О терминѣ "манкуртъ"

Частенько въ интернетъ-срачахъ спорахъ можно обнаружить, что одинъ юзверь называетъ другого "манкуртомъ". Типа, тотъ "забылъ свои корни".

На Википедiи есть одноименная статейка на эту тему. Молъ, терминъ придуманъ Чингизомъ Айтматовымъ въ книгѣ "Буранынй полустанокъ" (другое названiе - "И дольше вѣка длится день...") и обозначаетъ человѣка, особымъ образомъ запытаннаго до полной потери памяти и воли, а потому являющагося идеальнымъ рабомъ. Описано это все въ 6-й главѣ указанной книги.

Саму книжку, конечно, никто и не читалъ. А зря.

Трюкъ тамъ въ томъ, что легенда о манкуртахъ - это просто эпизодъ, вспоминаемый въ основномъ сюжетѣ Г.Г. по мѣрѣ надобности. Самъ же Г.Г. - старикъ по имени Едигей Жангельдинъ, работающiй путевымъ обходчикомъ на железнодорожномъ полустанкѣ Буранный, нѣкогда бывшемъ стоянкой степныхъ кочевниковъ и называвшейся Боранлы. Дѣйствiе книги происходитъ въ современномъ автору обществѣ съ постоянными флешбэками - то въ годы Великой Отечественной Войны, то въ 1950-е. И, повторюсь, на этомъ фонѣ "легенда о манкуртѣ" - это единичный эпизодъ, художественный приемъ; а вотъ книга - она совсѣмъ о другомъ.

По сюжету книги умираетъ Казангапъ - старый другъ Едигея, и тотъ пытается похоронить его на старинном родовомъ кладбищѣ. Называется то кладбище "Ана-Бейитъ", что означаетъ "материнскiй упокой", въ память о Найманъ-Анѣ - матери манкурта изъ "легенды о манкуртѣ". И по сюжету оказывается, что то кладбище власти объявляютъ закрытымъ, и всю книгу Г.Г. разсуждаетъ, какъ же много "манкуртовъ" стало вокругъ.

Вообще это очевидная, просто классическая рекурсiя: власти закрываютъ кладбище, названное въ честь матери лишеннаго памяти о предкахъ манкурта изъ "легенды о манкуртѣ", тѣмъ самымъ лишая мѣстныхъ жителей памяти о своихъ предкахъ, и дѣлая черезъ это ихъ всѣхъ новыми манкуртами. Это даже намекомъ назвать сложно, все подано прямо въ лобъ.

Первейшимъ "манкуртомъ" оказывается сынъ покойнаго Казангапа  - Сабитжанъ - который не хочетъ ѣхать хоронить отца на Ана-Бейитъ. И не потому что кладбище закрываютъ, а потому что хоронить отца въ пустынѣ по старинному обычаю нужнымъ не считаетъ въ принципѣ. Это, молъ, прошлое, оно прошло и его надо отпустить; наступаетъ новая эра, гдѣ пережиткамъ того прошлого мѣста нѣтъ. Какая же именно "новая эра"? О, на этотъ счетъ отвѣтъ имѣется, и довольно подробный. На поминкахъ своего же отца Сабитжанъ напивается вдрызъ и начинаетъ вещать:

- Вот ты, Едике, удивляешься, как они управляют по радио космическими кораблями. Это уже чепуха, пройденный этап! То аппаратура, машины действуют по программе. А наступает время, когда с помощью радио можно будет управлять людьми, как теми автоматами. Понимаете, людьми - всеми поголовно, от мала да велика. Есть уже такие научные данные. Наука уже и этого добилась, исходя из высших интересов.

- Постой, постой, - перебил его Длинный Эдильбай, - сразу высшие интересы! Ты вот что скажи, что-то я не очень в толк это возьму. Выходит, каждый из нас должен иметь при себе небольшой радиоприёмник наподобие транзистора, чтобы слышать команду?

- Ишь ты какой! Да разве об этом речь! То ерунда, то детские штучки! Никому не надо при себе ничего иметь, ходи хоть голый. А только незримые радиоволны - так называемые биотоки - будут постоянно воздействовать на тебя, на твоё сознание. И куда ты тогда денешься?

- Вот как?

- А ты как думал! Человек всё будет делать по команде из центра. Ему кажется, что он живёт и действует сам по себе, по своей воле - а на самом деле, по указанию сверху. И всё - по строгому распорядку. Надо, чтобы ты пел - сигнал - будешь петь. Надо, чтобы ты танцевал - сигнал - будешь танцевать. Надо, чтобы ты работал - сигнал - будешь работать, да ещё как! Воровство, хулиганство, преступность - всё забудется, только в старых книгах читать про это придётся. Потому что всё будет предусмотрено в поведении человека - все поступки, все мысли, все желания. <...> С женой будешь иметь дело только тогда, когда сигнал дадут, исходя из высших интересов.

- Высших интересов? - не без ехидства уточнил Длинный Эдильбай.

- Вот именно, государственные интересы превыше всего!

- А если я без этих интересов захочу то же самое с женой сделать или ещё как?

- Эдильбай, дорогой, ничего не получится. Тебе такая мысль в голову не придёт. Покажи тебе самую что ни на есть раскрасавицу - ты даже глазом не поведёшь. Потому что биотоки отрицательные подключат. Так что и с этим делом наведут полный порядок, будь уверен.

Собственно, передъ читателемъ предстаетъ манкуртъ какъ есть, прямо по тексту. Отца хоронить на родовомъ кладбище не хочетъ, бухаетъ какъ не въ себя, про управление людьми вещаетъ съ радостью. Но обороты нарастают:

- Выпьем за наше здоровье! - повторил Сабитжан, оглядывая собравшихся мутным, неустойчивым взором, но всё ещё силясь придать выражению лица некую многозначительную важность. - А наше здоровье - самое большое богатство страны! Стало быть, наше здоровье - государственная ценность! Вон оно как! Не такие уж мы простые, мы государственные люди! И ещё я хочу сказать...

Едигей резко встал с места, не дожидаясь окончания тоста, и вышел из дома.

Ну манкуртъ, как есть манкуртъ! Правда же?

Конечно, несмотря на поведенiе Сабитжана, усилiя Едигея не пропадутъ даромъ и въ концѣ концовъ тѣло Казангапа все же похоронятъ на старинномъ кладбищѣ. И тутъ же, прямо на могилѣ, Едигей обратится къ Сабитжану: молъ, твоего-то отца мы схоронили какъ надо, я вотъ постарался и все получилось; но что будетъ, когда умру я, кто меня похоронитъ по старинѣ, если кладбище закроютъ?

И между ними двумя происходитъ вотъ такой разговоръ:

- Это всё старые сказки, пойми ты, Едигей. Здесь решаются мировые, космические вопросы, а мы пойдём с жалобой о каком-то кладбище. Кому это нужно? Для них это - тьфу! Да и всё равно - нас туда не пустят.

- Так если не идти, то и не пустят. А если потребовать, то и пустят. А нет, так сам начальник может подъехать на встречу. Не гора же он, чтобы с места не трогаться.

Сабижан метнул на Едигея рассерженный взгляд.

- Оставь, старик, это пустое дело. А на меня не рассчитывай. Мне это совсем ни к чему.

- Так бы и сказал. И разговору конец. А то - "сказки "!

- А как же ты думал? Что я так и побегу? Ради чего? У меня семья, дети, работа. Зачем мне против ветра мочу пускать? Чтобы мне отсыда один звонок - и пинком под задницу? Нет уж, спасибо!

- Ты своё спасибо сам принимай, - бросил Едигей и добавил зло: - Пинком под задницу! Выходит, только для задницы и живёшь!

- А как же ты думал? Вот именно! Это тебе просто - кто ты? А мы для задницы живём, чтобы в рот послаще попало.

- Во-во! Прежде головой дорожили, а теперь, выходит, задницей.

- Как хочешь, так и понимай. А дураков не ищи.

- Ясно. Разговору конец! - отрезал Едигей. - Справляй поминки и больше нам с тобой, бог даст, не встретиться никогда.

Напоминаю: это все происходитъ буквально на краю могилы Казангапа. Офигеть? Вотъ и Едигей офигеваетъ. И, через три абзаца его размышленiй, читаемъ финальное:

И чем больше думал старик Едигей об этом, тем обиднее и безысходнее становилось у него от этих мыслей.

- Манкурт ты! Самый настоящий манкурт! - прошептал он в сердцах, ненавидя и жалея Сабижана.

Ну а если Сабитжанъ - манкуртъ, самый настоящiй манкуртъ, то кто же обратилъ его въ манкурта? Кто же эти новые жуаньжуани?..

Неужели авторъ - смѣлый антисовѣтчикъ, такъ лихо критиковавшiй строй?! Вѣдь на моментъ изданiя книги Перестройка еще не начата, никакой "гласности" и въ поминѣ нѣтъ - а авторъ эвонъ что пишетъ!

Кстати, какъ же тѣло Казангапа вообще предали землѣ, если кладбище закрыто? А такъ: Г.Г. сотоварищи упрашиваютъ знакомого экскаваторщика тайком подъѣхать выкопать могилу, приглашают муллу и хоронятъ Казангапа какъ подобаетъ джигитамъ. Вотъ такъ вотъ.

Но это - только основная линiя, это еще цѣточки.

Я не для краснаго словца написалъ, что Г.Г. вспоминаетъ "ленегду о манкуртѣ" "по мѣрѣ надобности". Манкуртами оказываются почти все персонажи книги.

Так, въ одномъ изъ флешбэковъ Г.Г. вспоминаетъ, какъ въ 1953-мъ году арестовывали его другого друга - Абуталипа Куттыбаева.

По возвращенiи съ фронта тотъ устроился работать школьнымъ учителемъ - но однажды всплыло, что во время войны побывалъ въ плѣну, откуда и сбѣжалъ къ партизанамъ. Послѣ чего пiонеръ-отличникъ съ первой парты начинаетъ задавать вопросы буквально такого содержанiя: какъ вы, товарищъ учитель, посмѣли попасть въ плѣнъ, если былъ приказъ товарища Сталина не сдаваться ни при какихъ условiяхъ? Как вы посмѣли не погибнуть, бросившись грудью на штыки немецко-фашистскихъ захватчиковъ? Как посмѣли не застрѣлиться или не откусить языкъ и не захлебнуться своей кровью, на худой конецъ? Отецъ пiонера-отличника - большой человѣкъ, при должности, онъ все какъ надо сынку разсказалъ. Такъ почему товарищ учитель еще живой, какъ не потому что предатель?

Куттыбаева послѣ такого изгоняютъ изъ профессiи, а потомъ отказываются принимать на какiе бы то ни было должности вообще. Онъ сидитъ дома и что-то пишетъ - какъ говоритъ, для дѣтей. Но черезъ нѣкоторое время на подозрительного любителя писать непонятно что приходитъ анонимный доносъ и происходитъ закономѣрный арестъ.

И да, именно Куттыбаевъ записалъ "легенду о манкуртѣ". Ее обнаруживаютъ среди другихъ бумагъ.

По этому поводу Едигея допрашиваютъ:

- А что пишет Куттыбаев?

- Не знаю.

- Как не знаешь? Все знают - а ты не знаешь?

- Знаю, что он что-то пишет. А что именно - откуда мне знать? Какое мне дело? Охота человеку писать - пусть себе пишет. Кому какое дело?

- То есть как "кому какое дело"? - удивлённо встрепенулся кречетоглазый, устремляя в него пронзительные, как пули, зрачки. - Значит, кто что хочет, тот пусть то и пишет? Это он тебя убедил?

- Ничего он меня не убеждал.

Но кречетоглазый не обратил внимания на его ответ. Он был возмущён:

- Вот она, вражеская агитация! А ты подумал, что будет, если любой и каждый будет заниматься писаниной? Ты подумал, что будет?! А потом любой и каждый начнёт высказывать, что ему в голову взбредёт! Откуда у тебя эти чуждые идеи? Нет, дорогой, мы такого не допустим! Контрреволюция не пройдёт!

Ну то есть по авторскому тексту злые слѣдователи схватили эдакого "хранителя памяти предковъ" и пытаются засадить за колючку. Чтобы онъ не передалъ подрастающему поколенiю этой самой памяти предковъ. Делаютъ, очевидно, изъ дѣтей манкуртовъ - какъ разъ кстати одинъ шанъ назадъ былъ примеръ пiонера-отличника, искренне не понимавшаго, чего жъ это товарищъ учитель не застрѣлился или не померъ, бросаясь на штыки немецко-фашистскихъ захватчиковъ?

Да кто послѣ этого авторъ, какъ не рьяный антисовѣтчикъ? Все подано настолько въ лобъ, что не успѣваешь удивляться. Но допросъ продолжается:

- Ну что, доходит до тебя суть вопроса? - продолжил кречетоглазый.

- Доходит, доходит, - ответил Едигей, - Только я одно хочу узнать. Ведь это он для детей своих воспоминания хотел оставить. Как, что было с ним, на фронте, в партизанах, в плену. Что в этом плохого?

- Для детей! - воскликнул тот. - Да кто этому поверит! <...> Вот как действует опытный враг! Упрятался в глуши, где никого и ничего вокруг, где никто за ним не следит, а сам принялся пописывать свои "воспоминания"!

- Ну, захотелось так человеку, - возразил Едигей, - Захотелось ему, наверное, своё личное слово сказать, что-то от себя, какие-то мысли от себя, чтобы они, дети его, прочитали, когда вырастут.

- Какое ещё личное слово! Это ещё что такое! - укоризненно качая головой, вздохнул кречетоглазый, - Какие ещё мысли от себя, что значит личное слово?! Особое, личное мнение, что ли? Не должнос быть никакого такого личного слова. Всё, что на бумаге - это уже не личное слово. Что написано пером, того уже не вырубить топором. Каждый ещё будет мысло от себя высказывать! Больно жирно будет! Вот они, так называемые его "Партизанские тетради", вот в подзаголовке "Дни и ночи Югославии", вот они! - Он бросил на стол три толстые общие тетради в клеенчатых переплётах. - Безобразие! А ты тут пытаешься выгородить своего приятеля! А мы его - изобличили!

- В чём вы его изобличили?

Кречетоглазый опять дернулся на стуле и опять произнёс с неожиданной усмешкой, с предвкушением удовольствия и злорадства, не мигая и не сводя ясных и прозрачных глаз:

- Ну это позволь уж нам судить, в чём мы его изобличили. - Смакуя каждое слово, произнёс, упиваясь, - Это наше дело. Докладывать каждому не стану.

- Ну что же, если так... - растеряно промолвил Едигей.

- Его враждебные воспоминания не пройдут ему даром. Я думал, что ты поумней, что ты наш человек. Передовой рабочий, бывший фронтовик. Поможешь нам разоблачить врага.

Едигей нахохлился и сказал негромко, но внятно, тоном, не оставляющим сомнений:

- Я ничего подписывать не буду. Это я вам сразу говорю.

Кречетоглазый вскинул уничтожающий взгляд:

- А нам и не нужна твоя подпись. Думаешь, если не подпишешь - то и делу пшик? Ошибаешься! У нас достаточно материалов, чтобы привлечь его у суровой ответственности и без твоей подписи.

Едигей умолк, чувствуя униженность, жгучую опустошённость.

Ну то есть по авторскому тексту сказано - притомъ неоднократно и практически въ лобъ! - что власть имущiе молодое поколенiе лишаютъ памяти о предкахъ. Дѣлаютъ манкуртами.

Читаешь - и словъ не находишь. Какъ эту книгу издавали только, а? И не только вѣдь издали - Государственную премiю дали! Это антисовѣтчина же въ чистомъ видѣ!

Но допросъ продолжается!

- Я хочу знать, промолвил Едигей, чувствуя, как пересыхает в горле от волнения. - Вот ты говоришь... - он нарочно произнёс "ты", чтобы тот понял, что Едигею нечего лебезить и бояться, дальше сарокезов его гнать некуда. - Вот ты говоришь, - повторил он, - враждебные воспоминания. Как это понимать? Разве могут быть воспоминания враждебными или невраждебными? По-моему, человек вспоминает то, что было и как было когда-то, чего и нет уже давно. Или, выходит, хорошее - вспоминай, а плохое - не вспоминай, забудь? Такого вроде никогда и нигде не бывало. Или если сон какой приснится, и о нём, сне, надо вспоминать? А если сон тсрашный, неугодный кому?..

- Вот ты какой! Хм, чёрт возьми! - поразился кречетоглазый. - Порассуждать любишь, поспорить захотел. Ты тут местный философ. Ну что ж, давай.

Он сделал паузу. И как бы примерился, приготовился, изрёк:

- В жизни всякое может быть в смысле исторических событий. Но мало ли что было и как было! Важно вспоминать, нарисовать прошлое устно или, тем более, письменно, как требуется сейчас, как нужно сейчас для нас. А всё, что нам не на пользу - того и не следует вспоминать. А если не придерживаешься этого - значит, совершаешь враждебное действие.

- Я не согласен, - сказал Едигей, - такого не может быть.

- А никто и не нуждается в твоём согласии. Это ведь к слову. Ты спрашиваешь - а я объясняю по доброте своей. А вообще-то я не обязан вступать с тобой в такие разговоры.

А потомъ тройка бойцовъ "в сапогах, с отчуждённо поднятыми от ветра воротниками" заталкиваетъ Куттыбаева въ вагонъ - прямо на глазах плаущихъ жены и дѣтей - и отправляютъ въ ГУЛагъ. Гдѣ этого самого Куттыбаева пытаютъ, морятъ голодомъ и безсонницей по приказу слѣдователя М.Г.Б. И, доводя до безумiя месяцами (!) непрекращающихся пытокъ, выбиваютъ признательныя показанiя въ вербовкѣ английской развѣдкой во время Великой Отечественной Войны и послѣдующей многолѣтней вражеской агитацiи въ Средней Азiи.

Ну да, въ плѣну боецъ былъ - немецкомъ, а развѣдка его завербовала - англiйская. Да, товарищъ слѣдователь фабрикуетъ дѣло. Все говорится прямо, въ лобъ. Отъ лица товарища слѣдователя М.Г.Б. авторъ излагаетъ:

Получалось разумно и логично: чем больше вытравишь притаившихся врагов, тем больше выиграешь и сам. И он подумал не без гордости: "Вот так устраивают умные люди свои дела! И я не остановлюсь на пол-пути, чего бы это ни стоило!"

А какiе это такiе "умные люди", которыми восхищается товарищъ слѣдователь? На что это авторъ такъ намекаетъ?!

Секрета нѣтъ: старшiе товарищи этого слѣдователя свои карьеры именно такъ и дѣлали. Черезъ что дослужились до генераловъ М.Г.Б., а теперь вотъ онъ свою карьеру строитъ.

Это не "единичные случаи", оказывается, были и не "перегибы на мѣстахъ". На этомъ, оказывается, вся система выстроена! Сотрудники М.Г.Б., по авторскому тексту, вплоть до генераловъ - вотъ такiе, поколенiями вотъ такъ карьеры строятъ!

Какая лютая, бѣшеная антисовѣтчина! Простому человѣку такое публично не то что сказать страшно было - подумать! А авторъ - прямо пишетъ, чернымъ по бѣлому! И ему за это еще государственную награду вручаютъ!

Но далѣе по авторскому тексту товарищ слѣдователь М.Г.Б. предается влажнымъ фантазиямъ:

Откуда Куттыбаеву знать, что он нужен не в этом, а совсем в ином качестве. И что в том качестве, в котором он потребуется, он послужит началом целой акции по искоренению затаившихся врагов государства. Он нужен как первое звено, за которым потянется вся цепь. Что может быть выше? Иные думают - жизнь людская. Чудаки! Государство - это печь, которая горит только на одних дровах - на людских. А иначе эта печь заглохнет, потухнет, и надобности в ней не будет. Но те же люди не могут существовать без государства, сами себе устраивая сожжение. А кочегары обязаны поавать дрова. И всё на том стоит.

<...>

Перебирая в уме детали предстоящего дела, Тансыкбаев испытывал чувство глубокого удовлетворения обстоятельностью своих намерений, логичностью замысла. И всё же было ощущение, что чего-то ещё не хватает, требовалось ещё что-то додумать, и какие-то уловки оставались ещё незадействованными, не осмысленными в остаточной мере.

К примеру, что-то ведь таилось в записях Куттыбаева о манкурте. Манкурт! Оболваненный манкурт, убивший свою мать. Да, конечно, это старинная легенда, но что-то записывавший Куттыбаев ведь имел в виду? Не зря, не случайно он так подробно записывал это сказание. Да, манкурт, манкурт... Что же тут сокрыто? Если иносказательное - то что именно? И, главное, как собирался Куттыбаев использовать историю манкурта в своих целях, в какой форме, каким образом? Очень смутно угадывая в легенде о манкурте нечто идеологически подозрительное, Тансынбаев, однако, ещё не мог это категорически утверждать, не было полной уверенности, чтобы обличить это наверняка. <...> Всё-таки что-то да таилось в том, как тщательно Куттыбаев записывал историю манкурта. Требовалось ещё раз вчитаться в каждое слово - и, если обнаружится хотя бы малейшая зацепка, то и запись легенды использовать, приобщить к делу.

Антисовѣтчина просто брызжетъ со страницъ книги - но этого мало! Мало!

Выпытывая признанiе, товарищъ слѣдователь катаетъ Куттыбаева по всѣй странѣ, устраивая очныя ставки съ бывшими его сослуживцами въ разныхъ городахъ - чтобы "разоблачаетъ" страшную "подпольную сѣть". И да, по авторскому тексту допросы и пытки не прекращаются даже въ переѣздахъ.

Да это же! Это же! Это же... Солженицынъ просто! Шаламовъ! Оруэллъ!

Как это издали только?! И не просто издали - Государственную премiю дали!

А потомъ авторъ еще и на повышенiе пошелъ! Не разъ и не два! Подъ занавѣсъ С.С.С.Р. онъ посломъ въ Люксембургѣ сталъ!

Посломъ! Въ Люксембургѣ!

Это вообще - какъ?!

Отъ этого вопроса не спрятаться, ни скрыться: если по авторскому тексту "легенды о манкуртахъ" этихъ самыхъ манкуртовъ дѣлали изъ свободныхъ людей жуаньжуани, проклятые поработители - то кто же сдѣлалъ манкуртомъ Сабитжана? Кто следалъ манкуртомъ Тансынбаева? Кто лишилъ подрастающее поколенiе памяти о предкахъ? Кто такъ надругался надъ ихъ народомъ?

Первая мысль - кровавый большевистскiй режимъ, вѣрно же? Кто еще-то?!

Нѣтъ, ребята, все не такъ! Все не такъ, ребята.

Книга не содержит словъ "коммунистъ", "большевикъ" и ихъ производныхъ вообще.

А кто же тогда?! Какъ опредѣлены лица, устроившiя все это?!

Имя, сестра, имя!

Не будемъ ходить вокруг до около.

Почти под финалъ, когда похоронную процессiю не пускают на Ана-Бейитъ, происходитъ дiалогъ Еднея съ охранникомъ:

- Извини, сынок, - сказал он ему по-отечески, - Ясное дело, ты службу несёшь. Но покойника куда теперь девать? Это же не бревно, чтобы свалил да поехал.

- Да я-то понимаю. А что я могу? Мне как скажут, так я и должен делать. Я ж не начальник здесь.

- Да-а, дела, - растеряно протянул Едигей, - А сам ты откуда родом?

- Вологодский я, папаша, - проокал часовой смущённо и по-детски обрадованно, не скрываясь, улыбнулся тому, что приятно ему было ответить на этот вопрос.

- А что, у вас в Вологде тоже так - на кладбищах часовые стоят?

- Да что ты, папаша, как же так! На кладбище у нас когда хочешь и сколько хочешь. Да разве в этом дело? Тут ведь закрытая зона. Да ты, папаша, сам служил и воевал, смотрю, знаешь небось, служба есть служба. Хочу - не хочу, а долг, никуда не денешься.

Еле-еле удается Едигею упросить солдатика вызвать начальника.

Так на страницахъ книги появляется товарищъ лейтенантъ Тансынбаевъ - сынъ того самаго товарища слѣдователя М.Г.Б. Тансынбаева. И вот Г.Г. книги, Едигей, увидевъ "своего", пытается увещевать его - молъ, ты же из нашихъ, это же наша земля, это могилы нашихъ предковъ, что же ты творишь! Разговор между ними происходитъ на киргизскомъ:

- Биз, бизгой, карагым. Ана-Бейитке жетпей турып калдык. Калай да болса, жардамдеш, карагым (перевод дан сноской: мы это, мы, сынок, не пропускают нас на кладбище. Сделай что-нибудь, помоги нам, сынок) - сказал Едигей, стараясь, чтобы награды на груди попали на глаза молодому офицеру.

На лейтенанта Тансынбаева это не произвело никакого впечатления. Он лишь сухо кашлянул и, когда старик намерился вновь заговорить, холодно упредил его:

- Товарищ посторонний, обращайтесь ко мне на русском языке. Я лицо при исполнении служебных обязаностей.

Итакъ. Кому что неясно? Манкуртъ и сынъ манкурта. Все сказано прямо.

Ну а кто является по авторскому тексту новыми жуаньжуанями, обращающими народъ Едигея въ новыхъ манкуртовъ - сказано все равно что въ лобъ.

А чтобы сомненiй не осталось совершенно, автор четко указываетъ въ текстѣ, чѣмъ съ точки зренiя манкурта Тансынбаева вредна государству "легенда о манкуртѣ". Въ докладной запискѣ М.Г.Б. товарищх Тансынбаевъ указываетъ:

"Легенда о манкурте" - вредный призыв к возрождению ненужного и забытого языка предков.

Манкуртъ - это, по авторскому тексту, представитель "малых народовъ" Средней Азiи, избравшiй для себя путь интеграцiи, а не мѣстечковости. И, поскольку словъ "коммунистъ", "большевикъ" или ихъ производныхъ въ авторскомъ текстѣ нѣтъ, но есть слово "русскiй", понятно, кого авторъ выставляетъ поработителями и угнетателями. И въ этомъ, кстати, товарищъ Айтматовъ не оригиналенъ - про "великорусскiй шовинизмъ" и "угнетенiе малыхъ народовъ" писалъ лично товарищъ Ленинъ.

Собственно, поэтому товарищ Айтматовъ и былъ не осужденъ, а вознесенъ. Он полностью гармонировалъ съ генеральной линiей Партiи, ни словомъ ни похуливъ коммунистовъ. Болѣе того, товарищъ Айтматовъ былъ однимъ изъ подписантовъ "Письма 50", осуждавшемъ злобныхъ антисовѣтчиковъ Солженицына и Сахарова.

Да и могло ли быть иначе? Товарищъ Айтматовъ былъ не просто писатель, самъ по себѣ писатель. Онъ былъ какой надо писать, классово вѣрный. Правильнымъ и классово вѣрнымъ было все, начиная съ происхожденiя: папа - крестьянскiй активистъ и видный партработникъ, мама - красный комиссаръ. Въ литературу товарищъ Айтматовъ не съ улицы пришелъ, а окончивъ Литературный Институтъ имени Горькаго, и писалъ строго по канону соцреализма. Состоялъ въ К.П.С.С. съ 1959 года и колебаясь вмѣстѣ съ линией Партiи.

Книжка "Буранный полустанокъ", переиздаваемая по сей день - просто концентратъ ресентимента и топливо для нацiонализма (притомъ въ наиболѣе его кринжовой формѣ - этнонацiонализмѣ), замешаннаго на прозрачно поданной ненависти къ русскимъ. И стоитъ ли удивляться, что послѣ распада С.С.С.Р. въ 90-е годы по Средней Азiи прокатились волны этническихъ погромовъ?

***

Кстати о Вологдѣ.

Ну, разъ ужъ въ авторскомъ текстѣ солдатикъ, охранающiй Ана-Бейитке, говоритъ, будто въ Вологдѣ никто кладбищъ не трогаетъ, ходи по нимъ кто хочетъ.

Если кто-то будетъ ѣхать поѣздомъ черезъ Вологду - обратите вниманiе на Кафедральный Соборъ Рождества Богородицы, который стоитъ буквально въ 50 метрахъ от путей и прекрасно виденъ прямо изъ окна вагона. Въ тѣхъ мѣстахъ съ 1782 года было старинное Богородское кладбище - я говорю "было", потому что въ 1980-м при строительствѣ новаго Горбатаго моста большую часть кладбища засыпали.

Для желающихъ прогуляться по городу сообщу, что это была не единичная исторiя. Кладбища уничтожались планомѣрно.

Такъ, кладбище при Свято-Духовомъ монастырѣ (закрытъ въ 1918 году; отданъ сначала подъ нужды 23-го автобата, а потомъ тамъ размѣстили облуправу Н.К.В.Д.) рекультивировали - на его мѣстѣ съ 1925 года находится станiонъ "Динамо". Кладбище при Горне-Успенскомъ монастырѣ (закрытъ въ 1924 году; отданъ сначала подъ нужды Р.К.К.А., потомъ сталъ тюрьмой Н.К.В.Д. для спецпересыльныхъ) зачистили - сначала тамъ былъ пустырь, а теперь стоитъ Многопрофильный лицей. Кладбище при Введенской церкви (взорвана въ 1937 году, руины сохранились до сихъ поръ) было въ 1960-е частично перекопано - теперь тамъ въ одной части находится Меморiалъ Боевой Славы съ памятникомъ командарму Авксентьеву; въ другой части - гаражи типа "самострой"; въ третьей - захоронены бойцы Р.К.К.А.. Въ тѣ же годы пошло под застройку кладбище при Богородицкой церкви въ бывшемъ селѣ Говорово (саму церковь снесли въ 1935 году) - теперь тамъ располагается Новгородская улица. Говорятъ, что у дома №11 до сихъ поръ торчатъ памятники, и можно даже нагуглить фото. И въ тѣ же годы под застройку пошло кладбище при Никольской церкви въ бывшемъ селѣ Турундаево (саму церковь, конечно, тоже снесли въ 1930-е) - тамъ теперь стоитъ хлѣбокомбинатъ и пивовареный заводъ.

И никто о томъ не то что книжки не написалъ - слезинки не проронилъ, слова не сказалъ.

***

Попытайтесь вообразить зеркальную исторiю? Въ которой дѣйствiе происходило бы въ Вологодской области, а Г.Г. Семенъ Петровъ пытался похоронить своего старого друга Алексея Тихонова на заброшенном сельскомъ кладбище - но кладбище то оказывалось бы властями закрыто? Въ которой по сюжету сынъ покойнаго, Остапъ, дослужившiйся до какой-то должности въ облисполкомѣ, на поминкахъ нарезался и началъ вещать про тоталъ-майндъ-контролъ?

Чтобы тамъ непремѣнно была гора флэшбэковъ: какъ вернулся Семенъ съ войны, а его встретила исхудавшая, поседевшая, выплакавшая всѣ глаза жена Евфросинья, и рассказала, что ихъ сыночекъ умеръ еще на первый годъ той войны; не прожилъ и 11 месяцевъ. Заболѣлъ краснухой  - и, хотя бабки говорили, что надо помолиться передъ иконами въ храмѣ, Евфросинья повезла ребенка въ райцентръ къ докторшѣ... и не довезла, умерло дитя въ дорогѣ. И - чтобы сама себя корила, говорила, какая же дура она, вѣдь молиться надо было, молиться! Какъ послѣ этого рѣшили супруги Ивановы съѣзжать изъ вымирающей деревни и прибились рабочими на полустанокъ, гдѣ и познакомились съ семьей Тихоновыхъ. Какъ въ 1933-мъ семью Алексея раскулачили, родителей сослали на 25 лѣтъ безъ права переписки, а отъ дѣтей требовали покаяться и отречься "отъ бiологическихъ родителей" принародно; какъ Алексей единственный отказался, за что былъ объявленъ "сыномъ врага народа" и высланъ; какъ годами "работалъ землекопомъ, трактористомъ, бригадиромъ, получилъ даже грамоту"; какъ потомъ "обнаружилось", что родителей его разкулачили "по ошибкѣ", что "это былъ перегибъ на мѣстахъ", и попытался Алексей вернуться - только вотъ "перегибщики" остались на своихъ руководящихъ постахъ, такъ что возврата парню не было; какъ прибился онъ путевымъ обходчикомъ на полустанкѣ и работалъ тамъ до самой войны; какъ рвался добровольцемъ на фронтъ въ 1941-мъ - а его не пускали, потому что онъ сынъ врага народа, кулака, и потому нельзя доверить ему винтовки; какъ Алексей доказывалъ, что отецъ его былъ честный человѣкъ и "попалъ подъ перегибъ" - а его бы все равно развернули... Какъ въ 1951-мъ приѣхалъ на полустанокъ семья Макаровыхъ и отецъ семейства, Акимъ, прошедшiй войну партизаномъ, сталъ учителемъ въ школѣ - только быстро обнаружилось, что въ войну Акимъ побывалъ въ плѣну, изъ котораго и сбѣжалъ къ партизанамъ. И одинъ пiонеръ-отличнокъ съ первой парты спросилъ, а какъ это Акимъ посмѣлъ сдаться въ плѣнъ, почему не застрѣлился? Вѣдь блъ же четкiй приказ товарища Сталина - въ плѣнъ не сдаваться, умирать геройски въ атакѣ или стрѣляться! Отецъ рассказывалъ пiонеру, что именно такъ и слѣдовало поступать, а врать онъ не будетъ, онъ же большой начальникъ! И - выперли Акима Макарова послѣ того изъ учителей, потому что нѣтъ у него "морального права воспитывать подрастающее поколенiе"... Какъ потомъ этого Акима заарестовали по доносу и "разоблачали" - признайся, молъ, что завербовала тебя англiйская развѣдка, что ты создалъ агентурную сѣть и годами велъ подрывную дѣятельность... Какъ въ вагонъ-телпушку загоняли - на глазахъ у жены и плачущихъ дѣтей... Какъ потомъ, въ тюрьмѣ, месяцами пытали, голодомъ и безсонницей морили - чтобы выбить признанiе и катать по всѣй странѣ, устраивая очныя ставки съ бывшими сослуживцами, раскрывая "сѣть притаившихся враговъ"... Какъ среди бумагъ Акима обнаружилась бы запись старинной легенды - о томъ, какъ монголы угоняли въ плѣнъ жителей разоренной ими Руси, обращая ихъ въ рабовъ, доводя пытками до безумiя и слѣпой вѣрности хозяину... и назывался бы такой рабъ - къ примѣру - "вырусь"... Какъ товарищъ следователь М.Г.Б. Иванъ Ивановичъ Ивановъ долго бы ломалъ голову - что же имѣлъ въ виду врагъ и предатель Макаровъ, записывая эту легенду?.. Как въ эти же годы подрастающiй сынъ Алексея, молодой Остапъ, потешался надъ китайскими революцiонерами, которые людей сгоняли въ общiе бараки и обобществляли у нихъ все вплоть до тарелокъ и ложекъ включительно, а выходить ѣсть разрѣшали только три раза въ день - за что Алексей отчиталъ бы мальца, молъ, "съ такимъ не шутятъ". А сынокъ-то ему въ отвѣтъ бы выдалъ: "На что тутъ обижаться? Еще разъ повторяю - на что тутъ обижаться? На время - такъ оно неуловимо. На власть - такъ не имѣешь права." И отецъ ему отвѣтилъ бы: "Запомни, сынъ, обижаться нельзя только на Бога одного - даже если смерть пошлетъ, значитъ, пришелъ жизни предѣлъ - а со всѣго остального есть и долженъ быть спросъ". Какъ изъ нищеты послевоенной выбрались, какъ въ 60-е разрешили завести и обрабатывать "свои 6 сотокъ" - и, заведя огородикъ, Семенъ горько пошутилъ черезъ заборъ соседу Алексею: "разбогатели мы, хоть раскулачивай насъ заново" - въ отвѣтъ на что Алексей заявилъ бы: "Ты говори, да не заговаривайся!"... И закончился бы недолгiй разговоръ такъ: "Да брось ты, сто лѣтъ прошло!" - "Ты не понимаешь. Добро отберутъ у тебя - не пропадешь, выживешь. А въ душу нагадили - этого ничѣмъ не исправишь"...

И чтобы въ финалѣ часовой на кладбище оказался - этническiй киргизъ. И чтобы на вопросъ "А у васъ въ Бишкекѣ тоже кладбища сторожатъ?" отвѣчалъ: "Ай, папаша, зачемъ такъ, у насъ въ Бишкекѣ свобода! Кто хочетъ - ходи! А здѣсь дѣло другое, здѣсь объектъ режимный. Ты, папаша, самъ вродѣ служилъ, понимать долженъ." А прибывшiй по вызову начальникъ Иванъ Ивановичъ Ивановъ - сынъ того самого слѣдователя М.Г.Б. Ивана Ивановича Иванова - въ отвѣтъ на просьбы "Слава Богу, нашъ человѣк! Хоть ты-то дай похоронить старика по-людски, Христа ради!" заявилъ, что нечего тутъ религiозную пропаганду разводить и вообще валите отседова. Послѣ чего Г.Г. сотоварищи, конечно, ушли - но подговорили знакомого экскаваторщика приѣхать тайкомъ и подкопать могилку, а священника - отсужить заупокойную. И, стоя у могилы отца, въ отвѣтъ на вопросъ "что жъ теперь съ кладбищемъ-то будетъ?", Остапъ заявилъ бы старому Семену: "планъ надо выполнять" и "мы для задницы и живемъ, чтобы в ротъ слаще попало". И Семенъ - "ненавидя и жалея Остапа" - заключилъ бы: "Вырусь ты, самая настоящая вырусь!"

Вообразите себѣ такую книгу? Дали бы автору за нее Государственную премiю? Или чего другое дали бы?

***

А на этомъ завершаю постъ. Давайте читать хорошiя книги.