Нерон

— Идиоты, — он тяжело выдохнул, перебирая в руках струны ветхой лиры, — кретины… посмели поднять перст на своего императора!

Он стих, в тот же час переведя свой взор в бок, на треснувшее зеркало. Оттуда на него с отчаянием, презрением глядело уставшее и бледное, растолстевшее лицо, усеянное веснушками.

— Долой! — вскрикнул он, — пущай не императора! Такого поэта, певца, да актера! Бесспорного победителя олимпийских игр сгубить решили!

Его вопли походили на предсмертную агонию, скорее были отчаянными попытками убедить самого себя в своем великолепии, растаявшем в огне римских пожаров. К тому моменту Нерон уже с головой растворился в самозабвенном лицедействе, собственном мифе. Глупое театральное выступление слишком затянулось.

Он почувствовал сильное давление. Тянущуюся боль, то ли в груди, то ли на плечах. Она танцевала в нём, не могла угомониться, разжигая терзающее пламя в душе “артиста”. Нерон тяжело задышал, стул под ним сломился, а отвергнутый император пал ниц.

Взгляд поднялся на зеркало. Там, за своей спиной, Нерон, помимо боли, властвующего отчаяния, увидел нечто иное. В зеркале, едва заметные, отражались тени тех, кого он сгубил. Прекрасная Сабина... И то дитя, ему родное, им же и погубленное; которому не суждено было увидеть свет. За ними стояли тысячи горожан, поглощенные бурным палом Великого Пламени.

Глаза Нерона заслезились. Он и сам не знал – от жара костра, иль от горя. Земля поддалась легкой вибрации. Это был стук копыт. На виллу уже мчали. Мчали по голову главного врага народа.

Он подхватился, выпрямился. Резким шагом приблизился к столу, судорожно схватив железный клинок с высеченным на нем “Эпафродит”.

— Коней, стремительно скачущих, топот мне слух поражает; Гомер, Иллиада, песнь десятая, — произнес он с излишним драматизмом.

Мимолетно он посмотрел в окно, однако там, средь великой страны, бескрайнего мира, он не увидел ни единого уголка, где ему, самодуру и глупцу, были бы рады.

— Какой великий артист погибает! — нож вонзился в его горло. Нерон пал замертво. Его тело застыло в излишне театральной позе, а голова осталась наклонена так, что казалось, он всё ещё пытается достать последние слова из своей давно почившей роли.