Начало дня

Музыка играла всю ночь, и мы, веселые и разгоряченные, совсем как перемигивающиеся языки пламени после заката, веселились и вытворяли невероятное, воспевали песни и возносили над головами руки в танце, пили портвейн из чайных чашек, восклицали в ночь и в открытое окно, в  которым  мерцающими желтосинебелыми огоньками спал город, но не спали мы  –  уфф,  это было прекрасно. Но все однажды кончается, и это по-настоящему меня печалит, ведь можно еще чуть-чуть, еще немножко, оттянуть тот ужасный момент, когда вот, конец, все. Окей, говорю я, и вот, сейчас семь утра, я стою в незнакомом дворе, вряд ли еще трезвый, но уже с ужасающими признаками похмелья. 

Справа и слева высокие пики кипарисов прикрывают разбитые фасады зданий – в одной из них вчера лилась жизнь, а сейчас все выглядит безжизненным.  Все так всегда. Через час у меня автобус, который должен забрать меня из этого города, и отправить в следующий. Но до того нужно отсюда выбраться, забрать из камеры хранения потертый рюкзак и отыскать мой автобус среди тысяч таких же. И все же, все, что сейчас меня мучает – это пульсирующая боль в голове, по которой, словно по наковальне отбивает ритм чугунный молот. Я заканчиваю смотреть по сторонам и делаю неуверенный шаг в неизвестном направлении. Мне везет – всего через пару домов  вижу обшарпанную остановку; рядом бездомные псы копаются в куче мусора. Я сажусь на скамью –  тут же подходит троллебуйс, в который, наплевав на проезд, я прохожу и сажусь в самый его конец, и мы трогаем между домами. Я смотрю на часы – совсем скоро я свалю с этого города, и оттого мне становится немножечко грустно. Взгляд за пыльным и изрезанным временем и вандалами  стеклом то и дело расфокусировывается, а я его то и дело поправляю и думаю, ну и ну, мне срочно нужен глоток, а вместо этого я качусь в бл**ском троллейбусе. От безысходности я наблюдаю, как оплачивают проезд просыпающиеся люди, смотрю, как они одеты, смотрю на выражения их лиц, на морщинкирукиноги, открытые шеи и закрытые плечи; о, вот девушка в белом в черный горошек платье, что колышется на смуглых бедрах от порывов ветра из приоткрытых окон, будто далекий парус, берущий курс в открытое море. Солнце едва поднялось, но автобусе уже жарко и невероятно душно. Я дышу в перерывах – когда открывается входная дверь.

 Внезапно, в окне мелькает синяя полоса, тут же скрывается за домами и вырывается вновь. Эй! - кричит она мне, - эй, постой, что ты делаешь, ведь я здесь, а ты там, остановись, посмотри на меня! Тут я совсем задыхаюсь – воздуха нет, а двери не открываются и это просто ужасающе.  Я  хочу закричать стой! но тут двери распахиваются, и я вырываюсь вон из чрева чудовища и жадно хватаю воздух и смотрю вперед – там ли моя полоса, так  же ли манит и зовет меня? Машина закрывает двери и скрывается за поворотом – я остаюсь совсем один, не считая людей, но  их я не считаю. Я смотрю на часы и вспоминаю про свой автобус, который ждет меня где-то на площади, который должен увезти меня вон из этого города и вон от моей бирюзовой полосы. Смотрю на часы, потом на остановку, на часы, на остановку, на полосу и опять на часы. На*уй, НА*УЙ  автобус, можно подумать, больше нет автобусов на свете кроме моего, - говорю я, и иду вниз по улочке.

С каждым шагом мое настроение улучшается – я уже чувствую, я вдыхаю, я слышу ЕГО. Все чаще я вижу людей в купальниках – все стройны и красивы – да что же это такое? Искусственные пальмы на подходе, вывески – кичливые названия, шлёпки, ноги, загорелые спины,  зазывалы на тротуарах – терпеть не могу, но они лишь зарабатывают на кусок хлеба и на пинту красного этой ночью. Я шагаю, ноги – я привык – плавятся в кедах, плевать, я заворачиваю в пивную и беру себе отменную порцию светлого, но не открываю, нет – время еще не пришло. Я шагаю дальше. 

Набережная открывается быстро и сразу. Я облокачиваюсь о поручни и смотрю на его величие, на желтые барахтающиеся фигурки в бирюзе и белой пене, слышу его запах и обычно-печальные утренние стоны, нисходящие в шепот  “Я всего-то и простираюсь до горизонта, что бы сказать  “Доброе утро”. Все не так и плохо, а, парень?” 

Ко мне подходит местный и предлагает пинту недорого, но я говорю, что у меня есть. Он кивает, но не отходит. Я спрашиваю, как тут вообще, есть палево или можно забить на это дело? Он говорит, что в общем-то по*уй, но лучше иметь бумажный пакет, и мы заводим диалог от стоимости лосося, до почему море синее. Парень скучает, и мы болтаем некоторое время. Потом я спускаюсь вниз, на пляж, раздеваюсь до трусов и бросаюсь в еще непрогретые волны. Их объятия будоражат и мгновенно трезвят. Я вздрагиваю и покрываюсь мурашками. Вынырнув, я смазываю очертания воды и неба на глазах, я хочу кричать и вопить во все горло, и мне все равно на остальных, но не до конца. Я опять опускаюсь в глубины и кричу – крик опускается на самое дно и всплывает с пузырями из моих легких на поверхность и устремляется в небо. Эй, эй, - кричу я, - вы, вы все имеете значение в этом мире, для каждого из вас есть место, иногда даже под солнцем, так давайте жить и наслаждаться миром, даже если он иногда шлет вас на*уй! Это все – мое, это все – ваше, этого всего – более чем достаточно, что бы быть Человеком! Уфф, я отфыркиваюсь и гребу к берегу. 

Море в девять утра – лучшее лекарство от похмелья. Я знаю, верьте мне. Выбираюсь на берег – ох, горячо ступам идти по раскаленным камням. Я достаю из рюкзака рубаху и подстилаю под себя, достаю пиво и наливаю в стакан, мой походный, бутыль в рюкзак, в тень. Откинувшись и прислонившись к стене набережной – я, наконец, чувствую себя хорошо, а отхлебнув – великолепно. Какие, на**ен, раскаленные автобусы и вздохи от остановки до остановки, если можно вдыхать этот воздух бесконечно и бесплатно? Допив стакан, я наливаю новый и тянусь в рюкзак за блокнотом. 

Людей на пляже уже немало. Я наблюдаю за всеми – так уж я устроен. Когда ты зачастую мотаешься по городам в одиночестве – наблюдение приносит умиротворение и некоторое спокойствие и поводы для философии. Прямо у воды парень и девушка сидят на карематах, в руках девушки книга, парень хочет ее отнять, и они весело и задорно смеются, что на моем лице всплывает улыбка. Все это происходит так невинно и непосредственно, что я даже немного задумываюсь о грустном. Обычно я об этом стараюсь не думать, и, в общем-то, чувствую себя неплохо. Слева от меня на большой темно-синей простыне лежит пожилая пара. Дед читает,  жена заботливо мажет его спину  солнцезащитным кремом, а после лежит и размеренно перелистывает газету. Я не знаю, помнят ли они еще о таком понятии, как любовь, но если любовь существует, а она существует, в старости она выглядит именно так. Поодаль, в трех метрах от воды, я вижу девушку в бирюзовом купальнике, с черными, как безлунная ночь волосами, собранные в толстую косу, опускающуюся ниже плеч, тоненьких, что косточки едва выступают и тут и там, и ах! ключицы на белоснежной груди,  тонкая длинная шея, едва заметные скулы – ты похожа  на  *** когда-то.  Я люблю тебя, милая, и готов любоваться тобою вечно, плевать, что через пару часов я тебя уже не увижу, а еще через день –  забуду: частица тебя навсегда отложится в глубине груди.

Проходит время –  час, второй, третий. Пляж почти пустой. Я уже пару  раз сходил за светлым, воскрес духом, и теперь просто сижу и думаю о своем, думаю о пережитых днях, думаю, сколько в них было жизни, и в лишний раз убеждаюсь, что делаю все правильно.  Где-то рядом я слышу Риту Вихрию и озираюсь в сторону музыки. Ого, да там целая банда хиппарей: они громко смеются – смех разносится над камнями и над водой. Они подпевает в такт и заходится в медленном танце, а длинноволосый парень уже расчехляет гитару.   Я все переношу в мою маленькую книжку.  Мне интересно – я не зря здесь. Я уже подумываю  подойти к ним и спросить, откуда они и как долго здесь, как один из парней, тот самый, с гитарой, встает и идет ко мне. Я откладываю ручку.

- Привет, - говорит он, и протягивает длинную загорелую руку.

- Здорово, - говорю я, и тяну в ответ свою. 

Мы крепко жмем руки.

- Ты давно здесь.  - Он окидывает головой пляж и кивает на блокнот. - Пишешь что-то?

- Больше записываю, - отвечаю.

- Здорово. Сам всегда хотел заняться чем-то подобным. - Он ковыряет ногой гальку. – Присоединишься к нам? У нас весело, - парень кивает в сторону компании, где музыка становится  громче.

Я вижу в нем в беззаботного хиппи, он во мне – бродягу – мы находим общий язык, а чуть позже –  пару бутылей красного. День близится к вечеру, и на берегу, в десятках метрах от соленых брызг, возгорает костер, возвещая, что ночь уже близко.  Ночь, что продлится до самого утра, ночь, наполненная голосами и музыкой, наполненная треском костра и долгими разговорами подле него.  Меня все так же ждет мой рюкзак, стоит в ожидании автобус – но пусть все замрет, пока подле меня происходит жизнь. 

                                                                                                                              Март, 2017