Короткая классика 3

«Короткая классика» – так я теперь буду называть свои публикации, посвящённые  моему повторному, спустя годы, прочтению рассказов и повестей некоторых выдающихся писателей. Оказалось, что сравнивать собственные юношеские впечатления с впечатлениями себя убелённого сединами – тема занятная, и вот – уже третья запись в цикле. (Первые две посвящены рассказам Толстого и Бунина.)

Сегодня поговорим о повести Александра Куприна «Гранатовый браслет». Да-да, это именно повесть, хотя до повести в современном понимании слова объём этой штуки не дотягивает. (Чего, впрочем, нельзя сказать о её содержательности.)

Для тех, кто не читал (ну мало ли), вкратце изложу сюжет.

Княгиня Вера Николаевна Шеина, жена предводителя дворянства князя Василия Шеина, живёт на югах вместе с мужем скучноватой бездетной жизнью – детишки не получаются. Тут же поблизости обитают всевозможные родственники супругов, подробному описанию которых уделена аж целая первая треть текста. Зачем? Не знаю.

Все эти родственники приглашены в дом Шеиных на именины Веры Николаевны, с чего и начинается повествование. В разгар тусовки княгиню отвлекает от гостей горничная, с тем, чтобы приватно вручить ей «небольшой квадратный предмет, завернутый аккуратно в белую бумагу и тщательно перевязанный розовой ленточкой» – принёс посыльный. Под бумагой футляр, а в нём – гранатовый браслет и поздравительное письмо от поклонника-фетишиста.

В середине повести выясняется, что вот уже восемь лет Веру Николаевну эпистолярно преследует некий госслужащий с инициалами Г.С.Ж., причём начал он это ещё тогда, когда та была в девках, за два года до замужества. Письма воздыхателя сумбурны и пламенны, но при том вежливы и почтительны; о скромности молодого человека говорит тот факт, что ни разу за восемь лет он не рискнул явиться пред Верой Николаевной in person.   

Будучи верной женой и порядочной женщиной, последние шесть лет княгиня всякий раз исправно знакомила мужа с очередным письмом, но тот, будучи человеком мягким, оставлял это без особого внимания. И даже рисовал на эту тему комиксы в семейном альбоме, которые при случае любил показать гостям; не обошлось без такого показа и в этот раз, на именинах.

Однако, письма – письмами, но подарки – уже перебор, потому как могут обернуться позором для семьи, если о них кто-нибудь узнает. На этом настаивает Николай Николаевич, брат Веры. (Вера рассказала о браслете мужу, а тот – шурину.) Н.Н. берётся «положить конец глупостям», для чего завтра же собирается отыскать таинственного Г.С.Ж. в справочнике казенных учреждений.

Идентифицировав докучливого поклонника как чиновника контрольной палаты Г.С.Желткова, князь Василий с шурином являются  к нему домой для разговора. Князь видит перед собой ещё молодого и явно несчастного человека, страдальца, задавленного, будто паровозом, любовью; Николай Николаевич видит в нём лишь назойливого наглеца, и потому прессует его что есть мочи, угрожая последствиями, если тот не исчезнет с их семейного горизонта.

Испросив у князя разрешение сделать Вере Николаевне телефонный звонок, Желтков исчезает из комнаты на десять минут, а вернувшись, с каменным лицом сообщает, что княгиня попросила его «прекратить всю эту историю как можно скорее», и что теперь… теперь о нём больше не услышат. Ни-ко-гда.

Вернувшись домой, князь в подробностях передаёт разговор супруге, а ночью, придя к ней в постель, остаётся без сладкого.

– Оставь меня, – говорит Вера Николаевна, отворачиваясь к стене, – я знаю, что этот человек убьёт себя.

Всё именно так и происходит. Через пару дней княгиня открывает газету и узнаёт из неё, что самоубился «…чиновник контрольной палаты Г. С. Желтков. Судя по данным следствия, смерть покойного произошла по причине растраты казенных денег…»

(Тут просится предположение, что казенные деньги Желтков потратил именно на покупку браслета, но подтверждений этому в тексте нет.)

На этом, собственно говоря, повесть заканчивается. И хоть далее следует ещё несколько страниц медовых соплей про то, как Вера, спросившись у мужа, пошла навестить Желткова во гробе, как положила ему под голову алую розу и поцеловала в лоб, про то, как уважила последнюю просьбу покойного (изложенную в письме, пришедшем уже после его смерти) и прослушала сонату «L. van Beethoven. Son. № 2, op. 2. Largo Appassionato» в исполнении пианистки Жени Рейтер, рыдая и обнимая ствол акации, а по окончании музыки сказавши с радостными слезами: «Теперь он меня простил», – всё это ни о чём. Лично меня, как читателя, ни к чему не обязывает. Отношусь к этой драме строго исходя из изложенных в ней фактов. И здесь я перехожу к своим оценкам.

Сначала о тех впечатлениях, что с годами не изменились. Ни много лет назад, ни нынче я не выкупил, говоря современно, идею Великой Настоящей Всепоглощающей Любви, которой можно и простительно всё. Как бы сильно ни накреняли гормоны башню, она должна устоять, иначе какой же ты, прости господи, человек? Животное ты, а не человек, братец. Ну хорошо ты такой тихий, а пришло б тебе в голову замочить кого-нибудь, кто непочтительно посмотрел на предмет твоей страсти?.. Мм?.. Замочить себя, конечно, не так ужасно, но… тоже, знаешь, маркер психического нездоровья. Болезнь это, а не любовь, милый.

Теперь о том, где взгляды мои поменялись. А поменялись они в конкретных ситуативных ответах на два извечных русских вопроса: «кто виноват» и «что делать».

Если раньше виновником трагедии я назначал самого Желткова, недопонимая болезненной природы его обсессии – так тебе и надо, сам виноват, слизняки вроде тебя позорят мужской род! – то теперь я абсолютно уверен в том, что ответственность за случившееся возлежит на муже.

За жёнами нужно следить, Вася. С первой брачной ночи и до конца супружества, каким бы он ни был. Следить во всех смыслах, но особенно на предмет половухи, пока молоды. И не нужно называть это дурацким словом ревность, это всего лишь проявление заботы о том, что тебе дорого. И уж тем более стоит особачиться проблемой, коли суженая сама тебе докладывает о ней… Что?

Что значит «а что я мог сделать!» Какая мне разница что, это твои заботы. Но ты не сделал ни-че-го. Даже не попытался.

Ты ведь знаешь о чём не написал Куприн. Ну типа зачем об этом писать, вот и не написал. Но ты знаешь. И я знаю. И сейчас об этом узнают все.

Не написал он, Вася, о том, что жена твоя с того разу тебе больше и не давала. По обоюдной плотской любви, я имею в виду, а не в порядке исполнения супружеского долга. А что ты хотел. В башке у неё теперь не ты, а «тот несчастный» со своей «настоящей» любовью.