О терминѣ "манкуртъ"

Частенько въ интернетъ-срачахъ спорахъ можно обнаружить, что одинъ юзверь называетъ другого "манкуртомъ". Типа, тотъ "забылъ свои корни".

На Википедiи есть одноименная статейка на эту тему. Мол, термин придуманъ Чингизомъ Айтматовымъ въ книгѣ "Буранынй полустанокъ" (другое названiе - "И дольше вѣка длится день...") и обозначаетъ человѣка, особымъ образомъ запытаннаго до полной потери памяти и воли, а потому являющагося идеальнымъ рабомъ. Описано это все въ 6-й главѣ указанной книги.

Саму книжку, конечно, никто и не читалъ. А зря.

Трюкъ тамъ въ томъ, что легенда о манкуртахъ - это просто эпизодъ, вспоминаемый Г.Г. по имени Едигей Жангельдинъ. Каковой Едигей работаетъ на железнодорожномъ полустанкѣ Буранный, нѣкогда бывшемъ стоянкой степныхъ кочевниковъ и называвшейся Боранлы. Дѣйствiе книги происходитъ въ современномъ автору обществѣ съ постоянными флешбэками - то въ годы Великой Отечественной Войны, то въ 1950-е. И легенда о манкуртахъ - это только одинъ эпизодъ, художественный приемъ; а вотъ книга - она совсѣмъ о другомъ.

По сюжету книги умираетъ Казангапъ - старый другъ Едигея, и тотъ пытается похоронить его на старинном родовомъ кладбищѣ. Называется то кладбище "Ана-Бейитъ", что означаетъ "материнскiй упокой", въ память о Найман-Анѣ - матери манкурта изъ "легенды о манкуртѣ". Только вотъ то кладбище власти объявляютъ закрытымъ, и всю книгу Г.Г. разсуждаетъ, какъ же много "манкуртовъ" стало вокругъ.

Первейшимъ "манкуртомъ" оказывается сынъ покойнаго Казангапа  - Сабитжанъ - который не хочетъ ѣхать хоронить отца на старинное родовое кладбище, расположенное посреди путыни. На поминкахъ своего же отца Сабитжанъ напивается вдрызъ и начинаетъ вещать:

- Вот ты, Едике, удивляешься, как они управляют по радио космическими кораблями. Это уже чепуха, пройденный этап! То аппаратура, машины действуют по программе. А наступает время, когда с помощью радио можно будет управлять людьми, как теми автоматами. Понимаете, людьми - всеми поголовно, от мала да велика. Есть уже такие научные данные. Наука уже и этого добилась, исходя из высших интересов.

- Постой, постой, - перебил его Длинный Эдильбай, - сразу высшие интересы! Ты вот что скажи, что-то я не очень в толк это возьму. Выходит, каждый из нас должен иметь при себе небольшой радиоприёмник наподобие транзистора, чтобы слышать команду?

- Ишь ты какой! Да разве об этом речь! То ерунда, то детские штучки! Никому не надо при себе ничего иметь, ходи хоть голый. А только незримые радиоволны - так называемые биотоки - будут постоянно воздействовать на тебя, на твоё сознание. И куда ты тогда денешься?

- Вот как?

- А ты как думал! Человек всё будет делать по команде из центра. Ему кажется, что он живёт и действует сам по себе, по своей воле - а на самом деле, по указанию сверху. И всё - по строгому распорядку. Надо, чтобы ты пел - сигнал - будешь петь. Надо, чтобы ты танцевал - сигнал - будешь танцевать. Надо, чтобы ты работал - сигнал - будешь работать, да ещё как! Воровство, хулиганство, преступность - всё забудется, только в старых книгах читать про это придётся. Потому что всё будет предусмотрено в поведении человека - все поступки, все мысли, все желания. <...> С женой будешь иметь дело только тогда, когда сигнал дадут, исходя из высших интересов.

- Высших интересов? - не без ехидства уточнил Длинный Эдильбай.

- Вот именно, государственные интересы превыше всего!

- А если я без этих интересов захочу то же самое с женой сделать или ещё как?

- Эдильбай, дорогой, ничего не получится. Тебе такая мысль в голову не придёт. Покажи тебе самую что ни на есть раскрасавицу - ты даже глазом не поведёшь. Потому что биотоки отрицательные подключат. Так что и с этим делом наведут полный порядок, будь уверен.

Собственно, передъ читателемъ предстаетъ манкуртъ какъ есть, прямо по тексту. Отца хоронить на родовомъ кладбище не хочетъ, бухаетъ какъ не въ себя, про управление людьми вещаетъ съ радостью. Но обороты нарастают:

- Выпьем за наше здоровье! - повторил Сабитжан, оглядывая собравшихся мутным, неустойчивым взором, но всё ещё силясь придать выражению лица некую многозначительную важность. - А наше здоровье - самое большое богатство страны! Стало быть, наше здоровье - государственная ценность! Вон оно как! Не такие уж мы простые, мы государственные люди! И ещё я хочу сказать...

Едигей резко встал с места, не дожидаясь окончания тоста, и вышел из дома.

Ну манкуртъ, как есть манкуртъ! Правда же?

Подъ конецъ книги между Едигеемъ и Сабитжаном происходить вотъ такой разговоръ:

- Это всё старые сказки, пойми ты, Едигей. Здесь решаются мировые, космические вопросы, а мы пойдём с жалобой о каком-то кладбище. Кому это нужно? Для них это - тьфу! Да и всё равно - нас туда не пустят.

- Так если не идти, то и не пустят. А если потребовать, то и пустят. А нет, так сам начальник может подъехать на встречу. Не гора же он, чтобы с места не трогаться.

Сабижан метнул на Едигея рассерженный взгляд.

- Оставь, старик, это пустое дело. А на меня не рассчитывай. Мне это совсем ни к чему.

- Так бы и сказал. И разговору конец. А то - "сказки "!

- А как же ты думал? Что я так и побегу? Ради чего? У меня семья, дети, работа. Зачем мне против ветра мочу пускать? Чтобы мне отсыда один звонок - и пинком под задницу? Нет уж, спасибо!

- Ты своё спасибо сам принимай, - бросил Едигей и добавил зло: - Пинком под задницу! Выходит, только для задницы и живёшь!

- А как же ты думал? Вот именно! Это тебе просто - кто ты? А мы для задницы живём, чтобы в рот послаще попало.

- Во-во! Прежде головой дорожили, а теперь, выходит, задницей.

- Как хочешь, так и понимай. А дураков не ищи.

- Ясно. Разговору конец! - отрезал Едигей. - Справляй поминки и больше нам с тобой, бог даст, не встретиться никогда.

И, через три абзаца размышленiй, читаемъ финальное:

И чем больше думал старик Едигей об этом, тем обиднее и безысходнее становилось у него от этих мыслей.

- Манкурт ты! Самый настоящий манкурт! - прошептал он в сердцах, ненавидя Сабижана.

Неужели авторъ - смѣлый антисовѣтчикъ, такъ лихо критиковавшiй строй?! Вѣдь на моментъ изданiя книги Перестройка еще не начата, никакой "гласности" и въ поминѣ нѣтъ - а авторъ эвонъ что пишетъ!

Но это еще цѣточки.

Въ одномъ изъ флешбэковъ Г.Г. вспоминаетъ, какъ въ 1953 году арестовывали его другого друга - Абуталипа Куттыбаева. По этому поводу Едигея допрашиваютъ:

- А что пишет Куттыбаев?

- Не знаю.

- Как не знаешь? Все знают - а ты не знаешь?

- Знаю, что он что-то пишет. А что именно - откуда мне знать? Какое мне дело? Охота человеку писать - пусть себе пишет. Кому какое дело?

- То есть как "кому какое дело"? - удивлённо встрепенулся кречетоглазый, устремляя в него пронзительные, как пули, зрачки. - Значит, кто что хочет, тот пусть то и пишет? Это он тебя убедил?

- Ничего он меня не убеждал.

Но кречетоглазый не обратил внимания на его ответ. Он был возмущён:

- Вот она, вражеская агитация! А иы подумал, что будет, если любой и каждый будет заниматься писаниной? Ты подумал, что будет?! А потом любой и каждый начнёт высказывать, что ему в голову взбредёт! Откуда у тебя эти чуждые идеи? Нет, дорогой, мы такого не допустим! Контрреволюция не пройдёт!

Да кто послѣ этого авторъ, какъ не рьяный антисовѣтчикъ? Но допросъ продолжается:

- Ну что, доходит до тебя суть вопроса? - продолжил кречетоглазый.

- Доходит, доходит, - ответил Едигей, - Только я одно хочу узнать. Ведь это он для детей своих воспоминания хотел оставить. Как, что было с ним, на фронте, в партизанах, в плену. Что в этом плохого?

- Для детей! - воскликнул тот. - Да кто этому поверит! <...> Вот как действует опытный враг! Упрятался в глуши, где никого и ничего вокруг, где никто за ним не следит, а сам принялся пописывать свои "воспоминания"!

- Ну, захотелось так человеку, - возразил Едигей, - Захотелось ему, наверное, своё личное слово сказать, что-то от себя, какие-то мысли от себя, чтобы они, дети его, прочитали, когда вырастут.

- Какое ещё личное слово! Это ещё что такое! - укоризненно качая головой, вздохнул кречетоглазый, - Какие ещё мысли от себя, что значит личное слово?! Особое, личное мнение, что ли? Не должнос быть никакого такого личного слова. Всё, что на бумаге - это уже не личное слово. Что написано пером, того уже не вырубить топором. Каждый ещё будет мысло от себя высказывать! Больно жирно будет! Вот они, так называемые его "Партизанские тетради", вот в подзаголовке "Дни и ночи Югославии", вот они! - Он бросил на стол три толстые общие тетради в клеенчатых переплётах. - Безобразие! А ты тут пытаешься выгородить своего приятеля! А мы его - изобличили!

- В чём вы его изобличили?

Кречетоглазый опять дернулся на стуле и опять произнёс с неожиданной усмешкой, с предвкушением удовольствия и злорадства, не мигая и не сводя ясных и прозрачных глаз:

- Ну это позволь уж нам судить, в чём мы его изобличили. - Смакуя каждое слово, произнёс, упиваясь, - Это наше дело. Докладывать каждому не стану.

- Ну что же, если так... - растеряно промолвил Едигей.

- Его враждебные воспоминания не пройдут ему даром. Я думал, что ты поумней, что ты наш человек. Передовой рабочий, бывший фронтовик. Поможешь нам разоблачить врага.

Едигей нахохлился и сказал негромко, но внятно, тоном, не оставляющим сомнений:

- Я ничего подписывать не буду. Это я вам сразу говорю.

Кречетоглазый вскинул уничтожающий взгляд:

- А нам и не нужна твоя подпись. Думаешь, если не подпишешь - то и делу пшик? Ошибаешься! У нас достаточно материалов, чтобы привлечь его у суровой ответственности и без твоей подписи.

Едигей умолк, чувствуя унижененность, жгучую опустошённость.

Читаешь - и глаза на лобъ лезутъ. Какъ эту книгу издавали только, а? И не только вѣдь издали - Государственную премiю дали! Антисовѣтчина же въ чистомъ видѣ!

Но допросъ продолжается!

- Я хочу знать, промолвил Едигей, чувствуя, как пересыхает в горле от волнения. - Вот ты говоришь... - он нарочно произнёс "ты", чтобы тот понял, что Едигею нечего лебезить и бояться, дальше сарокезов его гнать некуда. - Вот ты говоришь, - повторил он, - враждебные воспоминания. Как это понимать? Разве могут быть воспоминания враждебными или невраждебными? По-моему, человек вспоминает то, что было и как было когда-то, чего и нет уже давно. Или, выходит, хорошее - вспоминай, а плохое - не вспоминай, забудь? Такого вроде никогда и нигде не бывало. Или если сон какой приснится, и о нём, сне, надо вспоминать? А если сон тсрашный, неугодный кому?..

- Вот ты какой! Хм, чёрт возьми! - поразился кречетоглазый. - Порассуждать любишь, поспорить захотел. Ты тут местный философ. Ну что ж, давай.

Он сделал паузу. И как бы примерился, приготовился, изрёк:

- В жизни всякое может быть в смысле исторических событий. Но мало ли что было и как было! Важно вспоминать, нарисовать прошлое устно или, тем более, письменно, как требуется сейчас, как нужно сейчас для нас. А всё, что нам не на пользу - того и не следует вспоминать. А если не придерживаешься этого - значит, совершаешь враждебное действие.

- Я не согласен, - сказал Едигей, - такого не может быть.

- А никто и не нуждается в твоём согласии. Это ведь к слову. Ты спрашиваешь - а я объясняю по доброте своей. А вообще-то я не обязан вступать с тобой в такие разговоры.

А потомъ тройка бойцовъ "в сапогах, с отчуждённо поднятыми от ветра воротниками" заталкиваетъ Куттыбаева въ вагонъ - прямо на глазах плаущихъ жены и дѣтей - и отправляютъ въ ГУЛагъ. Гдѣ этого самого Куттыбаева пытаютъ, морятъ голодомъ и безсонницей по приказу слѣдователя МГБ. И, доводя до безумiя месяцами (!) непрекращающихся пытокъ, выбивают признательныя показанiя въ вербовкѣ английской развѣдкой во время Великой Отечественной Войны и послѣдующей многолѣтней вражеской агитацiи въ Средней Азiи.

Отъ лица товарища слѣдователя МГБ авторъ излагаетъ:

Получалось разумно и логично: чем больше вытравишь притаившихся врагов, тем больше выиграешь и сам. И он подумал не без гордости: "Вот так устраивают умные люди свои дела! И я не остановлюсь на пол-пути, чего бы это ни стоило!"

И далѣе товарищ слѣдователь МГБ предается влажнымъ фантазиямъ:

Откуда Куттыбаеву знать, что он нужен не в этом, а совсем в ином качестве. И что в том качестве, в котором он потребуется, он послужит началом целой акции по искоренению затаившихся врагов государства. Он нужен как первое звено, за которым потянется вся цепь. Что может быть выше? Иные думают - жизнь людская. Чудаки! Государство - это печь, которая горит только на одних дровах - на людских. А иначе эта печь заглохнет, потухнет, и надобности в ней не будет. Но те же люди не могут существовать без государства, сами себе устраивая сожжение. А кочегары обязаны поавать дрова. И всё на том стоит.

<...>

Перебирая в уме детали предстоящего дела, Тансыкбаев испытывал чувство глубокого удовлетворения обстоятельностью своих намерений, логичностью замысла. И всё же было ощущение, что чего-то ещё не хватает, требовалось ещё что-то додумать, и какие-то уловки оставались ещё незадействованными, не осмысленными в остаточной мере.

К примеру, что-то ведь таилось в записях Куттыбаева о манкурте. Манкурт! Оболваненный манкурт, убивший свою мать. Да, конечно, это старинная легенда, но что-то записывавший Куттыбаев ведь имел в виду? Не зря, не случайно он так подробно записывал это сказание. Да, манкурт, манкурт... Что же тут сокрыто? Если иносказательное - то что именно? И, главное, как собирался Куттыбаев использовать историю манкурта в своих целях, в какой форме, каким образом? Очень смутно угадывая в легенде о манкурте нечто идеологически подозрительное, Тансынбаев, однако, ещё не мог это категорически утверждать, не было полной уверенности, чтобы обличить это наверняка. <...> Всё-таки что-то да таилось в том, как тщательно Куттыбаев записывал историю манкурта. Требовалось ещё раз вчитаться в каждое слово - и, если обнаружится хотя бы малейшая зацепка, то и запись легенды использовать, приобщить к делу.

Но этого мало! Мало!

Выпытавъ признанiе, товарищъ слѣдователь катаетъ Куттыбаева по всѣй странѣ, устраивая очныя ставки съ бывшими его сослуживцами въ разныхъ городахъ - черезъ что "разоблачаетъ" страшную "подпольную сѣть". И да, по авторскому тексту допросы и пытки не прекращаются даже въ переѣздахъ.

Да это же! Это же! Это же... Солженицынъ просто! Оруэллъ!

Как это издали только?! И не просто издали - Государственную премiю дали!

А потомъ авторъ же и на повышенiе пошелъ! Не разъ и не два! Под занавѣсъ онъ посломъ въ Люксембургѣ сталъ!

Послом! Въ Люксембургѣ!

Это вообще - какъ?!

Отъ этого вопроса не спрятаться, ни скрыться: если по авторскому тексту "легенды о манкуртахъ" этихъ самыхъ манкуртовъ дѣлали изъ свободныхъ людей жуаньжуани, проклятые поработители - то кто же сдѣлалъ манкуртомъ Сабитжана? Кто следал манкуртом Тансынбаева? Кто надругался надъ ихъ народомъ?

Первая мысль - кровавый большевистскiй режимъ, вѣрно же? Кто еще-то?!

Нѣтъ, ребята, все не такъ! Все не такъ, ребята.

Книга не содержит словъ "коммунистъ", "большевикъ" и ихъ производныхъ вообще.

А кто же?! Какъ опредѣлены лица, устроившiя все это?!

Имя, сестра, имя!

Не будемъ ходить вокруг до около.

Почти под финалъ, когда похоронную процессiю не пускают на кладбище Ана-Бейитъ, происходитъ дiалогъ Еднея съ охранникомъ:

- Извини, сынок, - сказал он ему по-отечески, - Ясное дело, ты службу несёшь. Но покойника куда теперь девать? Это же не бревно, чтобы свалил да поехал.

- Да я-то понимаю. А что я могу? Мне как скажут, так я и должен делать. Я ж не начальник здесь.

- Да-а, дела, - растеряно протянул Едигей, - А сам ты откуда родом?

- Вологодский я, папаша, - проокал часовой смущённо и по-детски обрадованно, не скрываясь, улыбнулся тому, что приятно ему было ответить на этот вопрос.

- А что, у вас в Вологде тоже так - на кладбищах часовые стоят?

- Да что ты, папаша, как же так! На кладбище у нас когда хочешь и сколько хочешь. Да разве в этом деол? Тут ведь закрытая зона. Да ты, папаша, сам служил и воевал, смотрю, знаешь небось, служба есть служба. Хочу - не хочу, а долг, никуда не денешься.

Еле-еле удается Едигею упросить солдатика вызвать начальника.

Так на страницахъ книги появляется товарищ лейтенантъ Тансынбаевъ - сынъ того самаго товарища слѣдователя МГБ Тансынбаева. И вот Г.Г. книги, Едигей, пытается увещевать его - молъ, ты же из нашихъ, это же наша земля, это могилы нашихъ предковъ, что же ты творишь! Разговор, конечно, происходитъ на казахском:

- Биз, бизгой, карагым. Ана-Бейитке жетпей турып калдык. Калай да болса, жардамдеш, карагым (перевод дан сноской: мы это, мы, сынок, не пропускают нас на кладбище. Сделай что-нибудь, помоги нам, сынок) - сказал Едигей, стараясь, чтобы награды на груди попали на глаза молодому офицеру.

На лейтенанта Тансынбаева это не произвело никакого впечатления. Он лишь сухо кашлянул и, когда старик намерился вновь заговорить, холодно упредил его:

- Товарищ посторонний, обращайтесь ко мне на русском языке. Я лицо при исполнении служебных обязаностей.

Итак. Кому что неясно? Манкуртъ и сынъ манкурта. Все сказано прямо.

А кто является по авторскому тексту аналогом жуаньжуаней - угадайте съ одной попытки.

А чтобы сомненiй не осталось совершенно, автор четко указываетъ въ текстѣ, чѣмъ съ точки зренiя манкурта Тансынбаева вредна государству "легенда о манкуртѣ":

"Легенда о манкурте" - вредный призыв к возрождению ненужного и забытого языка предков.

Манкуртъ - это, по авторсокму тексту, представитель "малых народовъ" Средней Азiи, избравшiй для себя путь интеграцiи, а не мѣстечковости.

Собственно, поэтому товарищ Айтматовъ и былъ не осужденъ, а вознесенъ. Он полностью гармонировалъ съ генеральной линiей Партiи, ни словомъ ни похуливъ коммунистовъ. Болѣе того, товарищъ Айтматовъ былъ однимъ изъ подписантовъ "Письма 50", осуждавшемъ злобнаго антисовѣтчика Солженицына.

Къ большевикамъ у товарища Айтматова претензiй не было. Это не они превращали его народъ въ манкуртовъ. А кто же дѣлалъ это - повторюсь, угадайте съ одной попытки. По авторскому тексту.

Да и могло ли быть иначе? Товарищъ Айтматовъ былъ не просто писатель, самъ по себѣ писатель. Онъ происходилъ изъ какой надо семьи: папа - крестьянскiй активистъ и видный партработникъ, мама - красный комиссаръ. Самъ онъ окончилъ Литературный Институтъ имени Горкаго и писалъ строго по канонму соцреализма, колебаясь вмѣстѣ съ линией Партiи. За что и былъ обласканъ.

Книжка "Буранный полустанокъ", переиздаваемая по сей день - конечно, не концентратъ ресентимента и не топливо для нацiонализма, замешаннаго на прозрачно поданной ненависти къ русскимъ. А что послѣ распада С.С.С.Р. въ 90-е годы по Средней Азiи прокатились волны этническихъ погромовъ - это просто такъ совпало.

Бываютъ же совпаденiя.

Интересно, а гдѣ еще бывали подобныя событiя?..

***

Кстати о Вологдѣ.

Ну, разъ ужъ въ авторскомъ текстѣ солдатикъ, охранающiй Ана-Бейитке, говоритъ, будто въ Вологдѣ никто кладбищъ не трогаетъ, ходи кто хочетъ.

Если кто-то будетъ ѣхать поѣздомъ черезъ Вологду - обратите вниманiе на Кафедральный Соборъ Рождества Богородицы, который стоитъ буквально въ 50 метрахъ от путей и прекрасно виденъ прямо изъ окна вагона. Въ тѣхъ мѣстахъ съ 1782 года было старинное Богородское кладбище - я говорю "было", потому что въ 1980-м при строительствѣ новаго Горбатаго моста большую часть кладбища засыпали.

Для желающихъ прогуляться по городу сообщу, что это была не единичная исторiя. Кладбища уничтожались планомѣрно.

Такъ, кладбище при Свято-Духовомъ монастырѣ (закрытъ въ 1918 году; отданъ сначала подъ нужды 23-го автобата, а потомъ тамъ размѣстили облуправу НКВД) рекультивировали - на его мѣстѣ съ 1925 года находится станiонъ "Динамо". Кладбище при Горне-Успенскомъ монастырѣ (закрытъ въ 1924 году; отданъ сначала подъ нужды РККА, потомъ сталъ тюрьмой НКВД для спецпересыльныхъ) зачистили - сначала тамъ былъ пустырь, а теперь стоитъ Многопрофильный лицей. Кладбище при Введенской церкви (взорвана въ 1937 году, руины сохранились до сихъ поръ) было въ 1960-е частично перекопано - теперь тамъ въ одной части находится Меморiалъ Боевой Славы съ памятникомъ командарму Авксентьеву; въ другой части - гаражи типа "самострой"; въ третьей - захоронены бойцы РККА. Въ те же годы пошло под застройку кладбище при Богородицкой церкви въ бывшем селѣ Говорово (саму церковь снесли въ 1935 году) - теперь тамъ располагается Новгородская улица. Говорятъ, что у дома №11 до сихъ поръ торчатъ памятники, и можно даже нагуглить фото. И въ те же годы под застройку пошло кладбище при Никольской церкви въ бывшемъ селѣ Турундаево (саму церковь, конечно, тоже снесли въ 1930-е) - тамъ теперь стоитъ хлѣбокомбинатъ и пивовареный заводъ.

И никто о томъ не то что книжки не написалъ - слезинки не проронилъ, слова не сказалъ.

А на этомъ завершаю постъ. Давайте читать хорошiя книги.