Времеубежище - Георги Господинов

«Времеубежище», пишу я, начиная эту рецензию, не зная, с чего начать. Но компьютер не знает такого слова, подчеркивает его красным, словно на что-то намекает мне. «Вы бы хотели стать лучшей версией себя?» — спрашивают нас после нашумевшего кино, но как насчет лучшей версии времени?

Роман Георги Господинова неожиданно смог коснуться той части меня, которую не всегда возможно озвучить, назвать и обозначить. Меланхолии. Острой тоски. Мировой скорби. Ностальгии. И наверное, не придумать лучшего соседа этой книге, чем того, который был у меня, — Флориана Иллиеса и его «Любви в эпоху ненависти. Хроники одного чувства». По-другому, но тоже касающегося прошлого. К тому же во «Времеубежище» встретила некоторые уже знакомые оттуда имена.

Время любви закончилось, наступало время ненависти. Если бы ненависть была валовым внутренним продуктом, рост благосостояния в некоторых странах скоро взлетел бы до небес.

Условно повествование в романе можно разделить на три части, три фрагмента. И эта фрагментарность есть главное в нем. Структура, что отражает саму суть человеческой памяти — фрагментированная, но связная.

Первая часть: Клиника прошлого

Гаустин — имя, объединенное из двух, личность, созданная из двух. Загадочный и харизматичный, не принадлежащий конкретному времени, путешественник в прошлое. Он создает, пожалуй, самую нестандартную машину времени и в самом нестандартном ее применении. Он зарождает Клинику прошлого, своеобразные порталы в 1980-е, 70-е, 60-е и т.д., для людей, страдающих болезнью Альцгеймера. В попытках ухватить ускользающие воспоминания, вернув людей в «их время». Но действительно ли прошлое способно исцелить?

Однако клиника выходит далеко за рамки своей первоначальной цели. Концепция Гаустина начинает привлекать все больше здоровых людей. Привлекать тем же, чем всегда была привлекательна ностальгия. Образами идеализированного прошлого. Пастеризованного, очищенного, отфильтрованного прошлого. Ведь где еще искать укрытия, когда настоящее тебе не подвластно, а будущее еще не наступило. И хорошо, если оно просто еще не наступило, а не уже никогда не наступит.

Вторая часть: Политика прошлого

Переходим от индивидуальных историй к глобальным государственным. Популярность клиники и концепция Гаустина обретают политический характер. Словно подтверждая свою политическую импотенцию и неспособность к настоящему, на континенте начинается серия референдумов, в ходе которых каждая страна выбирает, в каком десятилетии из прошлого она хочет жить. И так идея воссоздания прошлого перерастает в европейский феномен.

У каждого рано или поздно наступает момент, когда вдруг осознаешь, что резко начал стареть. И тогда ты панически пытаешься угнаться за последним вагоном прошлого, чтобы успеть запрыгнуть в него, а он уходит все дальше и дальше. Это желание вернуться характерно как для людей, так и для государств.

И да, безошибочно просматривается сатира на обстановку в нашей реальности. И здесь мы снова возвращаемся к структуре памяти о прошлом, которая переходит и на политику: стремление вернуться в прошлое создает фрагментированный мир, где нет единства, только бесконечные попытки воссоздать утраченные идеалы.

Третья часть: Потеря прошлого

Заключительная часть, при всей неприязни рассказчиком финала как такового, обретает особенно личный, интимный характер. Это настоящий дневник ускользающей памяти. Полная уязвимость и хрупкость человеческого существования, попытки зафиксировать ускользающие, словно песок сквозь пальцы, моменты. Здесь память — это одновременно то, что определяет нас, и то, что мы постоянно теряем.

Я помню, чтобы постоянно удерживать прошлое в прошлом.

Как-то человечество пытается справляться с утратой — будь то потеря памяти, времени или смысла. Но в конечном итоге, ностальгия — это палка о двух концах, и утешение, и ловушка. 

Пожалуй, Времеубежище для меня одна из лучших и самых важных книг 2025 года. Я уже могу с уверенностью так сказать.