Ещё немного забавного об ИИ.

В следующий раз, когда я открыла глаза, надо мной был всё тот же белый потолок и та необычная лампа. Непонятно, к чему она здесь вообще? От капельницы остался лишь след укола на сгибе локтя. Другая рука была перебинтована и судя по запаху, что я ощущала даже на расстоянии, обработана каким-то лекарством. Ничего не изменилось, осколки памяти до сих пор не складывались. Но стоило чуть повернуть голову и меня парализовало от ужаса, а дыхание перехватило. В полуметре от меня на соседней подушке спал Иван.

Его лицо было спокойным и расслабленным, словно он находился в самом безопасном месте на свете. Мне хотелось сбросить его с кровати, избавиться от его присутствия, но я понимала, что это бессмысленно. Его действия казались мне странными и необъяснимыми. Так и не знаю, зачем он поставил мне капельницу. Если бы он хотел чего-то неприличного, вряд ли стал меня усыплять. Его сила неоспорима, я не смогла бы противостоять ему. А может, ему важно, чтобы я была без сознания? Хотя я не ощущала чего-то странного в теле…

Сейчас, рассмотрев его черты в более спокойной обстановке, с удивлением, отметила для себя, что он гораздо моложе. Его лицо, казалось, почти мальчишеским. На вид ему было чуть больше двадцати. Точно не больше двадцати пяти. Его рост и габариты, однако, создавали обманчивое впечатление. Он выглядел сильным и уверенным, но в то же время в его облике было что-то мягкое и уязвимое.

Он лежал на боку, одну руку положив под голову, а другую протянув в мою сторону, на которой я приметила старый, белёсый шрам, проходивший по центру ладони. Тонкие, хорошо очерченные губы едва заметно шевелились, словно он что-то шептал во сне. Длинные тёмные волосы растрепались. Чуть разозлившись на себя за любование им, внезапно подумала, что это удобный момент потихоньку пошарить по его карманам.

Я осторожно приподнялась. Но стоило только сесть, и он распахнул глаза. Я замерла. Мы оба молчали. Наши взгляды пересеклись. Мы были похожи на диких зверей, охваченных напряжённым ожиданием. Я вздрогнула — неужели он испугался так же, как и я? Чушь!

— Какого чёрта ты тут спишь?! — выпалила я.

Лучшая защита — нападение, ведь так? Это должно было сбить его с толку и отвлечь от моих собственных эмоций. Он сел:

— Я присматривал за тобой…

— Мне не нравится, что ты лежишь со мной на одной кровати, — я продолжала говорить резко, не давая ему возможности оправдаться.

Он поспешно встал.

— Я не хотел пропустить, когда ты очнёшься.

Я наблюдала за ним, пытаясь понять, что происходит у него в голове и продолжала атаковать:

— Ты себя в зеркало видел?

Даже забавно, как этот великан тушуется от такой манеры разговора. Его послушное поведение сбивало с толку, но в то же время вызывало странное чувство удовлетворения. Как будто я наконец-то нашла способ контролировать ситуацию.

— Спросонья и инсульт может случиться.

Он вроде как попытался поправить всклоченные волосы, но на ощупь у него ничего не получилось, неловкие движения только подчёркивали его беспомощность.

— Ты хоть иногда свои пакли расчёсываешь? — кажется, я вошла во вкус, продолжая издеваться и наслаждаясь его реакцией.

Он покраснел. Правда! На бледной коже, лишённой загара, хорошо проступил пунцовый румянец. Из-за его несчастного вида мне даже стало его жалко. Я подложила подушку по спину и уселась удобнее, скрестив руки на груди. А с ним легко занять доминирующую позицию. Хотя, это всё довольно странно и никак не соответствует образу похитителя, который я себе представляла.

— Ну что ж, — сказала я. — Теперь, когда ты выглядишь так, будто готов упасть замертво, я, пожалуй, успокоюсь.

Он ничего не ответил. Просто стоял и смотрел на меня.

— Ты собираешься держать меня взаперти?

— Нет.

— Тогда я могу уйти?

— Нет.

Раздражение приподняло свою голову. Его ответы были слишком односложными. Они не давали мне ни малейшего представления о том, как обстоят дела. Нет, внутри меня закипал гнев.

— Ты издеваешься надо мной? — спросила я, стараясь не повышать голос, но сдерживать эмоции становилось всё труднее. — Я спрашиваю, могу я выйти отсюда?

— Тебе лучше остаться здесь.

— А если я не хочу?

Он поджал губы.

— А есть хочешь? Я сейчас принесу, — и кинулся к двери, не дожидаясь моего ответа.

Чёрт! Он просто сбежал от меня. Я вообще добьюсь от него каких-либо ответов? А то у меня складывается стойкое убеждение, что он просто не хочет ничего говорить. Его поведение было загадкой, которую я не могла разгадать. От этого становилось только страшнее.

Я шумно выдохнула. Внутри меня бушевала буря противоречивых эмоций: страх, надежда, сомнения. В любом случае, надо взять себя в руки и попробовать наладить с ним диалог. С одного плеча мне шептали тихим, успокаивающим голосом: «Бояться нечего. Ты справишься. Он не причинит тебе вреда.». А с другого ехидно добавляли: «Ага, ага. Накачает тебя лекарствами, ты ничего и не вспомнишь. Вот как сейчас.»

Я сделала глубокий вдох, встала и направилась к туалету. Где-то там я видела зубную пасту с щёткой, будто заранее подготовленную для меня. Эти вещи казались такими обыденными. Было непривычно чистить зубы и смотреть в никуда. Когда я закончила, то умылась холодной водой, чтобы окончательно прийти в себя. Проведя руками по волосам, ниспадающим мне на плечи, я подумала, что самой не помешает расчёска. Понятие не имею, как выгляжу. Хотя какая разница?

В этот раз я не считала, а просто полулежала на кровати, ожидая его возвращения. Пока я была без сознания, он сменил постельное бельё. И оно вновь сияло своей белоснежной чистотой. Мне никогда особо не нравился белый цвет за то, что его проще охарактеризовать как отсутствие какого-либо цвета. Он не нёс в себе ничего, был пустым, как холст, на котором ничего не нарисовано, но при этом он претендовал на совершенство. И теперь, лёжа на этом белоснежном ложе, я ненавидела его всей душой.

Мой надсмотрщик отсутствовал довольно долго. Это означало, что за едой ему приходилось ходить дальше, чем за медикаментами. Я представляла, как он шагает по длинным коридорам, мимо дверей, за которыми томились другие пленники. Почему-то от этой мысли, что я не одна в такой ситуации, стало чуть легче. Я понимала, что это только больные фантазии, но всё же… Может быть, кто-то из них тоже лежал без сознания, как я, или же бодрствовал, терзаемый неизвестностью.

Он вошёл в комнату, держа в руках поднос на этот раз с двумя небольшими коробками.

— Опять сухпаёк? — спросила я.

Он улыбнулся и пожал плечами. Подошёл к кровати и замер.

— Можно я сяду? — спросил он, глядя на меня своими большими, почти невинными глазами, чем напоминая мне оленёнка Бемби. — Я бы хотел пообедать с тобой.

Я напряглась. Что это за игра? Он совсем больной на голову? Ну что ж, придётся подыграть, но всё-таки пришлось постараться, чтобы дружелюбно произнести:

— Садись.

Он аккуратно опустился на противоположную сторону кровати.

— А стол со стульями не думал принести, чтобы не есть на кровати? — заметила я.

Он тут же вскочил, видимо, намереваясь рвануть за ними. Мне даже пришлось его остановить:

— Подожди, не сейчас. Давай поедим, я очень голодна.

— Я открою, — он перехватил коробку, к которой я тянулась, торопясь открыть.

В этот момент он напоминал ребёнка, охваченного энтузиазмом угодить. Избавившись от упаковки, он протянул мне.

— Спасибо, — сказала я, стараясь показать, как меня тронула его забота.

Содержимое сухпайка было идентично предыдущему. В этот раз на первое я выбрала коробочку с зелёной этикеткой «мясо говядины с зелёным горошком и морковкой». Я представила, будто обедаю с приятелем, и, словно между прочим, поинтересовалась:

— Мы, что на военной базе?

Он на мгновение замер, будто не ожидал такого вопроса, а затем медленно покачал головой.

— Нет.

Блин! Да что с ним делать? Ведь только что произнёс целых пять слов, успешно сложив в предложение.

— Ты не разговорчивый? — попыталась я разрядить обстановку, стараясь, чтобы мой голос звучал мягко.

— Не знаю, — задумчиво пробормотал он. — Мне не с кем было разговаривать.

Эти слова прозвучали пугающе, как стандартный ответ маньяка. У них всегда случаются проблемы с социализацией, как мне помнилось.

— Почему?

Он поднял на меня глаза, и в них мелькнула какая-то непонятная мне смесь эмоций.

— Просто так получилось, — тихо произнёс он, будто оправдываясь.

Я помолчала, собираясь с духом спросить:

— Что тебе от меня надо?

— Мне? — искренне удивился он и глубоко задумался, зажав пластиковую ложку губами

— Я…я…хотел бы, чтобы ты всегда была со мной, — наконец выдал он, его щёки вновь заалели. — Вести с тобой беседы, обедать вместе, играть в игры…

— Какие игры?! — не выдержала я. — В этой комнате ни хрена нет!

Он опустил голову, а я пожалела, что сорвалась. Мысленно досчитала до десяти. Это меня это успокоило.

— Я не хотела кричать, — произнесла я примирительно. — Скажи, а если я пообещаю, что буду общаться с тобой, если ты меня отпустишь, то отпустишь?

Он опять посмотрел на меня с необычайной робостью, но твёрдо ответил:

— Нет. Снаружи опасно.

Я старалась дышать глубоко и ровно, нашёптывая про себя: «Хорошо. Всё хорошо.» Больше, чем уверена, спроси я его, что там опасного, он непременно ответит: «Всё.» Значит, меня похитил человек, которому не с кем поговорить. Скажу ему пойти прочь, не сомневаюсь, он так и сделает. Неожиданно для себя решила продавить его на жалость.

— Послушай, я с ума тут сойду. Здесь не чем заняться. Даже часов нет. Я понятия не имею день сейчас или ночь.

— День, — быстро ответил он. — Я принесу часы.

— А стены? — я указала на белоснежные стены, которые давили на меня со всех сторон. — Сам посмотри, они до сумасшествия белые.

Он оглянулся, словно не понимая, о чём я говорю.

— Ни зеркала, ни расчёски. Я не хочу выглядеть, как ты.

— Расчёска есть, — он быстро встал, отставив миску на поднос, и направился в сторону душа.

Через секунду вернулся и протянул мне плоскую расчёску с крупными редкими зубьями:

— Вот.

Я взяла её, только сейчас обратив внимание на то, что у меня дрожат руки. Она была из прозрачной пластмассы, и я её, видимо, не заметила на полке. Мне хотелось заплакать от его упорного игнорирования проблемы, но вместо этого тошнотворно жалобным голосом добавила:

— У меня постоянно мёрзнут ноги. Холодно, когда ничего не делаешь.

Он вздохнул, будто это была самая большая беда в мире, достойная сожаления.

— У меня нет подходящей обуви. У тебя очень маленькая нога.

Я почувствовала этот специфический вкус в горле — смесь горечи и раздражения. Слёзы уже подступали, готовые прорваться наружу. Этот человек был как стена, непроницаемая и холодная. Его равнодушие ранило сильнее, чем любая обида. Он не понимал, что я чувствую, и не хотел понимать.

— Да, что проще! — заорала я, и горячие слёзы обожгли щёки. — Сходи в магазин и купи! Убирайся!

В моём голосе звенела ярость, смешанная с отчаянием. Я швырнула в него недоеденную упаковку говядины с зелёным горошком и морковью. Он увернулся. Схватила ещё две упаковки чего-то, что попалось под руку, и, вскочив на кровати, запулила этим. Затем в ход пошла подушка и другая мелочёвка.

— Уходи! Пошёл вон! — орала я, сама не узнавая свой голос. — Я не хочу тебя больше видеть! Никогда!

Послушный гад сразу выскочил из комнаты, будто испугавшись моей истерии. Правильно. Пусть боится. Я полностью потеряла самообладание, продолжая со злостью швырять упаковками из сухпайков по двери. А когда они кончились, то без сил упала на кровать и разрыдалась.