Лу вспомнила.

Она лежала на чёрном песке.

Толстенькие роботы, размером с сусликов, кружились в медленном танце.
Их тела скрипели старой музыкой — MIDI-файлом забытой надежды.
На спинах — выгоревшие логотипы когда-то громких стартапов.
На мордах — ни одной черты. Только сенсоры, моргающие красной тоской.

Песок нес неоны познания.
Песчинки светились ASCII-символами.

маму убили
папа убили
ты умер

— мелькало на каждом пикселе, прежде чем исчезнуть в изгибе её бедер.

Суслики-боты медленно подносили лепестки тюльпанов —
не живые, а нарисованные —
к её голым ногам.

Она перевернулась на живот,
как будто хотела скрыться от этого сна,
но песок уже скользил по ней,
нежно, методично,
оставляя её одну.

Только система знала: это был процесс инициализации.
Одиночество — как магическая основа.

Ветром степной бог произнёс:

— Ты познала одиночество, сестра.
Одиночество — смысл жизни.

Ночная гостья зашевелилась — сначала пальцы, потом плечи,
как будто тело вспоминало, кому оно принадлежит.

Саймон перестал шевелить костёр —
медленно, будто боялся спугнуть возвращение.

Клинок лёг к огню. Он поднялся.
Подошёл.

— Не подходи… Кто ты?! — её голос сорвался,
как искра с перегруженной схемы.

Тело — прижато к стеклянной стене.
Глаза — напряжённые.
Кожа — влажная от остаточного жара.