Признание
Автор: Тамара ЦиталашвилиПризнание
С раннего детства меня учили, и в этом особенно усердствовали бабушка и мама, что порядочная девочка ни в коем случае не должна показывать мальчику свою привязанность, а уж тем более первой признаваться ему в любви.
Мне было лет двенадцать, когда я увлеклась детективами Агаты Кристи, и прочитала ее роман "Грустный Кипарис". Вот главная героиня того романа как раз больше всего понравилась мне потому, что ее учили – тому же самому. Мужчина не должен знать, как сильно его любит женщина, иначе...
— Иначе быть беде! — твердили бабушка и мама.
Позже, став взрослой, я узнала, почему они так думали, обе. Бабушка в шестнадцать лет влюбилась в местного нашего красавца, на пять лет старше нее. Она тоже была тогда, в юности, красивая, и парень с ней загулял.
В результате, в семнадцать лет бабушка впервые стала мамой. Любила она отца дяди моего как сумасшедшая. Он не оценил, сбежал от бабушки с фифой городской.
Тогда бабушка и зареклась раскрывать мужчине душу.
— Мужчина должен любить больше! — твердила она как мантру.
Мой дедушка, папа мамы, пятьдесят лет с бабушкой прожил, до последнего смотрел на нее как на ангела. А она на моей памяти ни разу не сказала ему "люблю". До его похорон я вообще думала, что их брак держался только на его любви, а бабуля позволяла себя любить, но сердце ее не было тронуто.
А вот на похоронах бабушка ревела. Горе свое не скрывала, только все равно твердила, что правильно ему свои чувства не показывала.
— Узнал бы, как сильно люблю, мы бы и года вместе не прожили.
Мама с папой тоже так живут, вот уже двадцать-пять лет будет через месяц. Папа до сих пор по маме с ума сходит. То в руку ее поцелует, то в плечо, то в щеку. Касается. Вижу ласку в его взгляде. Все говорит о ней, "Моя единственная".
Мама же, наоборот, никогда прилюдно не сказала ему доброго слова. Да и в кругу семьи достаточно холодна.
Только раз, когда отец на стройке ногу сломал, и сотрясение мозга получил, мама дома рыдала, с иконой ходила, из рук ее не выпускала, молилась.
Но в больнице, когда обошлось все, отчитала отца, он же целовал, прощения просил, что неосторожен был.
Я тогда дома впервые на мать сорвалась. Кричала, что так нельзя.
Но бабушка поддержала маму, сказала, что я – безмозглая соплячка, о жизни ничего не знаю.
А потом, в джаз-клубе, куда я с мамой и папой пришла отметить свой девятнадцатый день рождения, я встретила Артура.
Ослепительно красивый, стройный, белокурый ангел, да еще играл на гитаре как бог.
Я влюбилась по уши, и тогда наплевала на все семейные запреты и советы.
Отдаваясь чувству, я выдавала любые знаки внимания со стороны Артура за проявления его любви.
На деле же Артур просто принимал мою любовь к себе как данность.
Бабушка и мама твердили мне, что интим до брака разрушит будущее отношений, но, влюбившись, я их не слушала.
Не прошло и недели, как Артур пригласил меня к себе в студию, на ночь, и мы занялись страстным сексом. Да, мне было больно, некомфортно, стыдно, но мой любимый был ласков, нежен, вел себя с понимаем, но... мне это запомнилось: когда я испугалась и попыталась уговорить его подождать, дать мне время, он шепнул мне, "Если любишь, не трусь".
Не сразу я призналась себе в том, что это было некрасиво с его стороны.
Но я стала его любовницей. В его объятьях постигала науку о физической любви, старалась его не разочаровать, удержать своей страстью и признаньями.
Только это не помогло. Ровно год спустя, в мой двадцатый день рождения, Артур поздравил меня страстным сексом, а потом выгнал из студии и запретил к нему приближаться.
— У меня есть правило, Вера. Я встречаюсь с девушкой ровно год, учу ее, а потом расстаюсь.
Хочу, чтобы у меня было минимум тридцать учениц.
И ты теперь такая мастерица, любого мужика с ума сведешь в постели.
Прощай, Веруня!
Я ползла домой, опозоренная, униженная, раздавленная, и думала о том, что мама с бабушкой были правы.
Тогда они обе не разговаривали со мной целый месяц. Только папа пытался меня утешить, но его утешения меня бесили.
В дневнике в то время я писала одно, "Больше ни один чувак не услышит от меня слово "люблю"".
А год назад за мной стал ухаживать мой бывший одноклассник, которого мы в школе прозвали Бедуин. За то, что, казалось, на него сыпались все возможные беды. Слабое зрение, плоскостопие, проблемы со слухом, с зубами, астма. В детстве даже был туберкулез и тиф.
С ним в школе водилась только одна девочка, Инга. Мы считали ее странной, а она так возилась с Виталиком...
В старших классах над ними потешалась вся школа.
Менее всего я думала, что Виталик за мной приударит. Но он дарил мне колокольчики, не розы; не покупал подарков, а сделал мне из дерева куклу, и подарил на день рождения.
Он писал мне стихи, и даже посвятил сказку собственного сочинения, про принцессу-недотрогу, которую заколдовал Кащей, а расколдовал пастух.
От него я узнала, что Инга получила медицинское образование и уехала работать в полевой госпиталь...
— Уже год как не отвечает на письма мои. Может, замуж вышла там, а может...
Голос Виталика дрогнул, и тогда впервые я взяла его за руку.
— Нет, не может!
— Жаль, что я весь больной. Меня даже в Великую Отечественную не взяли бы доровольцем.
У меня тогда мороз по коже прошел, так страшно стало за него, как не было за Артура. Как вообще ни за кого не было никогда. Даже за саму себя.
— Вера, ты только не ревнуй, ладно? Инга мой лучший друг, но не более. Она никогда не позволяла большего. А потом, знала, что я тебя люблю.
От этих слов мне стало неудобно, и я не нашла ничего лучше, кроме как засмеяться в голос.
— Тебе смешно, потому что неприятно?
На этот вопрос я вообще не смогла ответить, только отвернулась и ждала, пока Виталик сам уйдет.
Неделю я его не видела, тосковала, скучала, но помнила про Артура и мамину с бабушкой науку.
"Негоже женщине за мужиком обиженным бегать".
Только папа, заметив мои покрасневшие глаза, отвел в сторонку и шепнул:
— Вера, Веруня, доченька, у счастья правил нет. Делай так и будешь счастлив, так не работает.
Жизнь, она без инструкций. И всю жизнь без боли прожить нельзя. Кто боли боится, привязаться страшится, кто сказать "люблю" не может, разве живет полноценно? А я тебе как мужчина скажу. Как Виталик любит тебя, так любить мало кому дано. Не губи его. Это я привык, что твоя мать боится... что брошу ее, если она свою любовь ко мне покажет. Мне достаточно знать, что она любит. Он же, Виталик, любит, но про тебя ничего не знает. Не играй ты с ним в эту игру. А то может быть поздно.
Я услышала отца, но я его не послушала.
А через день на рассвете к нам прибежала мама Виталика. Запыхавшаяся, бледная, зареванная. Бросилась ко мне, рыдая.
— Езжай на вокзал! Верни его! Спаси моего сыночка единственного! Он же там в первый же день погибнет! Вон записку мне оставил.
Я прочитала. "Прости, матушка, не могу так жить. Так хоть с пользой умру".
Вот тогда всю науку и опыт как волною смыло.
Богу впервые в жизни стала молиться, пока до вокзала добиралась. Как успела, сама не знаю, и почти совсем ничего не помню.
Как в толпе солдат узнала своего? Сердце подсказало.
Бросилась ему на шею, умоляла со мной уйти.
Отстранил меня, холодно.
— Зачем пришла? Неужто мать моя к тебе пришла... Надеялся, что не станет позориться.
Ты же любить не умеешь. Уходи!
Вот тогда я заплакала, зашептала, что пастух расколдовал принцессу.
Прямо там и рассказала ему обо всем. О науке, об Артуре, о страхе снова обжечься, и о том, что мне папа шептал.
Только видела, что этого мало. Что же, риск дело благородное.
— Я люблю тебя! Всем сердцем и душой! И не буду молчать с тобой. Не позволю одному за двоих любить. Не разлюбишь, значит, судьба. А разлюбишь, Бог тебе судья...
Виталик не дал мне продолжить, запечатал рот поцелуем. А я потом дошептала ему, "Ты умрешь, и я без тебя жить не стану!"
Вот и призналась.
Смогла уговорить его переменить решение, домой вернуться. Поженились.
Недавно, лежа на сохранении, попросила мужа принести мне "Грустный кипарис", перечитала.
Какая же главная героиня – дура. Вот и я такой же была. Хорошо, что поумнела.
Маме с бабушкой написала письмо, попросила их хоть самим себе признаться в любви к своим золотым мужьям.
У папы с мамой скоро серебряная свадьба. Знаю, что мама сможет отцу признаться в том, как всю жизнь любит его безумно. Сможет душу ему открыть. Знаю, как он будет счастлив.
И знаю, что бабуля не станет этому мешать.