О том, как можно загнать человека в гроб

С небольшим театриком, мы делали перформансы во дворах и парках, на улицах в музеях, домах культуры, домах ученых и, естественно, в театрах.

Однажды я должна была играть полуимпровизированный спектакль «Панночка» Гоголя. 

Полу-импровизированный – это когда свои действия знаешь лишь в общих чертах. То есть, Гоголя разумеется все читали и не по одному разу, мизансцену приблизительно представляешь. Знаешь, откуда выйдет философ Хома Брут, куда он направится, откуда начнет читать, и на какой фразе я могу, как это и приличествует нормальной нечистой силе, выбираться из гроба. А дальше уже полу-танец полу-бой, до финальной точки в фонограмме, когда кричит Петух, и поверженный философ падает мертвым.

Спектакль начинается сразу же с первой ночи у гроба, причем, вот незадача, согласно режиссерскому решению панночка уже должна была находиться в гробу, где ее находит Хома и зрители.

Буквально вошли в музей, а попали… в общем, попали.

И как раз с этим-то и были сложности, потому что зрителей запускали сразу же после открытия, и у меня не было ни единого шанса забраться в гроб незамеченной.

Ну, что ты тут будешь делать?!

Оставалось очевидное, я должна была провести ночь в гробу.

По началу задача показалась мне не такой уж и страшной. Гроб бутафорский, музей под охраной. Кто меня там тронет? Так что, загримировавшись с вечера, и разумеется не предупредив охрану, они бы мне такого в жизни не позволили, я заняла позицию.

По началу все шло более-менее спокойно.

Меня не закрыли крышкой, так что я могла выбраться в любую секунду. Всегда мечтала переночевать в музее. Во сне видела много раз, но в реале это был первый опыт.

Гулко звучали в полупустых залах шаги охранников, свет мигнул пару раз и заметно убавился, сделавшись желтоватым.

Когда все стихло, я действительно выбралась из гроба и стараясь не создавать шума, танцевала какое-то врем для смотрящих на меня во все глаза африканских масок и а ля египетских фараонов. 

Время шло, отчаянно хотелось чая. У меня с собой была только бутылка воды, но ее следовало экономить до утра.

Я побродила немного по музею, представляя себя то хозяйкой этого призрачного дворца, то пробравшейся внутрь воровкой.

И тут мне стало по настоящему страшно, ведь если меня обнаружит охрана, меня обвинят именно в попытке воровства. И никакие пусть даже очень смелые и новаторские  режиссерские решения тут не помогут.

Обливаясь холодным потом, я заторопилась к своему ставшему уже родным гробу, как вдруг услышала впереди, дробящиеся эхом, голоса, шаги и хлопанье дверями.

«Этого еще не хватало»!

Быть может в музей, действительно забрались воры?

Не доходя до площадки, на которой завтра я должна была импровизировать, я спряталась за колонну.

Вокруг моего гроба стояли и о чем-то спорили сразу же три охранника.

Я застыла на месте, пытаясь угадать, что именно их так заинтересовало. Неужели обнаружили бутылку с водой?

Впрочем, скорее следовало плакать по поводу того, чего они там как раз и не обнаружили. То есть меня!

И скорее всего получилось следующее, кто-то запомнил, что гроб должен быть пустым, а кто-то, что в гробу лежало нечто.

С моего места было видно, как не мало обеспокоенные охранники, бестолково оглядывали огромную экспозицию. Впрочем, если они искали меня, то есть, бутафорский труп, то здесь его просто некуда было бы засунуть.

«Сейчас вызовут милицию и все». – Тряслась я, стоя за массивной колонной.

Впрочем, вскоре все закончилось само по себе. Народ разошелся, не зная что делать, я сидела на корточках, ощущая, как холод мраморной колонны проникает в мою спину. По всему телу бегали здоровенные мурашки, ко всему прочему, отчаянно хотелось спать, и еще в туалет.

На музейных часах было пол третьего.

Понимая, что у меня теперь всего два шанса либо сдаться охранникам, либо ложиться в гроб, я ни как не могла выбрать, на что менее страшно было бы решиться.

С одной стороны сдавшись властям, я могла надеяться уговорить их не вызывать милицию и погреться чайком в помещении охраны. Тем не менее, я решила еще какое-то время потрепыхаться и все-таки сыграть свой перформанс.

Я спустилась на цокольный этаж в туалет, и поскольку, никого из охранников не было видно, вернулась на свое место.

Тело приятно расслабилось в уютном гробике, спина устала и начинала ныть.

Я попробовала подложить под голову руку – локоть уперся в деревянную стенку, лечь на бок – еще хуже.

В музее сделалось еще холоднее, должно быть где-то открыто окно или двери. Но разве можно открывать дверь ночью?

Вдруг мне показалось, что кто-то коснулся моей руки. Я открыла глаза и чуть не закричала от ужаса. Из-за стенки гроба на меня с любопытством глазела серая крыса.

Посмотрела, посмотрела и куда-то делась.

Все оставшееся до спектакля время я бодрствовала, слушая как мой гроб подгрызают снизу и ожидая, что проклятая тварь вот-вот прожрет доску подо мной, и тогда я провалюсь в обоих смыслах этого слова.

Но, ничего такого не произошло и утром. К стыду своему, я была разбужена не крысой, и даже не обнаружившими меня охранниками, а, не на шутку перепуганным моим упорным не желанием восставать из гроба философом Хомой Брутом. Который оттарабанив свой текст, и так и не дождавшись моей реакции, был вынужден приблизиться к гробу, где он узрел созданный гением нашего визажиста покойницкий грим. И не нашел ничего лучшего, как начал трясти меня, требуя, чтобы я немедленно открыла глаза и поговорила с ним.

Николай Васильевич Гоголь, наверное, порадовался бы на новый и столь удачный финал своего произведения. Хома Брут воскресил-таки нечаянно убиенную им панночку, благодаря чему и сам счастливо избежал заслуженной кары!

Это был фрагмент из книги "Многоточие сборки" которую можно прочитать на АТ: https://author.today/work/164779