Мужчины тоже плачут!

Поддержу флешмоб автора Ананьин Григорий, потому что в своих книгах борюсь с гендерными стереотипами, в том числе - стараюсь разрушить стереотипы токсичной маскулинности, которая требует от мужчин быть бесчувственными глыбами и уж конечно, упаси Боже, никогда и ни в коем случае не плакать. Как по мне, это один из самых страшных гендерных стереотипов, который многие десятилетия разрушает психику сильной половины человечества. С детства мужчины испытывают в этом плане чумовое психологическое давление, любые проявления их эмоциональности и чувствительности сталкиваются с возмущениями "ты что, девчонка, что ли! не будь нюней!", и с ранних лет они привыкают запихивать свои эмоции, переживания и боль поглубже. С годами это приводит к эмоциональной диссоциации - неспособности распознавать свои настоящие эмоции, понимать их и прислушиваться к ним. Во многом мужской абьюз уходит корнями именно сюда. Сперва вы запрещаете мальчикам плакать и выражать свои эмоции - а потом удивляетесь, что из них вырастают бездушные скотины, неспособные к сочувствию. А потом, позже, вы требуете от мужчины, чтобы он был надежной каменной стеной - опять же, не демонстрировал страхи, сомнения, страдания, - а потом удивляетесь, что мужчины не чувствуют сами и не понимают ваших чувств.

В общем, это болезненная для меня тема, мимо которой я в своих книгах не прохожу и стараюсь в каждом мужском образе в моих романа разрушать эти стереотипы и нормализовывать мужскую эмоциональность - показывать, что это нормально, что мужчины тоже испытывают страхи и сомнения, страдания и отчаяние, и это не делает их слабыми или инфантильными. Это нормально - испытывать эмоции - и тем более нормально - плакать, когда тебе больно.

Осторожно, вышел неожиданно длиннопост   Честно, я сама не думала, что мужских слез в моих текстах настолько много!

1. Господин Канлар ("Любовь не с первого взгляда")

Как ни странно, такой психологически зрелый, эмпатичный и шарящий за психологию Канлар - совершенно не умеет плакать, именно потому, что стыдится этого проявления "слабости" и боится, что дорогие ему люди разочаруются в нем, если увидят, как он плачет.

В рамках романа до слез его довело прощание с Вернаром. Вернар - это не только старый и преданный соратник, заменивший собой отца, это последнее, что связывает Канлара с его детством, с его погибшей семьей, с его анжельским прошлым. Отпуская Вернара обратно в Анджелию, Канлар наживую отрезает от себя эту часть своей жизни. Однако, хотя причина плакать у него самая что ни на есть уважительная - он пытается скрыть свои слезы ото всех. Сперва он крепится и не показывает их самому Вернару:

Было со всей определённостью ясно, что Канлар моргает подозрительно часто, а дышит подозрительно неровно.

И, может быть, он все же позволил себе немного поплакать на ходу, когда возвращался из Министерства во дворец, но там он, очевидно, в ужасе от того, что Кая может увидеть его таким. 

…если у королевы и был совершенно изуверский способ плакать, то её муж, пожалуй, мог дать ей фору в этом искусстве извращений, потому что этой ночью он плакал не только беззвучно и бездвижно, но даже и без слёз.

Однако всякий, кто хоть раз плакал без слёз, может подтвердить: так гораздо больнее.

Если бы Кая когда-нибудь узнала, что происходило с мужем, пока она тихо и мирно спала, – он бы всю жизнь горячо жалела, что не проснулась.

И только спустя пять лет брака Канлар поумнел настолько, что научился жалеть о своём решении пережить эту ночь в одиночку.

В конце концов, люди женятся в том числе и для того, чтобы не быть одинокими в такие моменты.

К сожалению, в самом романе эта тема не доведена до раскрытия - Канлару потребовалось еще несколько лет, чтобы осознать, что Кая не осудит его за слезы и не начнет за них презирать - поэтому мне пришлось обойтись авторскими ремарками на тему того, что персонаж в будущем поумнеет. Возможно, однажды я напишу рассказ, в котором раскрою этот момент осознания.

2. Грэхард ("Выбрать волю")

Ну, здесь у нас типаж, про который даже заподозрить невозможно, что такие умеют плакать! Грозный владыка, отважный полководец и завоеватель, и вообще, глыба, олицетворяющая идеал токсичной маскулинности!

Однако внимательный читатель может заметить, что по природе Грэхард - человек эмоциональный и чувствительный. Обстоятельства его биографии так сложились, что ему пришлось подавить в себе это начало, поэтому единственное, к чему он сводит все многообразие своих эмоций при демонстрации, - гнев. Отдушина, куда он сливает все. Потому что гнев выглядит "безопасно" и не роняет его престиж.

Но в финале романа Грэхард переживает боль настолько сильную и отчаянную, что сдержать слез не может. Осознание того, что самый близкий и дорогой человек - может быть, единственный по-настоящему близкий! - сам его оставил, потому что он его доконал, оказалось слишком острым. Грэхард не может справиться с потерей Дерека, это свыше того, что он может вынести.

Она присела рядом на его кровать и, преодолевая отвращение — пахло от него весьма характерно, — обняла.

Он незамедлительно уткнулся лицом ей в грудь и... заплакал.

Эсна застыла, размышляя скорее о том, какой отдачи ей ждать после того, как он очнётся и придёт в себя.

«Ну, не убьёт же он меня...» — с сомнением подумала она, подозревая, что после такого может и убить.

Пожалуй, она была недалека от истины: скорее всего, Грэхард и вообще плакал впервые в жизни — и уж точно он не захотел бы иметь живых свидетелей такого позора.

Но сейчас его откровенно развезло. Психика имеет привычку весьма изощрённо мстить за проведённые над ней издевательства, а Грэхард так часто злоупотреблял тем, что решал проблемы внутри своей головы просто волевым усилием, что... это должно было рано или поздно прорвать.

— Ну что же ты... — попыталась сказать что-то утешительное Эсна, осторожно гладя его по грязным волосам, мало того, что сальным, так ещё и запачканным не пойми в чём.

Он поднял на неё красные измученные глаза.

Должно быть, она в этот момент впервые увидела в нём человека. Не грозного повелителя Ньона, сметающего на своём пути всё, не сурового и мрачного мужчину, давящего на неё своими хмурыми взглядами, не пугающего своей властностью и силой врага, — а простого человека, которому тоже бывает больно, которому бывает страшно, который чувствует себя одиноким и нуждается в любви точно так же, как и любой другой.

Можно смело предположить, что таким его не видел никто и никогда.

В целом, да, полагаю, что если бы свидетелем его состояния стал любой бы другой человек, кроме Эсны, Грэхард бы действительно его попросту убил. Потому что принять в самом себе такое он не может, и уж тем паче не готов демонстрировать такую сторону себя другим.

Ну, Грэхард на то и антагонист.... а вот протагонист этого романа поплакать не прочь.

3. Дерек ("Выбрать волю", "В поисках солнца")

Дерек, собственно, не прочь поплакать, и давным-давно заметил, что от слез становится легче, поэтому спокойно пользуется этим способом дать психике разрядку. Но из стыдливости, да, обычно старается спрятаться в такие моменты, чтобы никто его не видел. Он умеет волевым усилием удержать себя в руках в тот момент, когда на него свалилась причина его слез, но очень разумно не забывает после уединиться и отплакаться. Пожалуй, смело можем назвать Дерека самым экологичным в плане плача мужчиной в моих книгах! Спокойно и последовательно поплакать всякий раз, как психике того требуется, - и, таким образом, справиться со сложной ситуацией.

(вообще, я сейчас с удивлением обнаружила, что не указала в тексте, что Дерек плакал после того, как Грэхард его ударил - когда сидел, смотрел на море и укреплялся в решение бежать; аааафигеть, это мой косяк, ребят, простите; при редактировании добавлю этот момент)

Так что напрямую в тексте "Выбрать волю" слезы Дерека упоминаются лишь однажды:

А далеко-далеко в море, на корабле, который вёз на одного пассажира больше, чем планировалось, этот лишний пассажир смотрел на ту же самую луну, плакал и слагал в своём сердце строки писем, которые так никогда и не решится отправить.

Ну, зато у нас хватает слез в начале "В поисках солнца", где Дерек, собственно, сбегает.

В полумраке комнаты Дерек отчётливо увидел яростные глаза Грэхарда, чеканящего: «Ты. Будешь. Выполнять. Мои. Приказы» — и летящий вслед за этими словами ему в лицо кулак.

Подскочив, он решительно нахлобучил шляпу и снова схватился за узелок, не замечая, что глаза стали мокрыми от слёз.

Переведя дух, Дерек осознал, что, скрываясь от пьяниц, дошёл почти до порта. Сердце снова нырнуло туда, в сокровенную мечту: уехать, скрыться, начать новую жизнь!..

Он остановился, сжимая кулаки и пытаясь удержать горькие слёзы.

В целом, Дерек тогда много плакал, потому что, конечно, разрыв с Грэхардом был самым тяжелым решением в его жизни, и его психика совершенно не вывозила эту ситуацию.

В отношении Дерека и слез очень показательна глава, где он впервые блуждает по Аньтье - и потерял тот постоялый двор, где снял комнату. Здесь просто типичная для Дерека ситуация: он выбрал темный уголок, где его никто не увидит, сел, поплакал, выплакался, - его отпустило, и он начал строить планы, как исправить ситуацию. Учитесь у Дерека. Дерек умный.

Ко всему, ноги с непривычки ужасно устали. Он весь день провёл в своих блужданиях, после морского путешествия с трудом привыкая к земле и постоянно спотыкаясь на каждом втором булыжнике мостовой. Сил никаких не осталось.

В отчаянии он присел на чьё-то крыльцо и спрятал лицо в ладонях.

Хотелось пить, и есть, и спать. Было холодно и больно, и он совершенно не представлял, что делать дальше. От усталости и досады из глаз полились слёзы.

Сам себе он сейчас виделся совершенно никчёмным и ни к чему не годным. Он с несомненной отчётливостью понимал, что крайне глуп: как можно было не запомнить, где именно ты снял комнату? Это не говоря уж о ситуации в целом. Вот зачем было действовать так импульсивно? У него ведь было полно времени, чтобы всё хорошенько спланировать, подготовить себе пути отхода... Да что там! Зачем было сразу нестись в чужую незнакомую страну? Мог бы и в Ньоне перекантоваться первое время, не настолько Грэхард и всевидящий, не нашёл бы.

«С чего я вообще взял, что он будет меня искать? — недоумевал теперь Дерек, который сам себе казался слишком ничтожным, чтобы ради него кто-то стал бы устраивать масштабные поиски. — Затаился бы где-нибудь на севере, а если что, там и до Ниии рукой подать».

Решительно, если бы сейчас из-за угла вдруг появился невесть откуда взявшийся ньонский стражник, посланный по его, Дерека, душу, он бы даже, пожалуй, обрадовался и, не задумываясь, сдался бы. Просто на радостях, что он кому-то настолько нужен, чтобы выискивать его на другом конце Материка.

Посидев минут десять и окоченев до дрожи, Дерек вытер слёзы и пришёл к выводу, что нужно что-то делать. И, раз уж он не может найти свой постоялый двор, имеет смысл поискать другой. Денег, конечно, жалко, но — сам растяпа.

Эта привычка Дерека еще ярче показана в той части романа, где случилось несчастье с Олив. В сам момент Дерек ведет себя собрано и решительно. Он один не растерялся и взял на себя командование общими действиями, раздал задачи и действовал максимально эффективно. Он держал себя в руках, пока они перевозили Олив, пока ждали в больнице, пока его помощь нужна была другим. Но, как только кризисная ситуация миновала и стало ясно, что Олив точно выживет, - Дерек отпустил волю и отправился тихонько поплакать в одиночестве, чтобы дать сжатой и напряженной психике расслабиться и успокоиться.

Дерек домой не пошёл, потому что существовала вероятность, что там он встретит Магрэнь — у неё был ключ — а встречаться сейчас с Магрэнь ему не хотелось, как и обижать её, выпроваживая из дома без объяснений.

Он просто бродил по улице, пиная камни, пока, наконец, не забрёл в узкую подворотню за портовыми складами. Сев там на какое-то бревно, он мучительно вздохнул и тихо, почти беззвучно, заплакал.

Весь день он запрещал себе поддаваться панике, усилием воли сохранял трезвую голову и полностью погрузился в задачу «действовать максимально эффективно и не поддаваться эмоциям». Нервы его были жёстко и безжалостно сжаты в пульсирующий узел из страха, боли и паники, и только теперь, выполнив все задачи, которые он полагал необходимыми выполнить, он позволил себе этот узел отпустить.

Ему потребовалось с полчаса на это; закончив ещё одним тяжёлым вздохом, он встал и отправился к себе привычной энергичной походкой.

Кстати, это значимая деталь, что он не захотел видеть в такой момент Магрэнь и не искал у нее сочувствия и поддержки ;)

И еще кстати, обратите внимание, что название главы - "Зачем даны человеку мозги?" - дано ей именно из-за процитированного эпизода.

Пропущу момент, где Дерек чуть не разревелся, когда Райтэн заявил, что, безусловно, тоже переедет в столицу вслед за Дереком, - "чуть" не считается. Поэтому перехожу сразу к моменту, где Дерек узнает о том, что готовится заговор с целью убить Грэхарда. Плачет он в этот момент не столько из страха за Грэхарда, сколько из-за того, что эти его много лет подавляемые чувства к бывшему другу впервые выходят наружу, и он впервые не способен притворяться перед самим собой, что это в прошлом и не имеет для него больше значения.

Перед глазами у него так и мелькали картинки неожиданной и кровавой схватки, в которой повелитель Ньона был сражён внезапной атакой.

Нет, не повелитель Ньона. Не повелитель Ньона, а Грэхард — старина-Грэхард, угрюмая и мрачная громада с насупленными бровями. Чихающая и замотанная в шарф громада, ворчащая на впихиваемые в его руки кружки с отварами — горько и кисло, мол! Язвительная и хохочущая громада, гоняющая его почём зря по тренировочной площадке своими мечами, и сияющая самым ярким светом в моменты, когда Дереку всё же удавалось его достать — что бывало исключительно редко. Азартная и мечтательная громада, склоняющаяся над книгами и картами и рассказывающая о своих амбициозных и безумных планах...

Друг, соратник и брат — и уж потом, после всего этого, ещё немного и повелитель.

Дерек шёл очень быстро, почти бежал, не замечая, что весь дрожит; достигнув памятного утёса, остановился так резко, словно налетел на стену.

Из глаз его текли слёзы, но он этого не осознавал из-за бьющего в лицо ветра, приносящего морские брызги.

— Причём тут я?! — чётко вопросил Дерек у моря. — Я этого вообще не должен был знать!..

Морю, со всей очевидностью, всё ещё были более чем безразличны любые вопросы. Его интересовали игры с волнами, пенистые брызги и набеги на мокрый скалистый берег.

Не получив ответа, Дерек принялся нервным, истеричными движениями пинать в море все камни, какие попадались ему под ноги.

— Я не имею к этому решительного никакого отношения!.. — кричал при этом он.

Морю было наплевать и на летящие в него камни, и на обращённые к нему крики. И первые, и вторые оно поглощало с равным безразличием.

Осознав, в конце концов, факт этого безразличия, Дерек задрал голову к небу и заорал туда:

— Слышишь?! Я не имею к этому никакого, решительно никакого отношения!..

Оторавшись, он снова ссутулился и понёсся в город.

И - бинго! - эта ситуация с Грэхардом расшатала Дерека настолько, что он впервые, наконец, не смог скрыть своих слез от друзей. Как бы "Дерек и его слезы" - это вполне конкретная смысловая арка, и мы с вами сейчас ее бегло просмотрели и выходим к финалу.

Выпрямившись и сложив руки на груди, Райтэн через губу спросил:

— Только не говори, что кто-то грохнул Грэхарда!

От этих слов Дерек весь сжался в комок, вжимаясь лицом в колени, и Райтэн с ужасом решил, что, в самом деле, угадал.

Мучительно побледнев, Райтэн рванул к другу — грохнувшись на пол рядом с ним, попытался обнять за спину.

— Пока ещё нет, — еле слышно донеслось до него от сжавшегося Дерека.

В мыслях Райтэна пронеслось несколько забористых матерных оборотов. Предполагаемая ситуация — что кто-то когда-то теоретически решит грохнуть ньонского владыку — не соответствовала степени драматизма.

Райтэн начал было раскручивать мысль — и, должно быть, и сам раскрутил бы её до правильного ответа, — но тут Дерек вдруг вжался ему в плечо и заплакал.

Совсем перепугавшись, Райтэн прижал его к себе крепче. Он никогда не видел, чтобы Дерек плакал, и даже полагал, что ему это и не свойственно: слишком живой, сильный, оптимистичный характер. В самых сложных, критичных ситуациях он только становился более собранным и твёрдым, а если и находили на него моменты, когда он бывал в унынии — как после той истории с Лэнь, — то это делало его скорее жёстче и суше.

Он, впрочем, казался человеком, который мог бы расплакаться от сентиментальности — Райтэн пару раз замечал такие моменты за ним, потому что обычно и для него самого это были такие же моменты. Но чуть прослезиться от сентиментальности — это совсем, совсем другая история, и явно не теперешний случай!

Дерек плакал сухо, тихо и отчаянно, без рыданий, но судорожно содрогаясь всем телом. Прижимая его к себе, Райтэн чувствовал, как он мелко дёргано дрожит. Это было страшно; это было по-настоящему страшно, и Райтэн совершенно не знал, что делать и как ему помочь.

Эта сцена предваряет ключевой момент в развитии образа Дерека - объяснение с друзьями, в котором он впервые по-настоящему осознает свою ценность для них. В сцене объяснения Дерек не плачет, хоть и находится постоянно на грани истеричных слез, но все это с предыдущей сценой рыданий в плечо Райтэна отмечает сдвиг в самосознании Дерека. С позиции "я не должен никому доставлять проблем, я слишком жалко и незначителен, я ничтожен" он, наконец, пришел к способности принимать чуждую заботу, дружбу и неравнодушие. То, что было сломано в нем отношениями с Грэхардом, окончательно распрямилось и срослось именно в этот момент - и я не случайно завязала всю эту ситуацию именно на Грэхарде.

Дальше арка "Дерек и его слезы" мощно и масштабно стреляет в главе "От чего прятался Дерек?" - где на него снисходит переосмысление своего побега и связанных с ним поступков. 

До этого Дерек видел эту ситуацию лишь с одной стороны: хозяин призвал к ответу зарвавшегося раба и напомнил ему его место. Из этого толкования росла его чёрная, жгучая обида, приправленная разочарованием и горечью, обида, которую он не позволял себе испытывать — потому что не по чину рабу обижаться на хозяина — но которая, не спрашивая этого позволения, точила изнутри его сердце.

«Он не раба, он друга, друга ударил», — продолжало набатом стучать в голове Дерека и, не выдержав этого стука, он сел на землю и обхватил голову руками, не чувствуя, как из глаз полились слёзы сожаления и боли.

Все эти годы он боялся, обижался, ненавидел, негодовал, страдал, — чувствуя себя сбежавшим от господина рабом. Страх перед Грэхардом, который однажды непременно нагонит, найдёт, накажет, отравлял всю его жизнь.

«С чего я вообще взял, что он видел во мне раба?» — с ужасом и горечью спросил у самого себя Дерек. 

<...>

Он придумал Грэхарда — мрачного и жестокого хозяина, который видит в нём, Дереке, только раба, у которого нет чувств, которому чужда привязанность. Этот кошмарный злобный Грэхард, конечно, не стоил такой жены, как Эсна; более того, он мог только разрушить и уничтожить её, поэтому Эсну следовало от него спасти. Этот деспотичный суровый Грэхард не питал к Дереку никаких чувств, видел в нём лишь свою вещь, требовал от него лишь покорности, и от этого чудовища должно было сбежать.

Но — он — сам — всё придумал.

Чтобы оправдать себя.

И потратил десять лет своей жизни на страх перед собственной выдумкой.

Сотрясаясь рыданиями, Дерек обхватил свои коленки руками, пытаясь съёжиться, сжаться, спрятаться от чувств, которые захватили его теперь с головой. Несмотря на тёплую летнюю погоду, его бил озноб. Отвращение к себе, осознание собственного предательства, собственной мелочности и эгоизма, своей трусости, стыд и осуждение, разочарование и горечь мешались в его душе бешеной бурей.

И в этой буре мучительное, острое понимание раздирало его сердце на ошмётки: понимание невозможности исправить уже совершённое.

«Если бы я знал, если бы я только знал...» — дрожа, повторял сам себе Дерек, толком не понимая, что именно он должен был знать.

Ну и, чудесным завершением арки слез становятся финальные строки романа:

Писать сентиментальные письма было, определённо, не в характере Грэхарда.

Поэтому с присущим ему размахом он прислал целую каравеллу, на которой лаконично написал всё, что имел сказать.

И Дерек увидел за двумя словами куда как больше, чем можно было бы написать в самом даже подробном письме.

Неудержимый голубь — это и признание его права на свободу, и восхищение им, и указание на бывшую между ними близость — на близость, от которой Грэхард не отказывался, несмотря ни на что, — и пожелание удачи, и...

Дерек так и стоял столбом, не чувствуя, как по щекам бегут слёзы, и совершенно забыв, что где-то здесь, на пристани, должен теперь находиться и зловещий ньонский агент, который по приказу Грэхарда подбросил ему эту записку и должен был теперь убедиться, что послание получено.

В голове Дерека не было сейчас и вообще ни одной мысли; потому что весь он, без остатка, превратился в этот момент в собственное сердце — и сердце это билось, неслось, задыхалось, захлёбывалось глубокой, искренней, бесконечной любовью.

Той самой любовью, Которую Дерек называл Богом.

Маски сброшены. Дерек понял, что плачет, когда думает о Грэхарде, не потому, что обижен на него, не потому, что ему больно, страшно или стыдно, - а потому что любит его. Все равно любит, даже спустя годы. 

4. Райтэн ("В поисках солнца")

Тэн у нас, конечно, птица гордая, пока не пнешь - не заплачет, потому что стоит на позиции "мужчины не плачут". Однако у него есть очевидно больное место, которое доводит его до слез с полтычка - отношения с отцом. 

В целом, он довольно часто стоит на грани слез, когда погружается в этот контекст, - эта рана в нем никогда не заживает, - но есть в романе момент, где он заплакал открыто. Это сцена их объяснения со старшим Тогнаром, где Райтэн впервые осознает, что отец не потому не искал его после побега, что ему было безразлично, а потому, что боялся потерять сына окончательно, если принудит его вернуться. Несмотря на весь свой хваленый ум, в отношении отца Райтэн положительно слеп и не замечает очевидных вещей, поэтому мысль о том, что отец действительно его любит, и любил все эти годы, и надеялся однажды вернуть его любовь, - эта мысль совершенно непереносима.

Райтэн дёргано кивнул и руку пожал.

Отстранёно заметил, какая она — рука отца — стала дряблая.

У старшего Тогнара была живая подвижная мимика, что отчасти скрадывало возраст — многочисленные морщины постоянно становились частью выражения лица и казались ситуативными мимическими морщинами, а не постоянными, возрастными. Но рука — рука его так соврать не могла. Это была рука человека, который приближается к шестидесяти годам.

Стыд куда-то ушёл из сердца Райтэна: вместо него там захозяйничала боль. Боль от понимания, что он потерял пятнадцать невосполнимых лет с отцом — а если бы не Дерек, потерял бы отца и вовсе.

Это было уже чересчур; он заплакал.

Отец ничего не сказал; просто обнял его — как, наверно, в последний раз обнимал в глубоком детстве. Ему тоже было больно — за собственную глупость и за то, что не инициировал этот разговор раньше.

Старший Тогнар, кстати, тоже плакать не очень умеет, но и его в романе довела сцена с истерикой Райтэна, где до Тогнара впервые доходит, сколько боли он причин собственному сыну. Я, правда, не показываю сами слезы, а лишь их приметы:

С глубоким недоумением Райтэн уставился на дрожащий уголок губ: мышца там нервно и мелко дёргалась, заставляя паутинку морщинок рвано подрагивать.

Почти минуту он смотрел на этот нервный танец морщинок, и только потом, трудно и со скрипом, до него дошло, что это морщинки на лице его отца.

Райтэн сморгнул, потряс головой и снова посмотрел, отмечая теперь и нервно сжатые пальцы, и потухший отчаявшийся взгляд, и — самое нелепое, странное и никак невозможное! — отсутствие какого-либо ответа.

Не было ни гнева, ни властного призыва к порядку, ни привычной язвительной насмешки, ни лёгкой небрежности уверенного в себе и в своих силах человека, — ничего из того, к чему Райтэн привык и к чему он был готов.

Был жалкий, растерянный пожилой человек, которого он, Райтэн, не встретив сопротивления, избивал словами, пока его не остановил Дерек.

Они там потом в финале сцены и вообще поплакали вместе, но автор деликатно увел читателя из комнаты в этот момент. В этом романе и так все слишком часто плачут))

Там, кстати, у обоих Тогнаров завершение их слезных арок дублирует дерековскую. Чуть позже Райтэн чуть не плачет от любви к Олив, а старший Тогнар - от любви к семье.

Волна тёплого, сильного, искрящегося радостью и нежностью чувства совершенно опрокинула старшего Тогнара; от волнения и облегчения у него потемнело в глазах, потом в них закололо подступающими слезами, и он, растерянный, растроганный, поспешил выпутаться из их объятий до того, как сдержанность его даст трещину и он расплачется, не в силах совладать с этим глубоким чувством любви и родства.

5. Джей-Ниро ("В поисках солнца")

Ну, с Джеем все просто, он плачет от любви к Дереку и от отчаяния, что отношения с ним теперь непременно закончатся.

Злой брюнет был не справедлив. Телохранители не бросаются в обрыв за идиотами, которых охраняют.

Джей не просто привязался — он привязался настолько, что был готов отдать за объекта свою жизнь.

«Но не свою честь», — стиснув челюсть, подумал он.

Его верность принадлежала только одному человеку, и могла принадлежать лишь ему.

Сердце переполнилось горечью и болью.

Он крепился, сжимал зубы и эксплуатировал все дыхательные техники, которые знал, — но ничего не мог сделать. Боль упрямо изливалась наружу слезами.

Он судорожно вздохнул, пытаясь подавить всхлип. Не преуспел.

— Больно? — встревожился объект. — Потерпите, Джей, мы уже полпути прошли, — он, действительно, вёл лошадь вперёд тихим шагом, стараясь не трясти.

Правая рука объекта отпустила поводья и мягким, утешающим жестом погладила его по волосам, прижимая голову к груди.

Развернувшись и уткнувшись в эту грудь, Джей, растеряв последние силы в тщетной борьбе с собой, заплакал открыто.

Лошадь встала на месте.

— Ну что вы, в самом деле, — растерянно пробормотал объект, гладя его по спине.

Таким же тоном — в котором мешались огорчение и тревога — говорил в детстве отец, когда Джей хныкал, набив себе шишек.

— Ну, ничего, ничего, — продолжал выговаривать что-то успокоительное объект. — Это ничего, это стресс. Вот доберёмся до города, — оптимистично наметил план он, — отлежитесь, отдохнёте.

Наконец, слёзы закончились, и Джей замер, сгорая от стыда.

— Ну, вот и славно! — воодушевился объект, трогая поводья. Лошадь медленно тронулась вперёд. — Всё хорошо, Джей, не переживайте так.

Джей беззвучно вздохнул.

Ничего не было хорошо — и хорошо быть не могло уже вообще никак.

6. Эртан ("Сердца не покоряют силой")

С Эртаном тоже никаких проблем, он мальчик умный и умеет плакать тогда, когда его психике это требуется. В тексте романа он плачет из-за ссоры с Рэми и страха ее потерять, потому что она не сможет принять тот факт, что для него его долг правителя выше и важнее отношений с ней и ее любви.

Она снова расплакалась, в этот раз от благодарности. Она была уверена, что в этот вечер для них есть только два пути: либо она сдаёт все позиции и отдаётся ему, либо он уходит и оставляет её одну. Первое оскорбляло её чувство собственного достоинства, второе разрывало сердце на части.

Оказалось, есть третий путь, в котором он ничего не требует и не ждёт от неё, просто оказывая ей поддержку в той мере, в которой она была готова её принять.

Эта его готовность просто быть рядом, ничего не получая от неё, потрясла её до глубины души.

Возможно, это был тот момент, в который она впервые в жизни почувствовала, что значит быть любимой.

— Я могу что-то сделать для тебя? — с тревогой глухо спросил он, слушая её всхлипы.

— Просто не оставляй меня, — снова попросила она, как будто это не она отталкивала его всё это время, а он сам держался от неё дальше.

— Не оставлю, — снова пообещал он и веско добавил: — Никогда, Рэми, обещаю. Только если сама прогонишь.

Магическое «обещаю», которое в устах ралэса, видимо, и впрямь носило характер ненарушимого обета, насколько она уже успела понять, её успокоило.

— Я могу что-то сделать для тебя? — повторила она его вопрос, чувствуя внутри потребность как-то ответить на его доброту к ней.

Он зарылся носом в её волосы и попросил:

— Не отгораживайся от меня. Даже когда обижена, пожалуйста. Это невыносимо, — голос его ощутимо дрогнул. Возможно, он тоже немного плакал — за её волосами не было видно.

— Не буду, — пообещала она, оборачиваясь и обнимая его в ответ.

Они так простояли, наверное, с полчаса, ничего не говоря, и просто обнимая друг друга и слушая дыхание друг друга. Каждый вдох, казалось, делал их боль меньше и освобождал сердце от той тяжести, которая мучила их во время ссоры.

7. Рийар ("Не названа цена")

Рийар плачет гораздо чаще, чем его можно в этом заподозрить, но, конечно, тщательно скрывается в такие моменты от окружающих. Поскольку большую часть текста Рийар скрывается и от читателей, моментов, когда можно его поймать, почти нет в самом тексте.

Однако очень показательна сцена, в которой Рийар признается Илии, что просто дурил ей голову. 

— Ты нарочно дурил мне голову, да? — тихо выразила свою боль и обиду она.

— Дурил голову? — со злым смехом переспросил он. — Не надо, — резким шагом подошёл он к ней и холодно проговорил прямо в лицо, — не надо переваливать на меня ответственность за то, что у тебя нет мозгов, Илия.

Вспыхнув от гнева и стыда, она поняла, что точно не сможет теперь сдержать слёз, и выбежала из комнаты под его злой истеричный смех.

Как только за ней закрылась дверь, он рухнул на пол, обхватив голову руками и не в силах перестать смеяться. Впрочем, сухой и болезненный его смех скорее напоминал рыдания.

Он безупречно и до последнего скрывает свои чувства от свидетелей; но у него настолько уже истощена воля, настолько закончились любые силы, что буквально в тот же момент, когда он остается один, слезы выходят наружу, потому что на людях он сдерживает их из последних сил.

Плачет Рийар, разумеется, от бессилия и отчаяния. Он сам себя загнал в угол, из которого нет вообще никакого выхода, и проживает последние дни своей агонии. Не знаю, заметил ли это проницательный читатель. На момент сцены с Илией Рийар еще не разоблачен перед читателем, и в этой сцене я даю довольно жирный намек на то, что с ним происходит. Потому что вся холодная, язвительная и расчетливая сцена объяснений с Илией, как мне кажется, вообще никак не сочетается со следующими за ней рыданиями на полу. Надеюсь, читатели обратили внимание на это несоответствие и заподозрили, что с Рийаром что-то сильно не так.

Маскировать слезы смехом вообще вошло у Рийара в привычку, и в сцене разоблачения перед Леоном он упорно делает именно это, и пытается скрыть слезы и притвориться, что смеется. Самое тупое, что Леон ведется и верит, что это смех, хотя внутри себя подсознательно чувствует, что-то не так. Но Леон, положительно, слепнет всякий раз, как смотрит на Рийара (аааах! да никак, магия? интересно, кто-нибудь заметил - или принял как данность, что весьма и весьма умный мужик так показательно тупит?)

— Рийар, я… — начал было говорить он, но тот рассмеялся так истерично и безумно, что Леон невольно замолчал.

Совершенно нездоровый хриплый смех длился, должно быть, с минуту. Затем Рийар, глядя на брата глазами совершенно больными и сумасшедшими, тихо спросил:

— Знаешь, что я слышу, когда ты называешь моё имя?

Холодок страха прошёл вдоль позвоночника Леона — хотя он и не смог бы толком объяснить, что страшного было в этом вопросе.

— Лийр! — выплюнул имя Рийар и снова зашёлся то ли в смехе, то ли в хриплом, раздирающем лёгкие, кашле.

Меньше всего Леон ожидал услышать имя архимага — ему всегда казалось, что Рийар как раз пытается подражать ему и мечтает быть на него похожим.

— Но… — попытался выразить своё удивление Леон, однако Рийар резко вскочил и взмахнул руками.

— Всю жизнь! — воскликнул он с горечью и болью. — Всю жизнь, понимаешь?! — подскочил он к Леону и тяжело опёрся рукой на спинку его кресла. — Всю свою грёбанную жизнь я уничтожал по кусочкам самого себя в попытках стать своей собственной противоположностью!

Новый приступ болезненного хриплого смеха сотряс его.

Не в силах выдержать этого, Леон вскочил и попытался поддержать брата; но тот его резко оттолкнул.

Согнувшись и всё ещё опираясь на спинку кресла — казалось, он подломится и упадёт, если потеряет эту точку опоры, — Рийар смотрел на него взглядом затравленного дикого зверя.

— Всю жизнь, — тихо повторил он, — я надеялся, что она меня полюбит, если я буду похож на него.

Леон догадался, что он говорит о матери.

— И в этих грёбанных откатах я совершенно потерял себя в попытках стать им, — тут Рийар неожиданно выпрямился. — Я потерял свою жизнь в попытках стать тем, кем не являюсь. В попытках стать тем, кто противоположен мне.

Ошеломлённый Леон не знал, что на это сказать. Фигура брата теперь казалась ему бесконечно трагической — и было решительно неясно, как можно хоть ненамного облегчить его боль и поддержать его в этой ситуации.

— Откаты, ссылки, — презрительно махнул рукой Рийар. — Всё это мишура, Леон. На самом деле мы платим совсем другую цену. Нашу жизнь.

Горько выговорив последние слова, он опустился в кресло Леона и закрыл лицо руками с судорожно сжатыми искривлёнными пальцами.

Фух. За сим завязываю. Славно потрудились на почве нормализации мужских слез - и с чувством выполненного долга пойду, наконец, поужинаю, а то строчила, забыв о еде!)))