Памяти поэта Игоря Мазуренко

Романс

Семь лет спускаясь в пропасти зим, как легко разучиться улыбаться, не прибегая к помощи зеркала, а потом, как ни пытайся, только черная земля сквозь подтаявший снег /морщины земли.../.........................

Помнишь, была зима... нет, не приглашение к воспоминанию: осенней войны последние пленные остались на границе между ноябрьским мокрым снегом и неистовыми ветрами января новейшей эпохи / заблуждений/; перо притворилось скрипкой, но мелодия исчезла в переулке, притворившимся тупиком. Перо вывело торопливо отчаянно юное: «похороны во вторник, глубокой ночью, черная шляпка с вуалью обязательна, мадам!» – и сломалось................................

Помнишь, была зима /снег прикрывал ложь/, и кристаллики вырастали в ледяные фигуры странного путешествия, растаявшие в теплых краях недомолвок /и вашего страха/; холодевшая от обрывающихся разговоров телефонная трубка раскололась на несколько черных осколков..........

Да, да, была зима, но шел почему-то дождь /и я не сошел с ума – как обещал/, – что ж – вероятно, из скуки седых утр и розово /не пурпурово-/ закатных вечеров......

Тогда мы были молоды, но напевали об этом как о прошедшем: помнишь ли, милая, мела метель, ты мне шептала: не твоя – навсегда! – холодный аромат жестокости – что-то о лепестках белой акации за оконной решеткой давно сгоревшего дома; теперь настало время оценить /не Вам/ божественную наивность, даруемую раз в сто лет /а мы живем дольше.../ тем, кто живет вне времени и совершенно не подозревает о пространствах, терпеливо подстерегающих счастливцев ночью... в саду...

Запоздалое раскаяние: я действительно не сошел с ума, как обещал /ложь?/; сложнее оказалось не умереть, пообещав жить, ждать, побежать, сжечь несгораемый мост, который мы так часто с тобой переходили: вот когда что-то и было между нами – пока совершалось движение. А то, что называют лирическим порывом – на деле, мадам, отвратительная судорога /угодная Богу/.

Мрачное путешествие шестилетней давности последствия имело светлые: путешественник обзавелся белой рубахой, упрятав ее в некое подобие саквояжа вместе с тонкой стопкой листков поэмы /с совершенно неуместным названием «La Marivaudage»/ в 1496 стихов, где лирические отступления героя о немилосердности северного климата и о легкомыслии большинства французских романистов изредка перемежались невесомыми строфами-аккордами искреннего удивления перед очаровательной и гибельной глупостью женщины, которая никогда не помнила поэта, которая умудрялась забывать даже о своей кошачьей проницательности и ненависти к соловьям... ночью... в саду.....................

Никак не припомню слов романса, что мы напевали, летя по проспекту навстречу лепесткам мокрого снега....... ночью... в саду... семь лет промчалось – «время прошло» – смех в глубине рассудка: как может пройти то, что уже навсегда прошло?

Метель замела даже наши имена, и Боже упаси, напоминать Вам о них – веселая сестра зимы /с полей осенних войн/, знай, что имя с улыбкой сорвано и кожей пребудет в клетке лет.

Помнишь, была зима, он появился в среду без особой надежды ее встретить, он шел по длинному коридору и не сразу поверил, что она идет навстречу /за мгновение до того их разделял полутемный коридор в тысячу верст/, замедляя шаг. И он остановился в четырех шагах, изумленный ее новым сияющим лицом, он стоял и угрюмо смотрел, тщетно пытаясь усмехнуться, а потом со страхом разглядывал изменения ее лица, совсем не враждебного, только удивленного, словно бы он появился с того света /откуда не возвращаются без предупреждения/, ее лицо и взгляд можно было бы назвать влюбленными – в какой-то иной истории, а в этой, давно закончившейся ночью... в саду... невозможно было подобрать слово, и давно умолкшая история медленно приоткрыла глаза и вздохнула, в открывшихся глазах истории теплела печаль.

Ты помнишь зиму, а я всё никак не припомню слов романса, который они напевали, летя по проспекту, захмелевшие от окутавшего их аромата недосказанности и предчувствия, на остановке такси у левого крыла собора он прижал ее /мерзнущую/ к себе, а она внезапно укусила его за щеку... ночью в саду...

И он не сошел с ума.

О, утраченное мгновение, о, сладость утрат! – танец пленительной лжи...

Помнишь? была зима... овраги и пустоши.

август-сентябрь 1992 год

И.С.М.

(Публикуется из личного архива)