Неравнодушные - оцените. Фанфик на песню группы КиШ.

Разбежавшись пригну со скалы

На краю скалы, где ветер пел о забытых богах, стоял Эйвин, чудак, которого деревня звала «полоумным». Его потрёпанный колпак, украшенный перьями неведомых птиц, трепетал на ветру, а глаза, мутные от бессонницы, смотрели в пропасть. Там, внизу, волны грызли чёрные камни, словно голодные твари из тех миров, что он видел в своих видениях. Эйвин не был обычным парнем . С детства он бродил по иным мирам — невидимым для других, полным призрачных огней, шепчущих теней и существ с глазами, полных красочных созвездий. Он был их открывателем, их странником, записывал их тайны на клочках пергамента, которые прятал в своём логове под старым дубом. Деревенские смеялись над ним. «Эйвин опять с духами болтает!» — кричали они, тыча пальцами, когда он, бормоча чертил знаки на земле. Он не умел быть как все, не умел молчать о том, что видел. Но однажды появилась Сигрид — девушка с волосами цвета пшеницы и мягкой улыбкой. Она слушала его рассказы о мирах, где реки текут вверх, а деревья шепчут пророчества. «Расскажи ещё», — просила она, и Эйвин, впервые за годы, почувствовал тепло. Он думал, что она понимает. Он думал, что она видит. Но вскоре всё рухнуло. Эйвин случайно услышал её смех у таверны, звонкий и жестокий. «Вы бы видели, как он про своих духов заливает! — хохотала Сигрид, окружённая толпой. — Перья в колпаке, знаки на земле — да он просто чокнутый!» Деревенские ржали, подхватывая её слова, и каждый смешок был как нож в сердце Эйвина. Она не верила. Она играла с ним, притворялась, чтобы потом выставить посмешищем. Его миры, его тайны — всё стало шуткой. Той ночью Эйвин не спал. Оживший смех становился только громче. Его руки дрожали, когда он подкараулил ее на тропе у леса. В лунном свете лицо было таким же красивым, но теперь он видел в нём только ложь. «Зачем?» — спросил он, но она лишь рассмеялась. Хруст веток, короткий вскрик и тишина. Кинжал, тот верный друг, забрал ее душу. Эйвин смотрел на её тело, и миры, что он любил, угасали с ее глазами. Кровь на руках была настоящей. Сигрид исчезла, а вместе с ней и вся его жизнь. Деревня ещё спала но скоро рассвет, найдут тело, виновного. Эйвин бежал к скале, единственному месту, где он чувствовал себя ближе к своим мирам. Там, на краю, его терзали сомнения. А что, если он ошибся? Что, если Сигрид всё-таки ждала его, чтобы извиниться, чтобы понять? Что, если она бы горевала, узнав о его судьбе? Он представил её слёзы, её голос, зовущий его назад. Но нет. Её смех всё ещё звенел в ушах, а миры молчали. Путь назад был отрезан — не только её кровью, но и его собственной душой, которую он потерял в ту ночь. Он скинул колпак, и ветер унёс его в пропасть. Он взглянул в небо, надеясь увидеть хоть тень тех существ, что когда-то вели его по звёздным тропам. Но там была только пустота. Вот он желанный восход. С диким криком, в котором смешались ярость и боль, он разбежался и прыгнул. Камни внизу приняли его, как старого друга. Вот он заключительный каприз. К вечеру деревня все узнала, а потом нашли и Эйвина. Кто-то шептался, что он родился безумным, кто-то — что Сигрид свела его с ума. Но никто не заметил, как на скале, где он стоял, остался вырезанный знак — символ из мира, которого они никогда не увидят.