Исчезновение

Сценарист Гриша подходил к парадному входу театра "Златовласка". Не успел он войти внутрь "игрального заведения", как оттуда выпорхнула, громыхая доспехами, актриса Катя Симонова: в полном боевом облачении, в гриме и в ярости.

"Не успела выйти из роли!"– восхищенно подумал Григорий, и последовал за Катей, ведь именно по ее душу он и направлялся в театр – предложить главную роль в его последней пьесе.

Гришу обогнал театральный костюмер, и гарсонно присмыкаясь засеменил подле примы.

Катя ускорила шаг, будто лишь для того, чтобы толстый маленький костюмер семенил за ней потешнее, и стала разоблачаться на ходу, обрушивая на костюмера плащ, поножи, наручи, и критику в адрес театральной администрации.

Толстячок покорно кивал, на что-то поддакивал, и с каждой секундой все более походил на Санчо Пансу и его осла в одном лице – все тяжелее навьюченный театральным реквизитом Жанны де Арк.

"Зазвездила дамочка!" – настигла Гришу следующая мысль, и он ускорил шаг, пытаясь настичь этих двоих.

Катя продолжала разоблачаться и ускоряться, посекундно жалуясь костюмеру, что опаздывает в фитнесс-центр. Наконец, на голову толстяка упала вязанная из конопляной пеньки "кольчуга", и он совсем перестал видеть Катю.

На поле зрения Гриши упали тугие накачанные ягодицы, обтянутые лосинами для занятий йогой, и едва скрывающий пышную грудь актрисы топ. Григорий тоже перестал видеть Катю.

"Да нет же, вроде, вот она!" – успокаивал себя Гриша:"Впереди несется, млять, секс-бомба...спортзал взрывать, не иначе! А Катя где? Где хорошая актриса – мастер своего дела? Не вижу. Впереди блещет точеными ляжками кусок вожделенного каждым нормальным мужиком мяса! Вот те на: разделся человек – обнажилась красотка-женщина, а "человек" скрылся за моей тестостероновой завесой!"

Гриша протопал по инерции еще несколько шагов за тем, что раньше было актрисой Катей, и остановился посреди лужи.

"Что я, сисек-попок вкусных не видел? Сейчас не за этим шел, а зачем шел – уже не вижу!"

Прошагав за полуголой Катериной несколько шагов, Григорий свернул налево, но опомнившись, еще раз свернул налево: дважды налево – это назад, поэтому, толкнув ногой дверь(что рандомно подставилась под башмак слева) в какую-то химчистку, Гриша вошел в бар "Бедный Йорик".

Григорий увидел в баре Дашу, оживленно болтающую за угловым столиком с самой собой.

Гриша(подойдя к барной стойке, и обращаясь к бармену Жорику):

– Чего это с ней, а?

Жорик(наливая пиво):

– Только не вмешивайся, дай поболтать им о своем...о женском...

Гриша:

– Им? Напротив Даши никого нет!

Шульц(закуривая сигарету):

– О-ох, не было печали – жили, не тужили, а тут Люба явилась.

Гриша:

– Да какая еще Люба? Даша одна сидит, не?

Жорик и Шульц(хором):

– Не.

Гриша:

– Ну и какого Герберта Уэллса я не вижу вашу Любу?

Шульц(задумчиво):

– "Он" грядет...

Гриша:

– Уэллс?

Жорик:

– Уэллс писал "Человека-невидимку", придавая его плоти свойства стекла, или как-то так, а мы не видим Любу, потому что "Он" так пожелал, а "Он" работал не с биохимией плоти, а с выборочной слепотой и глухотой окружающих. То есть, Люба – обычная..нормальная, это с нами что-то не так, потому мы ее и не видим.

Гриша:

– Кто это "Он"?

Шульц:

– Не воскрешай лихо, пока оно мертво. Лучше не произносить "Его" имени.

Гриша:

– А почему Даша видит эту Любу?

Жорик:

– Чтобы Любе не одиноко было, должна же она хоть с кем-то иногда болтать.

Гриша(возмущенно):

– Понаплодили тут сущностей, одна страннее другой, герои "марвела" отдыхают... Ну ладно, если, кхм, "Он" настолько крут, что мы его женщину не видим и не слышим... Кстати, кто "Ему" Люба?

Жорик:

– Жена.

Гриша:

– "Он" – ревнивец?

Шульц(пожав плечами):

– Не замечено.

Гриша:

– А зачем тогда? Вон, Канье Вест свою бедную Бьянку под все камеры пихает в голом виде...

Жорик:

– Ты сам и дал ответ на свой вопрос: Канье пихает, потому что ревнивец, и получает от этого особое удовольствие.

Гриша:

– Разве? А не от желания, чтобы все мужики вокруг обзавидывались?

Шульц:

– Когда завидуют, а притронуться не смеют, это ли не месть ревнивца?

Гриша:

– Спорно, ну да ладно. А если я на эту Любу мешок муки вывалю?

Жорик:

– Тогда "Он" точно явится.

Гриша:

– Дай догадаюсь – и тогда шалость с мукой будет последним моим действием в жизни?

Шульц:

– Не обязательно. "Он" – не злобный, ...оратор, пророк, лжепророк, убийца, людоед..., но не злобный.

Гриша:

– Хех, может мы даже друзьями станем?

Жорик:

– Может и станете, а чего не стать-то, если вы ими были в прошлых реинкарнациях, только когда "Он" возвращается из Небытия, и вновь находит своих близких друзей, то в мире начинается смена эпох – через войны, или иные напасти...это как когда.

Гриша:

– То есть, если я – пацифист, то мне не следует встречаться со старым другом-людоедом?

Жорик и Шульц синхронно кивнули.

Гриша:

– Шульц, старина, а разве не ты у нас развивал "теорию невидимости"?

Шульц(замявшись):

– Таак, детские потуги, в попытках раскрыть секрет "Его" успеха...

Гриша:

– А имеется ли какая-нибудь история, проливающая лучик света на "Его" мощь в этом деле?

Жорик:

– Когда-то очень давно, Люба рожала "Ему" первенца на глазах у целой армии, которой "Он" тогда предводительствовал. Ты, кстати, по правую руку от "Него" стоял, только не помнишь ты ни одной из своих прошлых жизней.

Гриша:

– И что? Люба уже тогда была невидима?

Шульц:

– В том-то и конфуз: вояки тогда подумали, что ребенка родила Первозданная Пустота, будто из воздуха вывалился младенец в "Его" руки.

Гриша:

– Хм, вот это шоу! На боевой дух солдатни, небось, благотворно повлияло?

Жорик:

– В этом весь "Он" – Великий манипулятор.

Гриша:

– Я только что на улице видел, как исчезает человек, а появляется женщина.

Шульц(зевая):

– Делетантка! Вот если бы с человеком исчезла и женщина, тогда ооо!

Гриша(заерзав на стуле и почесав ухо):

– Я тоже тогда об этом подумал, поэтому решил другую актрису для пъесы искать...