Ангелы не умирают

Лана. Она подсела ко мне, когда занятие началось. Спросила: «У тебя не занято?» Мне очень хотелось ответить: «Занято», но я опоздал. Она уже расположилась на свободном месте и принялась раскладывать свои вещи на второй половине стола, достала и раскрыла учебник, толстую тетрадь с записями, вынула из аккуратного пенала ручку. Апофеозом стал извлеченный из недр рюкзака блокнот, на обложке которого среди пухлых облаков резвился на радуге розовый мультяшный единорог. Интересно, зачем было спрашивать, если знаешь, что место рядом со мной всегда не занято. Я не завел здесь ни одного друга, как, впрочем, и в других школах, где мне довелось учиться во время наших странствий по городу, по разным его частям. Переезжая, он неизменно менял нам все окружение, я получал новую школу и незнакомый класс, Лука – другого куратора домашнего обучения. Причем наши с братом учебные заведения никогда не совпадали.  

Достав наконец все, что нужно, Лана сложила руки на столе и затихла. Она больше не смотрела в мою сторону, но я все равно чувствовал себя не в своей тарелке, страшно напряженным. Занервничал и постарался незаметно натянуть повыше рукава водолазки, чтобы наружу не вылезли синяки на запястье. 

Урок шел своим чередом, маленький лысоватый географ что-то бухтел про великую пустыню черного континента. Я бы не отказался там побывать. Я бы не отказался очутиться, даже в самой гнусной дыре этого мира, при условии, что он оставит нас с Лукой в покое. Я размечтался и не заметил, как передо мной появился листок, в уголке которого красовался крошечный розовый единорог. Это был листок из ее блокнота и на нем четким, ровным почерком было написано «Привет». Я почувствовал, как от волнения кровь прилила у меня к лицу, а сердце заколотилось где-то в горле. Хотел проигнорировать ее записку, но потом все же дописал чуть ниже «Привет». Она придвинула листок к себе и добавила после моего ответа «Как дела?». Я написал «Спасибо» и подумал, что ей видимо скучно и она хочет развлечься перепиской. Лана взяла листок и опять принялась строчить на нем: «Это надо понимать как: не хочу говорить, но спасибо, что спросила?»

Я ответил: «Извини». А что еще я мог написать, все в общем так и было. Не на самом же деле ей интересны мои дела. Тем более, что они были настолько плохи, что я предпочитал о них помалкивать. Лана снова взялась за ручку. «Марк, почему ты такой?» прочитал я спустя минуту. «Какой?» - «Замкнутый, неразговорчивый, сторонишься людей». Что здесь ответить? Что все издевательства, унижения, которые я терпел и терплю, не дают мне возможности ощутить себя таким же свободным и уверенным в себе как они, мой одноклассники, быть с ними на равных. Как я могу беспечно смеяться, шутить и трепать языком вместе с ними, зная, что ждет меня по возвращении домой. Они для меня люди из другого параллельного со мной мира. 

Ничего этого я, разумеется, не сказал. Только написал «Разве это преступление?». Она прочитала, задумчиво покусывая кончик ручки, и снова начала что-то выводить там, зачем-то прикрыв от меня слова ладонью. Потом пододвинула мне исписанный листок, где мой дерганный, скачущий почерк так отличался от ее аккуратно выведенных строчек. Я прочитал «Ты очень симпатичный» и несколько секунд тупо смотрел на бумагу, не зная как на это реагировать. Я как-то никогда не думал о себе в таком ключе...