Субботний отрывок 5

Присоединяюсь к флешмобу Марики Вайд)

Сегодня хочу поделиться зарисовкой про девочек-воительниц. 

Все битвы завершены, наступил долгожданный мир, и вроде можно жить дальше и радоваться... Вот только почему становится так больно их сердцу? Что их зовет из прошлого?

Это была последняя зима их беспамятства. Совсем скоро наступит их первая настоящая весна, и ветер из Золотого Сердца Земли пробудит прошлое с его радостью и болью.

Совсем скоро вернутся те, кого они так ждали, не помня и не надеясь...

Струны надежды

…Рей вышла из храма, машинально коснулась перил, задержавшись на веранде. Дерево нагрелось под ее ладонью — отполированное за десятки лет, оно напоминало древний шелк.
Ветер гнал по двору кучи листьев. «Вот вчера же только все убирала», — мельком подумала Рей и, вздохнув, спустилась вниз.
Уже стояла поздняя осень, и заморозки ночью оставляли заметный след на окружающей природе. Края золотых листьев были покрыты инеем — былое великолепие осени. Сухая, мертвая красота. Которую сейчас снова сгребут, чтобы сжечь.
Кто сказал, что мертвое уже не может сгореть?..
Девушка подвязала волосы, чтобы не мешали, и медленно принялась за работу. Горло щипало от стылого воздуха, но Рей, казалось, ничего не замечала, полностью погрузившись в свои мысли. Окружающий мир мелькал яркими мазками на периферии сознания.
Переспелые ягоды в иголочках инея — алое на белом.
Терракота и медь. Старая позолота и пурпур. Кармин и охра. Киноварь.
Краски обжигали роговицу, непонятно почему вызывая раздражение и беспокойство.
Рей уже несколько дней не могла сосредоточиться у священного огня, и он отражал лишь ее смятение, взлетая ввысь рыжими сполохами.
…Разве может мертвое болеть — и сгорать раз за разом?..
Резкий порыв ледяного ветра подхватил листья и закружил в воздухе.
Рей резко вдохнула — легкие обожгло — и запрокинула голову к небу.
Холодная голубизна. Чужая, далекая, неподвижная. Равнодушная. Без единого облачка. И не скажешь, что она источала жар летом, ласковым ветром касаясь кожи.
Стылая, выцветшая, ледяная — сейчас.
…Как чьи-то глаза…
Новый порыв высоко поднял и понес листья.
…Счастливый, летает, где хочет…
А как полететь ей? И есть ли ей, куда улетать?..

…Мако в десятый раз переставила горшки с цветами, протерла невидимую пыль. Остановилась, утерла лоб тыльной стороной предплечья, невидяще оглядывая пространство.
Ее уютно выстроенный мирок вдруг показался ей хрупким и готовым разбиться на тысячи осколков. Острых, режущих и так встревоженную душу. Ей вдруг стало тесно и душно, она задыхалась в замкнутом пространстве.
Девушка резко распахнула окно и уцепилась за раму, жадно глотая морозный воздух. Этой ночью она так и не смогла уснуть: просто неподвижно сидела у окна, положив голову на руки. Внизу, в городе, сверкали огни рекламы, делая небо каким-то свинцово-белесым.
И в нем совсем не было видно звезд.
А ей нужны были звезды…
Ей казалось, что в их переливчатой дрожи лучей она услышит что-то очень важное…

…Ами сидела на дополнительных занятиях, но не слышала почти ничего. Что было ей, мягко говоря, несвойственно.
Солнечный день конца осени. Ведь ничего грустного, так?
Это не низкое серое небо с бесконечным тоскливым дождем, который превращал золотую красоту в бурую грязь.
А еще она почему-то знала, что дождь бывает другим. Радостным, переливчатым, как струны арфы, и его капли прозрачные и почти сладкие…
Ами сильнее сжала ручку.
Нет, она непозволительно рассеянна. Скоро экзамены, и ей…
Острый укол вошел в сердце и руку выше локтя, заставив вздрогнуть.
Да что с ней такое происходит…
Она сложила тетради и тихо выскользнула из аудитории.
Может, хотя бы вода поможет ей успокоиться…
Ами стояла под горячими струями, зажмурив глаза. Вода была ее стихией, дарила спокойствие и ясность мыслей, а сейчас… Сейчас в ее душе царило смятение.
Брызги оседали на волосах, но Ами не замечала и этого.
Она чувствовала, что продрогла до костей, и никаким теплом снаружи ей не согреться.
Этот холод шел из глубины ее души.

…Минако шла по вечерней улице, отстраненно глядя перед собой. Погода портилась, светло-голубое небо подернулось серой дымкой.
Резкий ветер трепал ей волосы, гнал вперёд сухие листья. Опять пойдет дождь… Как же она устала от этих серых дней, а снег все никак не выпадает.
Светлая голубизна, что выморожена до звонкости. Слепящее солнце. И белый мир, сверкающий серебром… Чистая страница…
Минако вздохнула. Непонятная тоска не отпускала, теребя сердце.
Резкий порыв взметнул листья, прибив к ее ботинкам листовку. Девушка подняла ее, развернула…
Это была реклама о концерте новых кумиров молодежи. Яркие краски, симпатичная внешность.
Она ведь об этом так мечтала совсем недавно.
Стать звездой. Блистать на сцене. Дарить людям свою любовь через песни.
Почему сейчас ее мечта кажется такой пустой?
Что она может подарить, если внутри ощущается лишь пустота, заполненная серым льдом? И как лед может болеть, да так, что трудно дышать?..
Минако смахнула слезы и бросилась к автобусной остановке.

…Усаги сегодня была непривычно задумчива. Она не смеялась, не теребила Мамору посмотреть то одно, то другое. И когда молодой человек протянул ей горячий сладкий картофель, долго задумчиво держала его в руках.
Мамору мысленно напрягся. Врагов не ощущалось, до экзаменов еще далеко, с подругами Усаги поссориться не могла. Тогда бы она грустила и спрашивала его совета.
Он ласково провел кончиками пальцев по щеке девушки.
— Усако, что-то случилось?
Та вздрогнула, выныривая из своих мыслей и смущенно улыбнулась, покачала головой.
И снова уставилась на остывающее лакомство в своих ладонях. Наконец, тихо проговорила.
— Мамо-чан, тебе не кажется, что что-то происходит? Что-то неправильное. Ами стала задумчивой и рассеянной. Мина грустит о чем-то. Рей… У нее в глазах вообще какая-то обреченность появилась. Мако словно потерялась в себе. И я ничем не могу им помочь…
Мамору мягко привлек девушку к себе, гладя по волосам.
…Небо, почему сейчас?.. Они же только прошли тяжелейшую из битв. Их — за что?.. Он присматривал за ними по необходимости все эти два года. Но что он может против этой — древней — боли?
Вслух он сказал другое.
— Усако, ты им помогаешь уже тем, что ты есть.
Усаги завозилась в его объятиях, потом отстранилась, виновато улыбаясь.
— Мамо-чан, ты извини… Я должна идти. Я чувствую, что им сейчас плохо… Мне нужно быть с ними.
Мамору улыбнулся в ответ.
— Конечно. Позвони, когда вернешься домой.
— Обязательно!
Девушка помахала рукой и побежала к храму Хикава. А Мамору задумчиво облокотился на парапет, смотря на горизонт. Вокруг его губ появлялась горькая складка.

…И через несколько минут все пять воительниц, не сговариваясь, собрались на чисто выметенном дворе перед храмом.
Что-то тянуло их сюда.
Словно здесь и в маленькой, тепло освещенной комнатке они могли быть собой.
Только вместе.
Они молча стояли несколько секунд, видя во взглядах подруг ту же грусть и смятение. Усаги чувствовала их боль, и это было невыносимо.
Наконец, она заулыбалась и выпалила:
— Девочки, а я принесла горячие пирожки и пирожные. Рей, завари чай, а? У тебя такой вкусный получается… Ты недавно делала. Ягодный, помнишь?
…И промерзшая тишина разбилась на множество осколков, наконец пропуская в сердце тепло.
И одна за другой на губы воительниц легла улыбка.
…И когда за ними закрылась дверь, на двор перед храмом Хикава опустился вечер, а в пространстве неслышно зазвенели струны надежды.