Добавленные сцены
Автор: Мария Bromden КозловаИтак, что же добавилось в первый том? Я обещала принести все новинки сюда. По объему вышло почти как новая глава! Глава у нормальных людей, около 21 т.з., а не как у меня обычно, по 40-60. 
Усталый и довольный, Кэларьян отправился спать позже других. Голод до нового чтения все никак не утихал, с момента возвращения из Глорпаса он каждый день по полночи сидел за книгами. Гансвард, конечно, ругался, Карланта тоже — синяки под глазами и изнуренный вид их не радовали, но Кэларьян ничего не мог с собой поделать. Зато в сон проваливался, как младенец, и даже собачий вой не будил его, как остальных горожан в округе.
Вот и сейчас он заснул, как только завернулся в одеяло, и ворох образов и мыслей понесся без всякого порядка перед внутренним взором. Утомленный разум не выбирал сюжеты, гоняя по кругу прочитанное и сказанное за день. Было однако во всем этом нечто общее, чему в обычных снах не место. На краю сознания вновь ощущалось чье-то присутствие.
Кто-то думал о нем. Мысли эти дергали связь, тонкую золотую нить, что тянулась вглубь прошлого к людям, которых он когда-то любил. С той ночи в Глорпасе, когда он вырвался из круга посвященных, прошло уже три месяца, посвященные не давали о себе знать. Но неотступно были где-то рядом. Это не могло продолжаться вечно.
Кэларьян закрыл глаза, чтобы легче коснуться светлого потока жизни, приготовился к извечному чувству падения и даже почти не качнулся. Он вошел в Светлый мир и медленно последовал вдоль нити. Если на другом конце окажется кто-то один, всего один из тех, кто так хотел его найти, он выйдет из тени. Он встанет с бывшим другом лицом к лицу, потребует сорвать маску и объяснить, какого демона они продолжают добиваться того, в чем он отказал твердо и ясно.
Золотые потоки скользили вокруг, тонкая нить связи вела к двум большим светящимся клубкам.
Вокруг более яркого рябила частая сеть, как шелковый платок на лице дамы, желающей остаться инкогнито. Нельзя было понять, кто это, но незнакомец был силен. Второй же либо только начинал свой путь, либо страдал от какой-то болезни — его свечение мерцало очень слабо, объемное, но как будто пустое.
Золотые нити между этими двумя были прочны и стабильны, как у давно знающих друг друга людей. Сильный обратился к слабому, по чувствительной нити пошла волна в такт голосу, и можно было разобрать слова. Смысл, который они передавали, звучал в голове неузнаваемо, тоном собственной мысли.
— Ты истощен. Ты отдал потоку слишком много сил. Рисковый ныряльщик тонет, я тебя предупреждал, — было что-то не то надменное, не то брезгливое в отношении этого человека к своему собеседнику.
— Прошу, простите, магистр. Неделя или две — и я буду в порядке, — второй голос шел по нитям мягче и уступчивей, как у юноши или признательного ученика.
Кэларьян решил, что говорили старший посвященный и младший.
— Ты осмелился изменить план и едва удержался. Стоит напомнить, что было бы тобой, провались эта миссия? Он, — голос старшего особо выделил это слово, — не любит выскочек.
— Магистр, я не знаю, чем ещё заслужить высшее посвящение. Прошло столько времени! Мне было обещано…
— Высшее посвящение? На грани провала? И за что! За примитивную работу с железом, — презрению старшего не было предела. — Единственная достойная работа с металлами — это путь к превращению их в благородное золото. Мне не нравится твое легкомыслие.
— Магистр! Я создал нити, бьющие точно в цель.
— Ерунда. Ты гордишься, что подтянул к себе камень, просто дернув его за веревку.
— Вовсе нет. Я горжусь, что смог найти эту веревку наощупь, с закрытыми глазами. Ведь я никогда не встречал этого человека, и никто не вел меня по своей связи.
Повисла тишина. Свечение старшего запульсировало, золотые нити поплыли вокруг едва видимого слабого клубка, будто ощупывая. Молодой стремительно гас, не в силах больше здесь оставаться, его свечения едва хватало, чтобы продолжать разговор.
— Это… достойно… — голос его затихал, свечение меркло.
— Положим.
— Я … — свет коротко мигнул и погас.
— Потратился, как школяр, — хмыкнул старший. — Или поток его поглотит, или он и правда чего-то стоит.
Одна из нитей, тянувшихся с просторов Светлого мира, вдруг стала набухать, затрепетала, и по ней стремительно прокатился золотой шар. Кэларьян опешил. Кто-то слушал их издалека, не желая появляться сразу.
Яркий, как солнце, плотный, как камень, шар упал на то место, где клубилось раньше незнакомое свечение, и расцвел диковинным узором нитей, бегущих вокруг неясного силуэта. Смотреть на него было больно, это мог быть только кто-то из самых первых, самых сильных посвященных. Но защитная сеть скрывала его слишком хорошо, чтобы узнать.
Первый посвященный спросил недовольно:
— Ты и правда обещал ему высшую ступень?
— Неважно, — новый голос был весомым, объемным и тяжким, каким мог быть голос старика, прожившего много лет и привыкшего к власти. — Скоро все это будет неважно. Прекрати мелочиться.
— Когда-то мы не раздавали высших посвящений…
— Хватит.
Даже если первый и хотел продолжить, он не смог — приказ могущественного старика пробежал по золотым нитям и пучком тонких щупалец облепил ему рот.
— Теперь о важном. Кто выполнит главную задачу: ты или твой самодовольный друг? Он до сих пор не ответил.
Хватка золотых щупалец ослабла, дозволяя недовольному говорить.
— А может, это будешь ты? — тот злился. — Ты, который говорил, что он все забыл, что потерял хватку. Что он не опасен!
— Опасен?
— Я не коснусь Кэларьяна. И не стану его ловить.
— Жалкий трус. — Презрение рассыпалось по нитям колючими искрами.
— Трус? Да, я боюсь. И ты тоже должен, — все недовольство говорившего затмил подлинный страх. — Ты знаешь, что из долины он вернулся один. Великий магистр не мог ошибиться. Не мог погубить себя!
— Что ты пытаешься доказать? Что наш Кэл, наш мечтатель, этот размазня — убийца?
В груди потянуло, закололо. Они никак не могут оставить прошлое в покое. Мало той трагедии — той цепочки трагедий, что случились одна за другой, — они продолжают копаться в былом, как обычные глупые старики. Но в прошлом все ведет только к Ригелли и его безумству, заразившему всех, кому он доверил свои тайны. Эмилия уже поплатилась за эту жадную страсть. Кэларьян тоже. Он больше никому не даст сойти с ума.
— Лови его сам, — недовольное свечение стало отдаляться, гаснуть и уходить из того несуществующего места, где встретились два старых друга. Второе тихо клубилось ещё мгновение или два и тоже пропало.
Они его боятся. Они так сильно хотят его поймать, но боятся, и даже в Глорпас отправили солдата, а не посвященного. Попытаются снова отвлечь грубой силой, когда поймут, где он прячется? Или рискнут показаться сами?
После того раза в Глорпасе посвященные поубавили пыл. На краю сновидений постоянно мерцал свет чьего-то внимания, но очень осторожный, ненавязчивый. Они поняли, что он ничего не забыл и не потерял свою хватку. И что он все ещё умеет больше, чем они.
Но разве не могли они учиться сами, во все это время, что он сначала отдалился, а потом и вовсе сбежал? Двадцать лет! Как много можно сделать. И созидательного, и разрушительного — если разум направлен на ложное. Хвала Единому, губительная сила без хранимых Кэларьяном тайн им не далась, так что годы бесплодных исканий прошли зря. Созидать же легко и без помощи, только верным намерением. Как можно это не понять?
Нет, он несправедлив. Кэларьян выдохнул, хотя в Светлом мире дыхание не чувствовалось. Человек всегда стремится узнать то, что узнал другой.
Чего бы достиг он сам, даже светлого и истинного, если бы Ригелли не показал ту страшную высоту, что покорил — самый талантливый из них, самый смелый? Тоже бродил бы по исхоженным тропам, не решаясь заступить за край, не зная, что дорога стелется туда, куда направляется шаг.
Он не мог винить старых друзей за жажду знания. Но, перейдя черту, они навсегда лишили себя возможности его получить.
Золото стало меркнуть, в теле просыпались ощущения, возвращался реальный мир. Кэларьян открыл глаза. За окном занимался рассвет. Стоило признать — не только посвященные опасались новой встречи. Он тоже не вышел из тени и только слушал всю эту ругань.
Мечтатель и размазня. Всегда надеется на лучшее. На то, что не придется вступать в открытый конфликт, что высокое в людских душах возьмет верх над низким. Пожалуй, его можно было назвать кое-как и похуже.
Кэларьян сел в постели, спустил ноги на холодный пол и потер больное колено. Как бы ни пенял он своей боязливости, внутри все-таки затеплилась искра надежды, что старики отступятся. Не одумавшись, так побоявшись.
Первый холодный луч пробежал по крыше храма во внешнем городе и ударил по глазам. Надежды надеждами, а пора заняться делами. Для начала хотя бы разгрести завал книг, что он устроил в библиотеке за последнюю ночь.
2. Так же важно - теперь уже в первом томе мы вкратце узнаем, каковы были планы Сейтера насчет Берении и дальнейшего, и что он думает о своих союзниках. Появляется новое имя. (Глава 17, на пути к драматической встрече с герцогом Беренским)
Верховой, распаленный шпорами, опередил охрану, колонна рушила порядок. Пришлось сдержать горячего коня, чего Сейтер не любил, да и себя заодно, чего не терпел вовсе. Очень не хватало Вари, готовой чепуховыми беседами вернуть положению легкость, а Бренельду вправить мозги так, чтобы никто не таращился, — тихо и действенно. Да тот бы и не ныл, будь она здесь, знал бы, что в Берении от всех забот спрячется за ее юбкой. Тряпка!
Сейтер обернулся. Брат ехал рядом с Хеймдалом, тот что-то втолковывал ему, как ребенку.
Тагарец слишком много на себя берет. Зарвался. Да, он помогает больше, чем другие, да, его дядюшка-купец вливает золото во весь этот поход, но демон побери, права строить наглую рожу золотом не купишь. Только не у Сейтера.
Он отвернулся, чтобы эти двое не свели его с ума окончательно. Хеймдал ему нужен. Пока. Вместе с этим клятым дядюшкой Лоренсом они обещали, что план удастся, что после захвата Берении на стороне Сейтера окажутся влиятельные игроки и ему хватит сил выступить против братьев. Если те еще останутся в живых, потому что главное, на что упирали тагарцы, так это что Лотпранда и Адемара сожрет война.
Пустые речи, если не стоишь с противником лицом к лицу, готовый отнять его жизнь. Оптимизм на грани безумия. Так ему казалось, пока не сгинул Лотпранд — быстрее, чем удалось решить, где удобней с ним будет схватиться.
А что за игроки такие возникли под носом у Годрика, Сейтер, к своему неудовольствию, не знал, но ничему не удивлялся. Берения подходящее место, чтобы втайне возвысится: от столицы далеко, герцог слабый — прекрасная комбинация.
Если эти силы действительно готовы вступить в дело, кампания кончится быстро. Если нет, не беда. Кто эти люди? Еще купцы, собравшие наемников?
Не те союзники, с которыми приятно разделить и бой, и пиршество, и говорить на равных. Что ж, он познакомится, конечно, с этими делягами. Но сам решит, нужны они ему такой ценой или нет. Уже по одним наемникам Лоренса видно — о такой помощи можно пожалеть. Отлично снаряженные бойцы, люди без роду без племени, они нервировали не только Лотпранда и Фронадана, но и самого Сейтера. Хеймдал оправдывался перед Лотом, дескать, не собралось столько латников, сколько должны были привести его нерадивые рыцари, но Тагар свой долг перед короной выполнит, пусть даже чужими руками. А сам только рад был пустить их в дело вместо собственных воинов.
Вилиам наемников не использовал и очень не любил. Не любили крестьяне, церковь — за грабежи и налеты. Отец говорил: твои наёмники становятся врагами твоих подданных, иногда твоими собственными, и всегда — врагами твоей казны. Действительно, нанять столько людей, чтобы выступить против Адемара и Лотпранда разом, потребовало бы пяти годовых доходов Гретта. Надежней было начать с Берении, с увеличения своих владений. А казначей, предложивший занять деньги у ростовщиков, без лишних слов получил оплеуху. Быть в долгу у каких-то купчишек? Получить корону из их рук?
Сейтер прикрыл глаза. В итоге так теперь и выходит, правда? Ярость снова накатила волной, пальцы так скрутили повод, что кожаная полоса затрещала. Лоренс прислал ему людей, и что себя обманывать — наверняка купил тех беренцев, что еще сомневались в союзе, но были нужны для легкого прохода к Венброгу. Хеймдал на все расспросы только руками разводит, хитрая тварь, но если они с дядюшкой загонят его в долговую ловушку, то серьезно за это поплатятся.
И ведь Вари говорила, повторяла раз за разом, что не может так удобно складываться из союзников путь к столице, и сам он это понимал прекрасно, но не мог противиться азарту перед слабеющим врагом. То же ощущает лев вблизи хромающей косули. Не может не прыгнуть, а с последствиями можно разобраться позже — клыков и когтей на всех хватит.
Оставалось только правильно использовать то, что имелось. Следить, чтобы Фронадан и Гронард увязли в боях с теми, кто не примкнул к будущей власти, союзников «осаждать» только посвященными в план, и лишнего вреда не наносить. Умерять пыл проклятых наемников, крушащих всех и вся без разбору.
Берения ему нужна, нужны ее войска и лорды, половина из них заключила с ним пакт, и потерять лицо из-за каких-то оборванцев было просто немыслимо. Стоило кому-то из этих деревенских лордов обидеться, передумать — и весь стремительный бросок к Венброгу мог быть сорван.
Когда они только пересекали границу, Сейтер спать не мог, следил за любым движением войск — настолько все зависело от случайностей, от воли Лотпранда — упрямого быка, а не льва.
Однако не прошло и недели, как брата вывели из игры. Вся армия досталась Сейтеру, Фронадан и Гронард вместо споров подчинялись приказам. Один Адемар стоял теперь между ним и троном Ледарии.
Хеймдал торжествовал. В их общей партии его дядюшка забрал ход, самовольно и нагло, и это страшно выводило из себя, как будто подраненого тобой оленя добил кто-то другой.
С того дня Сейтер решил — он ничем не будет обязан Лоренсу. Если эта помощь запахнет ловушкой долга, он выступит против брата сам. Из Хаубера докладывают, что отец при смерти, а значит, не успеет объявить второй призыв и собрать подмогу. Сегодня же, когда покорится Берения, баланс сил резко изменится.
Кто будет с ним? Родной Гретт, Берения, гвардейцы Гранджа. Ронуаз Гинара, Тагар Хеймдала. Уж в чем-чем, а в смелости Хеймдалу не откажешь, он и без наёмников вступит в бой, и пусть отдает Лоренсу часть собственной добычи, если так любит дядюшку.
А против? Осиротевшие дерласцы Лотпранда, Адемар — один, без галасцев, оставшихся на хальтской границе. Фронадан и Гронард — ядро армии. Ригебальд со своими лучниками.
Равные силы.
Останется только зажать их на севере, отрезать от своих владений и быстро расправиться. Тяжесть короны на голове, всегда казавшаяся такой призрачной, становилась реальной.
Что сказала бы теперь Вари? Продолжила бы артачиться, увещевать и отговаривать от плана? Лучшего плана в его жизни! Демон побери, да кто окажется в итоге королевой, владелицей Ледарии, законодательницей жизни всей страны? Кто станет следующим королем, если не Гани?
Идиотка! Все трое идиоты: она, Гани и Брэн.
Это они должны быть самыми верными союзниками, стоять с ним плечом к плечу, а вместо этого при нем забывший свое место Хеймдал и Лоренс, торгаш, не державший в руках оружие, не знающий чести. От них следует избавиться, уничтожить или разорить, лишить силы. До или после борьбы с Адемаром, покажет время. Войск может не хватить, денег тоже.
Благородный Адемар, конечно, не отзовет своих людей с хальтской границы, чтобы не подвергать опасности Галас, но Фронадан и Гронард — это сила, способная перекроить карту страны. Нет лучшего момента прижать их, чем теперь, вдали от Валлении и Киринсбора, от рыцарей и солдат, не взятых в поход. Возможно они наконец задумаются, что может предложить им старший принц такого, чего не может дать младший?
Или всю их компанию как раз устраивает, что Адемар безвылазно сидит в своем Галасе? И будучи королем так и станет торчать на границе. Король без трона, король войны и походов — без него обстряпывать дела в Хаубере начнут писари и казначеи, наместники да соратники, друзья, которых он привык слушать, не видя ничего дальше равнин Хала-тар.
Нет, такого допустить нельзя. Если трон Адемару не мил, пусть отдаст другому — Сейтер знает, как им распорядиться. И что делать с хальтами, он тоже знает. Не искать перемирия, как велит отец, а выжечь их земли дотла. Плевать на доводы, что торговать удобней, чем сражаться, плевать, что даже сам Ригелли настаивал на долгосрочном мире, — они не понимают.
Пока не покажешь свою силу, враги не успокоятся. Будут испытывать тебя, будут лезть и кусать, прогибая все больше. Он знал это слишком хорошо и видел хальтов насквозь — заключили мир, а сами готовятся к войне.
На деле все просто. Сильнейший устанавливает порядок. Остальные пусть не разевают пасть, вот и будет царить мир, которого все так хотят.
Сейтер поднял голову и оглядел редеющие тучи. Небо расчищалось, словно являя знак — преград на избранном пути не будет.
3. Маленькое, но полезное объяснение насчет того, как же защищены дома, в которых Кэларьян надеялся спрятаться от магического Искусства бывших коллег. В главе 18, "Осада". Вообще, я бы еще ближе к началу это вписала, но пока не смогла. Я также не уверена, что сообщала о новом небольшом флешбеке, в который вставила это обновление (как матрешку!), давайте приведу это все целиком.
Он напишет Адемару все, как есть: что в городе находится укрытие, что у него появились необычные враги, и что они уже сделали свой ход. В свечении принца ясно видно следы Искусства, но что за воздействие они применили и почувствовал ли что-то сам Адемар, неизвестно. Ему не объяснишь всей опасности, не предостережешь - не поверит. Он знает, как бороться с армиями и шпионами, но посвященный может ходить под самым его носом и вредить больше любого латника с оружием. Незаметно и безнаказанно.
Эта сторона Искусства всегда отталкивала и заставляла Кэларьяна присматриваться к тем, кого хотелось посвятить в чудесную тайну. И он присматривался, тщательно и долго. А Итан Ригелли… Хотелось верить, что тоже.
Однако всегда остается случайность, управляющая жизнью круче всяких намерений. Неосторожное слово, неосмотрительный жест, излишнее влияние там, где можно было без него обойтись. Случайно к ним попал Лорис. Но это приобретение только украсило Орден. А Эмилия… Нет, это, конечно, не было случайностью, что бы ни утверждал Ригелли. Он заметил ее, он захотел ее, и он ее получил. Дверь, за которой она увидела безграничные возможности, открылась не просто так.
Капля чернил сорвалась с пера Кэларьяна, но он ничего не видел. Все начиналось с одной приоткрытой двери - для них всех - со щелки, через которую было видно нечто, не укладывавшееся в сознании. И ведь кто-то мог пройти мимо, уверив себя, что ошибся, что не так понял увиденное. Лорис Катарк так и сделал. Он шел на занятия, и в тот момент, когда Кэларьян входил в кабинет к Ригелли, увидел, как тот удерживает в воздухе под потолком книгу, смеется и листает страницы щелчком пальцев. Театральность всегда была одним из его любимых недостатков.
Лорис почти прошел мимо. Он ушел и вернулся, он постучал, но когда вошел, книга уже лежала на столе. Но и Кэларьян, и Ригелли все поняли - на простом лице Катарка удивление и возбуждение читалось легко, как на листе пергамента. Оба посмотрели на него, друг на друга - и согласно кивнули. Лорис им нравился. Тихий и скромный, он никогда не стал бы похваляться тайнами перед другими и, что было важно для Ригелли, - оспаривать его превосходство.
Кэларьян взглянул на кляксу и рассеянно промокнул ее рукавом.
Сейчас же важным было то, что Лорис никогда не вступал в борьбу интересов и фракций. И никогда не стремился узнать запретные тайны. Старый добрый Коротышка Лорис. Он может стать посредником в общении с обезумевшими посвященными. Он наверняка что-то знает, не может не знать.
Короткая записка, отправленная после возвращения из Глорпаса, сообщала ему - Кэларьян жив и просит о встрече. Вторая, после ослепляющего явления Ригелли во сне, умоляла выйти на связь.
Обе не возымели никакого эффекта. А может быть, наоборот, заставили Лориса спрятаться в защищенной комнате и не выходить наружу. Из всех посвященных только у него имелись средства, чтобы создать себе убежище, обложенное халцедоном, камнем, не пропускающим Искусство. Внутри халцедоновых жеод и шкатулок золотой поток струился медленно, как будто усыпленный. Для силы жизни не существует недоступных мест, но умения людей не хватало, чтобы пробить эту стену. Немногим удалось хотя бы начать постройку, посвященные были бедны, как церковные крысы, ведь никто, кроме Ригелли, не проник в суть преобразования золота.
Дом в Корсии, куда отправилась Карланта, был обложен халцедоном в два слоя. Злая ирония. Все кровавое золото от Искусства Ригелли ушло на то, чтобы создать место, недоступное для Искусства.
Лорис должен понять, как сильно нужна его помощь. Теперь, когда ставки подняты, когда что-то происходило не только с посвященными в орден, но и с королевской семьей. Письмо расскажет, на что посвященные идут ради тайн и чего ещё стоит страшиться. Они уже показали, что играют всерьез. Что дальше? Едины ли они в своем желании узнать тайну последнего заклятья Ригелли? Кто был посвящен в орден за последние десть лет, что это за люди?
Кэларьян покрывал пляшущими строчками лист и никак не мог привести свои чувства в порядок. Воспоминания не хотели отпускать сердце. Через два месяца после того, как Лорис видел через щель в двери Ригелли недозволенное, сам Кэларьян увидел там же, как учитель заставляет парить вокруг Эмилии восемь книг, а она хлопает в ладоши - обычно серьёзная, колкая, усталая от борьбы с предвзятостью магистров к женщине. Рядом с Ригелли она выглядела счастливой.
Учитель сказал, что она увидела его случайно, как Лорис. Кэларьяну всегда казалось, что это неправда. Эмилию он не спрашивал.
Лист кончился, строки заполнили его сплошной сетью. Пока хватит. Не стоит вываливать на голову Лориса слишком многое, так он может и вовсе спрятаться в раковину, не желая не то что вступать в борьбу друзей и коллег, но даже знать о ней.
Кэларьян присыпал пергамент песком, сдул его, сложил лист и запечатал конверт сургучом. "Торас" написал он на лицевой стороне. Имя какого-то писаря из глубокого прошлого, выбранное Лорисом как кодовое. Катарк помнил имена всех канцеляристов Ледарии за последние пятьсот лет, никто другой не смог бы уместить в своей памяти и трети. Может быть, за это Ригелли и ценил его на самом деле - за любовь к архивам и готовность искать там ответы на вопросы учителя все дни напролет.
Кэларьян смотрел на письмо. Все. Прочь сентиментальность. Сейчас ему нужна вся серьезность, чтобы предупредить Адемара о возможном влиянии и не показаться выжившим из ума стариком.
Он обмакнул перо в чернила и принялся аккуратно выводить буквы имени принца. Пергамент должен показать своего автора собранным, четким и уверенным. Все чувства необходимо запечатать внутри самым крепким сургучом - и сегодня, и во все дальнейшие дни. Война с посвященными не потерпит слабости.
И я все еще думаю, не лучше ли будет Адемару показаться раненым в первом томе, а не во втором? Вместе с Гедартом и стариком-отшельником, - вот эта первая сцена, где мы только узнаем, что с ними сталось.
Пока не пришла к окончательному решению. Что думаете? Нормально тянуть интригу до второго тома или показать их перед финалом первого?