке, она тихонько исчезла за дверью.

— Проходи, не стесняйся, — вскочив, Марта Алексеевна захлопотала вокруг Тольки, ласково подталкивая его к доске. — Ты как? Может быть, водички?

— Не надо, — покраснев от неожиданной заботы буркнул Толька. — Всё хорошо. Только это… что делать-то?

Встретившись с ним взглядом, Никита поёжился. Соломенные волосы и загорелое веснушчатое лицо резко контрастировали с затравленными, озлобленными глазами.

— Ничего делать не надо, — разволновавшись, Марта Алексеевна поправила на пунцовом лице очки. — Просто расскажи: про себя, про то, как сюда попал. А мы послушаем и немножко поспрашиваем, хорошо?

— Вам прям всё? — Толька явно напрягся.

— Да нет, что ты! — всплеснула руками Классручка. — Только то, что сам захочешь! И если что не так — сразу остановимся, хорошо?

Чего она так волнуется, сама ведь вроде Тольку привела? Или… не сама?

Взгляд упал на портрет Генерального министра. Никита вспомнил недавние новости: Держава стягивала войска к северной границе. Потом вспомнилась и внезапная линейка, где директор Лидия Сергеевна добровольно-принудительно обязала каждый класс вести патриотическую стенгазету и помогать тихореченским ветеранам вместе с «Заставой».

Может,  Классручку просто заставили? Вон она как нервничает, явно не в своей тарелке. Да и зачем с Толькой связываться, если он сразу по приезду двух девятиклассников за неосторожное слово уложил? Потом, правда, притих, даже в «Заставу» вступил. Но всё равно…

— В общем… — Толька откашлялся. — А можно водички?

Метнувшись в коридор, Марта Сергеевна принесла запотевший пластиковый стаканчик. Жадно осушив его, Толька с хрустом смял стаканчик и задумчиво отправил его в мусорное ведро.

— Ладно, — словно решившись, выдохнул он. — Короче, слушайте.

***

Толька заговорил — глухо и отстранённо. Словно газетную статью зачитывал, а не про себя.

— Я из Пролива, из Зеленоморска, — начал он, глядя в пол. — Там… порт. Большой. Всё нормально было. Жили как все.

Он запнулся, собираясь с мыслями. Пальцы нервно теребили край футболки.

— А дальше… — Толька замолчал, будто решая, стоит ли продолжать. Потом глубоко вздохнул и заговорил быстрее, словно хотел поскорее покончить с этим:

— Я в тот день школу прогулял, решил искупаться в проливе. Там волнорезы, удобно, порт ещё видно. Мама с папой там работали. Думал, искупаюсь, обсохну, и сразу домой, чтобы не спалили.

Толька замолчал и сглотнул. Казалось, он вот-вот остановится, но через секунду  он продолжил, чуть громче, но всё так же отстранённо:

— Купаюсь, смотрю — с неба яркое падает. Быстро так. Потом рвануло, оглушило, я упал, хорошо, что в воду. Поднимаюсь, а там…

Замолчав, он поднял голову и посмотрел в окно. Его глаза едва заметно блестели.

— Порт… Всё разнесло. Дым кругом, огонь. Я туда, не соображал ничего. Меня мужик схватил, в куртке. Нельзя, говорит. Я вырываюсь, да куда там — он сильный. Потом скорая приехала, стражники. Он меня им сдал, а сам пропал.

Никита слушал не дыша. Бедный Толька. Так вот он почему такой…

— Потом — сирены, — продолжал Толька. — Держава северную границу перешла. Меня из участка — сразу в эвакуацию, даже вещи забрать не дали. Я думал, наши отобьются, вернусь. А они не отбились.

Кто-то из девочек всхлипнул. Классручка тяжело вздохнула.

— Год почти болтался. — Толька осёкся, сглотнул. — Наши на юг отступали, мы за ними. Школы какие-то, приюты, потом вообще — в палатках или чистом поле. Ни помыться толком, ни поспать, иногда даже жрать… есть нечего было. Кругом бардак, пацаны пропадали, девчата, самого один раз чуть не увели. Садись, говорят, в машину. Тут недалеко, покормят. Я чуть было… Голодный был, повёлся.

Замолчав, он резко тряхнул головой:

– Ну, короче.

Никита обвёл взглядом класс. Все молчали, явно сопереживая. Даже улыбчивый обычно Лучик слушал серьёзно и по-взрослому.

— Под конец нас в Медвежий согнали, город такой на границе, — закончил рассказ Толька. — Там автовокзал, старый, вонючий. Сказали ждать автобусов — мол, увезут. А не было никаких автобусов! Мэр на них барахло своё вывез и семью, а нас бросил. Вот и сидели там, слушали, как всё ближе грохает. Потом дядя Петя меня нашёл и с парой ребят в Рубежье на машине забрал. А с теми, кто остался, не знаю…

— Толя, это ужасно, — покачала головой Марта Алексеевна. — Мы все тебе очень сочувствуем. Ты прости, я так беспардонно… Я не  знала…

— Всё нормально! — Толька обвёл класс тяжёлым взглядом. — Пусть знают, как оно бывает. О стране никто не думал, всё разворовали.  Флот, корабли военные… Чего, думаете, они по порту врезали? Да потому что других кроме Зеленоморского не осталось. А через него оружие шло, техника с запада. Как его разбомбили, так державные нас и погнали. Свиньи, подонки! — он резко повысил голос. — Ненавижу, всех до единого!

Услыхав крик, в класс влетела обеспокоенная Герда Альбертовна. Приобняв Тольку, склонилась над ним, что-то тихо говоря.

— Что вы сюсюкаете! — раздражённо отстранился Толька. — Надо рассказать — я рассказал. И на вопросы отвечу, Лидия Сергеевна же просила.

Лидия Сергеевна, директор. Значит и правда не Классручка это придумала.

— Хорошо, Толя, хорошо! — переглянувшись с психологом, засуетилась Марта Алексеевна. — Дети, задавайте вопросы.

Никите стало обидно. Во-первых, в Державе у папы двоюродная сестра: хохотушка тётя Валерия, души не чающая в племяннике. И вовсе она не свинья и не подонок.

Во-вторых, вспомнился дедушка. Долгие разговоры на маленькой, уютной кухне. Обжигающий чай с сушками и сахаром вприкуску.

«Не люди виноваты, Никитка — система. Запомни это».

На ум пришёл капитан Деверо из «Горизонта». Как он сказал послу Андромеды: «Зло расцветает в тени молчания»? Вот и Никита всегда старался молчать. Не связываться. «Плетью обуха» и всё такое.

Молчи, дурачок! Оно тебе надо? Рамиль из 9-го «А» до сих пор от Тольки шарахается.

Но сейчас он нутром чуял, что молчать нельзя. Не потому, что герой, а просто… казалось, что если промолчишь, то бросишь Тольку в большой и страшной беде. Словно он тонет и надо протянуть ему руку.

— Толь, — решившись, он встал. Сердце колотилось. Класс настороженно застыл.

— Но все же не могут быть плохими.

Икнув, Толька невидяще уставился на Никиту.

Тут-то всё и началось.

***

Сжав кулаки, да так, что побелели костяшки, Толька двинулся к Никите. Забыв, казалось, обо всём, он тяжело, хрипло дышал.

— Что ты сказал? — спросил он приближаясь. — Что сказал, повтори?

Выскочив в проход, Никита отступал, пока не упёрся лопатками в стенку.

— Толя, не надо! — вскочив, крикнула Классручка. — Герда Альбертовна!

Но было поздно.

Резко сократив дистанцию, Толька одним махом сшиб Никиту на пол, тут же усевшись сверху. Его лицо покрылось пунцовыми пятнами, руки мелко дрожали, будто он изо всех сил напряг мышцы.

— Ты…

Скрипнув зубами, Толька отвесил Никите увесистую затрещину. В голове зазвенело, класс поплыл.

Извиваясь ужом, Никита попытался вывернуться, но Толька держал крепко, не обращая внимания ни на Марту Сергеевну, ни на Герду Альбертовну, отчаянно пытавшихся его оттащить

Рванув Никиту за грудки, он приблизил к нему лицо. Страшное, перекошенное, словно врага увидел.

— Они… они… — задыхаясь, выкрикнул Толька. — Они туда — «Зверобоем», у него боеголовка две тонны! Там ад был, горело всё, песок в стекло спёкся! Мама… беременная, Фимкой назвать хотели. Не звери? Не звери?!

Замешкавшись, словно пытаясь сдержаться, он больно ткнул Никиту в плечо. Дверь распахнулась, в класс ворвался Денис Кротов, глава школьной ячейки «Заставы», куда недавно вступил Толька. Увидев происходящее, он застыл, его глаза округлились.

— Денис, помоги! — отчаянно крикнула Марта Алексеевна. — Он его убьёт!

— Как?! — огрызнулся тот. — Он же псих!

Снова удар, на этот раз в грудь. Толька уже не кричал — хрипел, словно его душили.

— Ты… Они… Ты….

Никиту он больше не видел. Его остекленевший взгляд  блуждал сейчас далеко — там, где рушились краны и стонал, чернея, горящий металл, а песок застывал опалёнными каплями.

Где пылала, обугливаясь и крича, беззаботная Толькина юность.

Он занёс кулак, целясь прямо в лицо. Никита зажмурился. Сейчас, вот сейчас… Но тут кто-то легко, словно пушинку, рванул Тольку в сторону. Послышались крики и звуки отчаянной борьбы. Открыв глаза, Никита увидел физрука Виктора Егоровича Северова, оттащившего Тольку в угол и плотно вдавившего его в стену.

— Толя, Толя, — ловя блуждающий Толькин взгляд, монотонно повторял физрук. — Смотри на меня!

Достав телефон, он направил фонарик Тольке в глаза. Дрожащий, взмокший Толька не реагировал. Увидев Никиту, он снова яростно рванулся.

— Тихо! — властно скомандовал Виктор Егорович, встряхнув Тольку так, что клацнули зубы. — На меня смотреть. Ну!

Он сильно ткнул Тольку пальцем в лоб. Так, что на пунцовой коже осталось белое пятнышко.

— Дыши! Дыши, я сказал. Ч-чёрт…

Левой рукой он похлопал себя по карманам. Скривившись, поднял глаза на Дениса:

— Что стоишь, чучело? Зажигалку дай.

Кивнув, Денис торопливо протянул зажигалку. Намертво сжав Толькино запястье, Северов чиркнул колёсиком.

— Виктор Егорович… — ахнула Герда Альбертовна.

Не обращая внимания, физрук поднёс к толькиной ладони зажигалку и быстро провёл по коже огоньком. Дёрнувшись, Толька обалдело сфокусировал на нём взгляд и вдруг обмяк, словно проколотая надувная игрушка.

В классе повисла тишина. Утерев пот, Виктор Егорович медленно поднялся.

— Ну вы, ребята, даёте… А ты что рот разинул? — резко обратился он к Денису. — Ты «Застава» или хвост собачий?

— А чего делать-то? — набычился Денис. — Он же контуженый!

— «Контуженый», — едко передразнил физрук. — У парня ПТСР, а ты элементарную помощь оказать не смог. Защитники, патриоты… Я зачем с вами, балбесами, после школы вожусь?

Покрасневший Денис не ответил. Медленно выдохнув, Виктор Егорович повернулся к Никите.

— Ты как? — участливо спросил он. – Живой?

Пощупав красное от удара ухо, Никита молча кивнул. Ушибленная грудь болела. На плече наливался синяк.

— Вы в своём уме вообще? — тихо и недобро осведомился у Классручки физрук. — Парня перед классом расковырять, чтобы у него башню сорвало?

Губы Классручки задрожали. Всхлипнув, несчастная Марта Алексеевна выбежала из класса.

— Она ни при чём, — выдавила Герда Альбертовна. — Директива сверху… Лидия Сергеевна просила… Я была против.

— Так и не надо было допускать! — рявкнул Северов так, что Герда Альбертовна подпрыгнула. — Вы патриотизм должны воспитывать, а не лбами сталкивать! Заставь дурака богу молиться… Всё для галочки!

Он раздражённо покачал головой.

— Значит, так. Наумова в медпункт, Рыжова я провожу домой. С Лидией Сергеевной завтра пообщаемся. И если ещё раз…

Он выразительно посмотрел на Герду Альбертовну. Сглотнув, та нервно кивнула. А Никита… Никита смотрел на скорчившегося в углу Тольку. И показалось вдруг, что Тольке стыдно. А ещё горько. И больно.

Да так, что отбитое плечо по сравнению с этим — сущая ерунда.