Если бы я писала боярку, она была бы такой

1990 год от рождества Христова выдался весьма богатым на события. Самое значительное — В Русскую Великую Империю пришёл зверь. Впрочем, год получился у всех разный.

16 летний Роман Княжин запомнил его по двум значительным причинам: он закончил восьмой класс средней церковноприходской школы и поступил в работную магическую академию Святого Саваофа Искупителя.

Продолжать дальнейшее обучение в уездной школе было невозможно: все девятые классы были платными, и Рома в них попасть не мог по определению, как сирота и потомок однодворцев. Поэтому, получив имперский аттестат о неполном среднем образовании, он с облегчением вздохнул и начал строить планы на будущее.

Однако сразу определиться с направлением будущей деятельности было сложно. Город Нярдва, рядом с которым он жил, считался рабочим, и почти все его жители были потомками бывших каторжан, с редкими вкраплениями интеллигенции, дворянства и магократии. Рома понимал, что ему стоит рассмотреть варианты, связанные с копиумной металлургией или горношахтным производством, но дед как обычно, вмешался в планы внука.

— Иди в магическую академию. Хоть лечиться будешь бесплатно, кошт бесплатный, да и себе копеечку заработаешь на волшбе...

Экзамены в государственную магическую академию Ромка сдал на хорошо: архиалгебра, церковный русский, история Русской Великой империи. Эти предметы он любил. Не то что черчение магических линий и древняя геофизика с алхимией. Поступил на мага низшего уровня по поиску и ремонту потерянного металлургического оборудования. Специальность предполагалась сытая. Даже технический уклон позволял войти в тайны мироздания и, самое главное, получить допуск к колдовству, которое было под постоянным запретом для всех, кроме высших каст Русской империи.

...Ромка был родом из бедной, и, самое главное, незнатной семьи. Да ещё и сирота. Это вообще крест на всю дальнейшую жизнь.

Жил Ромка с дедом за городом, в деревне Хушеякино-Спасское-Демидово, в старом каменном доме с большим огородом аж в 15 десятин. Дед был ветераном Европейской войны, ухарским гвардии лейб-гусаром, имел бронзовый крест и дубовую медаль «За храбрость при штурме Европы». Все братья его погибли на той великой войне, так как были насильно мобилизованы против своей воли и пошли служить в низовики-штурмовики, где и сгинули в мясных штурмах неприступной магической цитадели врага, идя на неё с мечами и копьями против лазеров и гига-роботов.

Дед был знатного рода, но совсем исхудавшего и потерявшего всё достоинство: землю, деньги и крестьян. Указом генерал-губернатора Дуросеева-Пряжкина-Ануфриева переведён был дед Сарапион Княжин из достоинства дворянского в достоинство однодворцев, а это, почитай что, в самые чёрные тягловые мужики-крестьяне. Но деваться некуда — на войне поиздержался изрядно гвардии лейб-гусар, и денег не было теперь даже на справную дворянскую, какую-никакую одежонку...

...После войны дед не сдавался, несмотря на пораженье в правах и достоинстве — честно работал в хозяйстве помещика Хушеякина электриком и слесарем, обслуживал уборочную технику и доилки, а потом, в 70 лет, пошёл на государственный пенсион. Пенсион невесть что, но для вдового солдата хватало.

Как героя войны, помимо пенсиона, одаривали его милостыней государевой, куда входили тушёнка, сгущёнка, гречка, шпроты, шоколад, кофий и многое такое, что некоторые работные люди из города и пробовать не пробовали, а Роман всё это ел! Дед, куривший всю жизнь ерманскую махорку и пивший самодельное пиво, к роскошной жизни не привыкший, всё это отдавал Ромке. Бабка умерла с пяток лет назад, и девать продукты было некуда, кроме как угощать внучека.

Дед безбожно пил. Выпимши, сидел во дворе, слушал протяжные сибирские народные песни из старого кассетника, а потом пел, точнее, выл, глядя на луну и на окрестные леса. Всем, кто видел деда в такое время, казался он как призрак или злобная тень, невесть как попавшая в этот подлунный мир. Но городовому всё ж таки не доносили — дед Серапион был совсем беззлобен.

Правда, оставшись наедине с Ромкой говорил дед спьяну в такие моменты очень странные и смутные слова, которые Роман никак не мог понять.

— Знал бы ты, что за кровь у тебя в жилах течёт, со страху бы обосрался, внучек... — говаривал пьяный дед Серапион.

— Что же за кровь-то? О чём ты? — осторожно спрашивал удивлённый Ромка, не понимающий пьяного лепета деда.

— Узнаешь со временем... — дед склонял голову на плечо в нестиранной рубахе, воняющей крепким мужицким потом. — Всё узнаешь... А сказать тебе не могу я. Иначе ОН услышит... Ты сам себя открыть должен...

— Скажи лучше, где родители мои, — осторожно просил Ромка, но дед, словно протрезвев, махал рукой:

— А ну иди прочь, сучье вымя! Сам открывай всё! 

Кто что должен открыть, было непонятно, поэтому Ромка беспечно махал рукой и шёл в дом смотреть телевизор или поиграть в компьютер. Заканчивались  последние деньки перед академией, казавшейся ему чуть ли не адским анклавом, где заканчивается жизнь, и Ромка старался топить близкое наступление учёбы в фильмах и играх...

...Настал сентябрь, и настала академия. И сразу же выявилась одна проблема. Ромку унижали все, кто мог. Привыкший к простой, крепкой деревенской одежде, простым брюкам, надёжным ботинкам и ситцевым рубахам, Роман продолжал носить их и в академии, хотя большинство однокурсников были из более-менее зажиточных семей и носили шёлковые рубахи и дорогие именные камзолы и мундиры. И зачастую его обидчики были даже не из дворянских, а из семей обычных черноробов-помазунов с копиумного завода!