После бала иди, сука, спать

Классе в третьем я был влюблен в одноклассницу Свету К. Это была симпатичная девочка, учившаяся на одни пятёрки. Симпатичной я её вспоминаю сейчас, а тогда считал раскрасавицей. Соломенного цвета чёлка, синие глаза, прямые и тонкие как карандаши ноги – ну что могло быть прекрасней? 

Чувство моё было тайным, но оттого не менее сильным. Я любил Свету всею душой: дёргал за косы, показывал язык, кидался снежками после уроков – всё тщетно. Сердце девичье оставалось холодно, я страдал. Промучившись любовью весь учебный год, я уже был готов забрать с собою тоску на каникулы, как вдруг… страдания мои сняло как рукой.

В то погожее майское утро Света явилась в класс с огромным чирьем на лбу. Это было омерзительно. Чирей ей даже не помазали зелёнкой, и оттого он выглядел только гаже.

Я испытал болезненный и в то же время целительный шок. В мгновение ока провалились в тартарары невзгоды неразделённых чувств, и на смену им пришло брезгливое недоумение: как могло мне нравиться это лицо – лицо, взрастившее на себе этакую гадость?.. На каникулы я ушёл с приятной пустотой в сердце. 

Первого сентября Светин лоб был снова гладок и чист как фарфор. Но осадочек остался, и любовь, увы, не ожила. Это не был несчастный случай: чувство не просто умерло, его убили. Рефлектируя по этому поводу, я возложил всю вину на Свету. Да, это именно она своей глупостью убила во мне то прекрасное, что сама же и зародила. Всего-то и нужно было дуре, что с недельку не ходить в школу, тупо посидеть дома. Пусть не ради меня, хотя бы ради собственной волшебной красоты – не могла же она, в конце концов, о  ней не догадываться!.. А я – что я? – не я ведь придумал правило «принцессы не какают», и уж тем более не я его нарушил! В данной ситуации я просто жертва.

Прошло несколько лет, и вот мы проходим по литературе рассказ Л.Н.Толстого «После бала». Я тогда был больше по жюльвернам, поэтому кондовую шнягу из учебника читал чаще всего по диагонали. Но тут – то ли рассказ такой маленький, то ли ещё что – ознакомился от и до.

Ознакомился – и полностью одобрил. Показалось: ну да, всё правильно, разве ж можно после такого продолжать любить эту Вареньку! Ведь этот изверг, мордующий солдат, – он ей не кто-то, он ейный отец! А значит и она… Значит и она…

Дальше этого «значит и она» мысль не шла, упиралась в какой-то мохнатый тупик. Что – она? Что – значит? Ответа у меня не было, но мне он был и не нужен, вполне хватало одного лишь неприглядного вида, который неожиданно возник у романтизма данной истории. Это как если бы полковник превратился в гнойный чирей на лбу своей очаровательной дочери. Чирей незримый, которого вроде бы и нет, но о котором знаешь, что он всё-таки есть.

Юношеский максимализм – вот что это такое. Part of. Когда любовь возносится на пьедестал эстетического совершенства, и в парадигме её сплошь прекрасное и прозрачное. Когда любовь живёт в хрупком замке из хрусталя. Когда в этом замке не срут принцессы, а вблизи от него не срут их отцы. (Где-нибудь чуть в сторонке каким-нибудь братьям и сёстрам, наверное, уже можно.)

То был юношеский максимализм. Прошли, однако, десятилетия, и не далее как в прошлый четверг я усаживаюсь  на диванчик для клиентов в ожидании того, как мне помоют машину. На столике рядом валяется книжонка формата А5, называется что-то вроде «Величайшие рассказы всех времён и народов». Заглянул в оглавление, а там среди прочего – угадайте что. Ну и… освежил в памяти.

Имею сказать вот что. Во-первых, лишний раз убедился в стилистической рукожопости Толстого. Например, в диалоге на полстраницы семь раз подряд авторское «сказал»; любит Лев Николаевич это слово, не первый раз уже замечаю. Или вот есть такое: «[Варенька] исподлобья смотрит на меня ласкающими глазами». Блять, это даже представить себе страшно.

Во-вторых, весь этот сюжетный психологический надрыв, связанный с избиением солдата, я расцениваю как эпизод старческого лицемерия, обуявшего Толстого под конец жизни. (Рассказ написан за семь лет до кончины автора.)

Лёва, ну ты же военный человек, офицер, в молодости воевал на Кавказе, оборонял Севастополь – и что? Неужели сам никогда такого не делал? И никогда не видел как это делают другие? В первое я ещё могу кое-как поверить, но во второе – нет, извини. Видел ты это, Лёва, видел неоднократно, и нихуя ты за солдатушек не заступался, иначе история не забыла бы донести до нас это. А знаешь почему ты, Лёва, не заступался?.. Не потому что ты такой плохой, а потому что это было в порядке вещей. Пиздить нерадивых солдат всегда было и будет в лучших традициях русского офицерства. Говорю тебе это со знанием дела и с полной ответственностью, т.к. сам не раз выхватывал командирских пиздюлей, находясь на срочной службе в рядах Советской Армии. И выхватывал, замечу, по делу: в самоволочку любил сходить, забухать с корешами. В общем, войсковая поговорка о том, что «куда солдата ни целуй – у него везде жопа» – она, в общем-то, правильная, и лично я не в обиде. 

Поэтому хлестанье солдата по мордасам – всего лишь рабочий момент обыкновенных армейских будней. И то, что твой герой охладел из-за него к Вареньке – нонсенс. Просто нонсенс, Лёва.

Любовь – штука жилистая. Так просто её не согнуть.