Велесова ночь (Зарисовка)

Холодно. Холод сковал небо и землю. Только и осталось смотреть, как кружат редкие снежинки да убегает вдаль размытая, грязная дорога. Старики сказывают, нельзя в Велесову ночь пускаться в путь. Кто ж по доброй воле отправится по такой? Ворон бы посмотрел на чудушко. А еще каркать на луну так и тянет, да только не сейчас. Не в образе человека, хотя… почему бы и нет?

— Кар! — изрекает Ворон и слышит короткий смешок. Не оборачивается: знает, кто стоит за плечом. Близко, но все-таки далековато. Пока.

— Ипостаси спутал, птица моя?

Ворон фыркает. Сейчас сорвется ввысь — только его и видели… однако лениво. К тому же бросать Кощея сейчас — последнее дело. До первых петухов врата в Явь открыты, а поглядеть ему наверняка охота на многое.

Вечерний полумрак разрывает резкий свет, бьет по глазам и пропадает внезапно, как и появился. Чуть поодаль, за лесом, проходит совсем иная дорога — сплошь из камня темного. Скачут по ней не кони быстроногие, телеги едут на сундуки похожие: со всех сторон разноцветным металлом оббитые. Ворон их уже видел и не раз, он птица вещая во все миры летающая, никаких врат ему для того не требуется, а вот Кощею в новинку — вон, как глаза загорелись, уже думает заиметь диковинку.

— Идем.

Удивителен шаг чародейский. Ворон хоть и на крыло быстрый, в обличье людском мало чем от человека отличается. Кощей — иное. Взял под руку, шагнул, и исчез лес, грязевая дорога, мелькнуло огненной лентой скоростное шоссе, засверкал огнями огромный костер… не костер — город.

Ворон жмурится, ночное зрение вновь дневным заменяя. Где это видано, чтобы после захода солнца день продолжался? Однако нынешние люди по своим заветам живут, законов предков не ведают, только чуют их, словно дикие звери опасность, и зовут чуйку свою совестью. Одеты тоже… интересно. Ворон, ухмыляясь, косится на Кощея, а тот идет, словно так и нужно, голову не запрокидывает, высотой зданий любуясь, в след заголяющимся снизу девицам не глядит, юношам — тоже, только носом ведет, брезгливо морщась.

— У нас дышится вольготнее.

— Ну еще бы. За все платить приходится, — хмыкает Ворон. — Повозки самоходные отнюдь не навозом землю удобряют.

— Ужели?! — деланно удивляется Кощей, а Ворон замолкает и прячет взгляд под ресницами. Поделом — нашел, кому объяснять. Еще б посоветовал — вообще на отповедь нарвался.

Руки касаются прохладные пальцы, и Ворон накрывает их своими, стараясь согреть. Кощей отнюдь не труп ходячий, как представляют его некоторые глупые люди. Он живой, потому сейчас, непривычный к холоду, мерзнет. Но, конечно, жаловаться не станет.

— Нас ждут, — говорит Ворон и указывает в сторону стеклянной витрины с непривычными буковицами. В название вчитываться лень, да и не стоит — от наименования смысл не ускользнет.

Внизу светло, но не так ярко. Ароматы специй заморских будоражат, заставляют кровь быстрее нестись по жилам. Дух хвойный, впрочем, главнее: обнимает, словно старых знакомых, за стол усаживает. Скатерка белая, хоть и не из льна. В центре стола в плошке — горсть рябиновая да свечка. Огонек вспыхивает сам собой и тянется, силу колдовскую учуяв. Явь нынче голодна до силы, сама почти ничего не дает, а вот пить других готова чуть ли не досуха. Оттого и сильные чародеи почти перевелись.

— Поправлю, — обещает Кощей.

— Губу закатай обратно, — вместо приветственного слова говорит хозяйка. Не горбатая, не хромая и с носом у нее все лучше, чем у прочих, только в очень сильных очках, отчего глаза кажутся слишком большими. — Явь нынче — людское царство.

Кощей кивает, двумя руками берет поднесенную чашу, вдыхает пар дурманящий, греет руки и лишь затем пробует неведомое варево. Взгляд прячет, но в уголках рта таится хитрая улыбка, почти коварная, если не знать его столь же хорошо, как Ворон. Он тоже удостаивается угощения. Кофе — не квас хмельной и не мед, но кто ж откажется в такую собачью погоду от бодрящей горечи? Раньше Кощей в Явь, как на задний двор к себе хаживал. Калитка у него была в Мироздании, о которой и правяне не знали. А потом сам же ее и запер. Теперь приходит только, когда врата меж мирами открываются: в Велесову ночь и то не всякую.

— Ну попытайся, — говорит Яга через некоторое время, и улыбка Кощея становится шире.

— Конец моему покою, — вздыхает Ворон, но просто так —  пустого ворчания ради.

— Делу время, потехе час.

— Вот кто бы еще говорил. Бессмертные часов не наблюдают, — фыркает Яга и глядит очень внимательно на обоих. — Возмужал,— это Ворону, и на губы наползает сама собой озорная улыбка.

Глаза у царя Нави бедовые огромные и колдовские, а ночь продолжается и кто знает, что случится. Неведомо то и Ворону — птице вещей.