Скидки// Девушкам читать можно//обложку вернул// нейронка считать не умеет!

«…По-настоящему я любил только одну женщину. Экзотианку. Ее звали Айяна. Хотя, почему „любил“?

Познакомились мы обычным армейским способом: я в очередной раз лежал в перевозном подобии госпиталя. Не хватало крови и медикаментов, да что там — с энергией перебои случались, потому дышать тяжелораненым лучше было самостоятельно.

Госпиталь развернули рядом с эйнитской храмовой общиной. Это такая военная хитрость: эйнитов свои бомбить никогда не станут, да и наши побоятся. Трудно объяснить, но эйниты находятся в неком симбиозе с переплетением энергетических линий Вселенной, и нападение на общину может вызвать глобальные нарушения причинно-следственных связей. В энциклопедии Кечера по религиозному архемифу написано, что эйнит энергетически стоит ДО причины, и воля его, таким образом, является некими условными воротами между причиной и следствием.

Последователей Матери обычно вообще стараются не трогать. Мы их и не трогали. Просто разместили рядом госпиталь. Однако адептам «мягких» религий трудно оставаться равнодушными к раненым. Чужая боль для них — личное страдание, пусть даже мучаются враги. Враги — дело временное, жизнь во Вселенной — бесценна.

И они пришли в госпиталь. Первыми, и к самым тяжелым больным, как и положено — высшие чины, (у эйнитов их называют Проводящие) двое мужчин и необыкновенной красоты женщина. Я понимал, что, судя по положению в общине, эйнитке было уже далеко за сто, но это не мешало мне любоваться ею. (Я, кстати, и сам уже разменял тогда эту самую «первую сотню».)

Да и не мог я больше ничего, разве что — любоваться. В день первой встречи вообще полагал, что Проводящая мне снится.

Однако на следующее утро мне стало легче, что само по себе настораживало. Рана была серьезной (я хорошо разбираюсь в ранах), и я просто не мог так быстро пойти на поправку. Тем не менее, утром я открыл глаза и ощутил, что ожог, занимавший добрую треть тела, почти не болит. И что сознание уже не так одурманено обезболивающими препаратами. Моя грудь словно бы занемела и в плане чувств — отдалилась от меня.

Я, честно говоря, решил поначалу, что умер. Кто из нас знает, что там, за гранью? Но раненые склонны воспринимать смерть именно так — раз! и уже ничего не болит.

Попробовал встать. Если бы умер, это удалось бы, наверное, но… Я был слаб, как котенок. За этими смешными попытками она меня и застала.

Она зашла об руку с молодым парнем — кровным сыном или сыном по общине — тогда мне было все равно, а позже я не спросил. Я вырос среди экзотианцев и умел читать по их лицам: она была поражена и недовольна.

Я сидел кое-как на постели и пытался спустить ноги. Она уперлась в меня взглядом, я почувствовал его тяжесть… Это, как ни странно, придало мне сил. Сыграло чувство противоречия. Нет, встать я не сумел, но уселся, наконец, более или менее ровно.

Я понимал: она хочет сказать, что вставать мне нельзя. Но говорить со мной — ниже ее достоинства. Ну, а я не обязан слышать ее без слов. Я вообще не обязан понимать экзотианцев. Я — тупой и бесчувственный солдат Империи.

Перевел дыхание и заставил себя встать. Боль, наконец, вернулась, и я ощутил себя живым.

Ее лицо изменилось от внутреннего напряжения. Она пыталась помешать мне проявлять волю, но делала это слишком осторожно, а я шел напролом.

— Вот вы какие, — все-таки сказала она раздражено. — Сядь, ты, мальчишка!

— Ну, не такой уж и мальчишка, — усмехнулся я и сел. Колени подогнулись.

Она видела мой возраст, но — сколько тогда ей самой?

Религия эйнитов своеобразна. Они относятся к жизни, как к высшему дару, трепетнее, чем в иных общинах — к богу.

Я сидел и тяжело дышал, чувствуя, как сознание покидает меня. Для нее терпеть такое мое состояние было пыткой.

Она кивнула юноше, и тот силой уложил меня в постель. Впрочем, много сил ему прилагать и не понадобилось: все, что держало меня в вертикальном положении, относилось, скорее, к области воли.

Эйнитка склонилась, положив руки мне на грудь (я не почувствовал их веса), и стала говорить с моими ранами. Я ощущал, что она говорит именно с ними: тело мое откликалось на ее голос, успокаивающие волны пробегали по коже, холод сменялся теплом и снова превращался в холод. Мне стало легче.

— Только посмей подняться еще раз! — сказала она.

Эйниты не знают обращения на «вы», но ее манера говорить не казалась мне смешной. Властной — да. Она привыкла командовать, это чувствовалось.

— Я приду вечером, — сказала она. — А ты, если хочешь жить, будешь лежать.

Я прикрыл глаза, не в силах сопротивляться. Вечером так вечером.

А потом лежал и думал о том, как она пахнет, и какие у нее удивительные глаза. Совершенно нечеловеческого цвета.