Ни одна

Ни одна человеческая мысль не способна коснуться того сокровенного и прекрасного, что заставляет многие исполненные страстью души нескончаемо бурлить и изнемогать в пучине безответных вопросов о природе бытия.

Ужасно сознавать, что живешь на красивой картине с простыми рамками, в кажущейся и притворной доступности от выхода за край. Все кругом утоплено в неясных, смутных бликах, в затушеванных предметах и бледных, скудно обрисованных субъектах, и настоящего, глубоко сакрального и таинственного за этим будто не усмотришь.

Хлопнуть бы так по миру пышной, сытой яркой краской кистью и проветрить немного душную и затхлую атмосферу на холсте. Может, что-нибудь бы и проявилось, прояснилось; что-нибудь да возникло в сером беспорядке от разбросанных ударом брызг.

Нет, выхода отсюда нет. И я вслед этому признанию, лишь бы не оглянуться назад и навсегда не замереть в бесчувствии, задаюсь вопросом: а нужен ли он – выход? Как известно, на любой выход должен существовать и вход. По крайней мере, пройдя через выход дважды, можно понять, что в одном из этих прохождений ты все же вошел, тогда как в другом – снова вышел. Но куда вошел и откуда вышел? И есть ли что-то помимо этого мнимого раздела надвое? – Теряюсь в горьких и не радостных догадках. Но раз теряюсь, и раз это сознаю, то значит присутствует во мне то незримое, где все же нет места бесконечному блужданию.

Сбросить бы окончательно с себя все разом – и убежать в глухую чащу, забыв свои дорожки, тропинки прежних размышлений. Да вот решусь ли, притянет ли меня к себе в объятия сумасшествий дух? Нет, стоять останусь на нескончаемом, разветвленном перепутье; воспротивлюсь бурному порыву унести себя во чрево далекого незнания и, обездвиженный проснувшейся в душе энергией, страстным, гордым, повидавшим – а потому и непреклонным, – взглядом обнесу завораживающий блеск темноты лесных прогалин. Долго ли так я способен простоять и воспротивится походу по неверным, жутким тропам, что навсегда хотят в себя вобрать мою и им присущую потерянность в природе?